Август Стриндберг - Том 1. Красная комната. Супружеские идиллии. Новеллы Страница 43

— Ужин сегодня вечером; маленькие комнаты. Гм!..

— О ком и о чем вы говорите?

— О том, кто только что ушел!

— Ах, вот кто; это необычно для него при его скупости. Значит, только для одной персоны?

— Нет, для двух, — сказал хозяин и подмигнул. — В маленьких комнатах. Гм!..

Фаландер навострил уши, но устыдился, что слушает сплетню, и оставил тему; но не того хотел хозяин.

— Хотел бы я знать, кто это! Жена его больна и…

— Какое нам дело до того, с кем ужинает чудовище. Есть ли у вас вечерняя газета?

Хозяину не пришлось отвечать, ибо вошел Ренгьельм, сияя, как юноша, видящий проблеск света на своем пути.

— Брось абсент на сегодняшний вечер, — сказал он, — и будь моим гостем. Я так рад, что готов плакать.

— Что случилось? — спросил Фаландер испуганно. — Уж не получил ли ты роль?

— Да, да, пессимист, я получил роль Горацио…

Фаландер насупился.

— А она — Офелия! — прибавил он.

— Откуда ты это знаешь?

— Я угадываю это!

— Твои догадки! Это было нетрудно угадать! Разве она этого не заслуживает! Разве во всем театре есть кто-нибудь лучше ее?

— Нет, я согласен с этим! Ну-с, нравится ли тебе Густав?

— О, он великолепен!

— Удивительно, как различны могут быть взгляды!

— А каков же твой?

— Я нахожу, что он самый большой негодяй из всех придворных; он на все говорит: «Да, принц! Да, мой добрый принц!» Если он его друг, то хоть раз должен сказать «нет» и не всегда соглашаться с ним, как льстец.

— Ты хочешь и это уничтожить в моих глазах?

— Я хочу все уничтожить в твоих глазах! Как можешь ты стремиться к вечному, пока ты думаешь, что все то жалкое, что создали люди, — велико и прекрасно; если ты видишь во всем здесь совершенство, как можешь ты испытывать стремление к истинному совершенству? Поверь мне, пессимизм есть истинный идеализм, и пессимизм есть христианское учение, если это может успокоить твою совесть, потому что христианство учит о горести мира, от которой мы освобождаемся через смерть.

— Не можешь ли ты оставить мне веру в то, что мир прекрасен? Не могу ли я быть благодарным Тому, Кто посылает нам все прекрасное, и радоваться тому, что жизнь может дать?

— Нет, нет, радуйся, мой мальчик, радуйся, верь и надейся! Так как все люди охотятся за одним и тем же — за счастьем, то вероятность того, что ты получишь его, равняется 1/1439145300, ибо количество людей на свете равняется знаменателю этой дроби. Счастье, которого ты достиг сегодня, стоит ли оно мук и унижений этих месяцев? А впрочем, в чем твое счастье? Что ты получил плохую роль, в которой ты не можешь достигнуть того, что называется счастьем, — я не хочу сказать, что ты провалишься. Так ли ты уверен, что… — Ему пришлось передохнуть. — …что Агнесса будет иметь успех в роли Офелии? Быть может, она захочет использовать редкий случай и сделает из роли слишком много, как это бывает обыкновенно. Но я раскаиваюсь, что опечалил тебя, и прошу тебя, как всегда, не верить тому, что я говорю: ведь неизвестно, правда ли это.

— Если бы я не знал тебя, я думал бы, что ты завидуешь мне.

— Нет, мой милый, я желаю тебе, как всем людям, чтобы они как можно скорее увидели свои желания исполненными; чтобы обратили свои мысли на что-нибудь лучшее; и это лучшее — смысл жизни.

— Это ты говоришь так спокойно, потому что давно добился успеха.

— Как же не прийти к нему? Итак, не добиться счастья желаем мы, но иметь возможность улыбаться потом своим горячим усилиям — горячим, слышишь ли!

Часы пробили восемь так громко, что в зале загудело. Фаландер поспешно поднялся со стула, как бы желая уйти, но провел рукой по лбу и сел опять.

— Агнесса сегодня опять у тетки Беаты? — спросил он равнодушным тоном.

— Откуда ты это знаешь?

— О, я могу предполагать это, раз ты сидишь здесь так спокойно! Она хотела прочесть ей свою роль, так как у вас осталось немного времени, не так ли?

— Да! Ты встретил ее, что ли, сегодня, что ты и это знаешь?

— Нет, честное слово, нет! Я не могу придумать никакой другой причины для того, чтобы в вечер, когда мы не играем, ее не было с тобой.

— Ты сообразил совершенно верно. Впрочем, она просила меня пойти и поискать общества, так как я долго сидел дома. Она так нежна и заботлива, милая девочка.

— Да, она нежна!

— Только однажды вечером она заставила меня ждать напрасно, когда ее задержали у твоей тетки и она не прислала мне весточки. Я думал, что сойду с ума, и не мог спать всю ночь.

— Это было шестого июля, не так ли?

— Ты пугаешь меня! Ты шпионишь?

— Зачем мне это? Я знаю ведь вашу связь и всячески ей сочувствую. А почему я знаю, что это было во вторник шестого июля? Ты сам ведь так часто рассказывал.

— Это правда.

Молчание длилось несколько времени.

— Удивительно, — прервал Ренгьельм наконец молчание, — как счастье может сделать человека меланхоличным; я сегодня вечером так тревожен и хотел бы лучше быть с Агнессой. Не пойти ли нам в маленькие комнаты и не послать ли за ней? Она может сказать, что приехали гости.

— Этого она никогда не сделает; она не может сказать неправду!

— О, это не так опасно! Все женщины могут это!

Фаландер поглядел на Ренгьельма так странно, что тот не понял, чего он хочет; потом Фаландер сказал:

— Я посмотрю сперва, свободны ли маленькие комнаты, тогда мы можем сделать это.

— Ну, иди!

Фаландер остановил его, когда тот хотел пойти за ним, и ушел. Через две минуты он вернулся. Он был совершенно бледен, но спокоен, и сказал только:

— Они заняты!

— Какая досада!

— Так давай развлекать друг друга как можем.

И они стали есть и пить и говорить о жизни, любви и людской злобе; и они насытились и опьянели, и пошли по домам спать.

XXI

Ренгьельм проснулся на следующее утро в четыре часа оттого, что кто-то позвал его по имени. Он сел на постели и прислушался — было тихо. Он поднял занавеску и увидел серое осеннее утро, дождливое и ветреное. Он опять лег и пытался заснуть, но тщетно. Слышались такие странные голоса в ветре; они жаловались, и предостерегали, и плакали, и стонали. Он попытался думать о чем-нибудь приятном: о своем счастье. Он взял свою роль и начал учить; но выходило все только: «Да, принц!» Он вспомнил слова Фаландера и нашел, что тот отчасти прав. Он попытался вообразить, каков он будет в роли Горацио на сцене, он пытался представить себе Агнессу в роли Офелии, и он увидел в ней лицемерную интриганку, закидывающую на Гамлета сети по совету Полония. Он попытался отогнать эту картину и вместо Агнессы увидел изящную m-lle Жанетту, которая в последний раз играла Офелию в городском театре.

Тщетно старался он прогнать эти неприятные мысли и картины — они преследовали его, как комары. Когда борьба утомила его, он заснул; те же муки продолжались во сне; он отрывался от них и просыпался, засыпал опять, и повторялась та же история. К девяти часам он проснулся с криком и соскочил с кровати, будто желал скрыться от преследовавших его злых духов. Он оделся поспешно, а когда собирался обуваться, паук пробежал по полу. Он обрадовался, потому что думал, что паук обозначает счастье; он пришел даже в хорошее расположение духа и сказал себе, что не надо есть на ночь раков, если хочешь хорошо спать. Он выпил кофе и выкурил трубку, когда постучали в его дверь. Он содрогнулся, потому что боялся сегодня всякого известия, не зная сам почему; потом он вспомнил о пауке и спокойно открыл дверь.

Это была горничная Фаландера, она попросила его прийти ровно в десять часов по важному делу к господину Фаландеру.

Опять его охватил этот неописуемый страх, который мучил его в утренней дремоте. Он пытался провести как-нибудь час до десяти. Но это было невозможно. Тогда он оделся и с бьющимся сердцем поспешил к Фаландеру.

Тот уже приказал убрать свою комнату и был готов принять его. Он ласково, но необычайно серьезно поздоровался с Ренгьельмом. Тот засыпал его вопросами, но Фаландер ответил, что он не может ничего сказать до десяти часов. Ренгьельм обеспокоился и захотел узнать, не неприятное ли это известие; Фаландер сказал, что ничто не может быть неприятным, если он сумеет только правильно взглянуть на дело. И он объяснил, что многое, что кажется нам невыносимым, может быть легкопереносимо, если его не переоценивать.

Так провели время до десяти. Тут раздался тихий двукратный стук в дверь, и, когда ее тотчас же отворили, вошла Агнесса. Не глядя на присутствующих, она вынула ключ из наружной скважины и заперла дверь изнутри. Ее смущение, когда она потом обернулась и увидела двух вместо одного, длилось только одну секунду. Она сбросила ватерпруф {97} и поспешила навстречу Ренгьельму; он обнял ее и горячо прижал к груди, как будто не видел целый год.