Пэлем Вудхауз - Том 4. М-р Маллинер и другие Страница 44

— Вы меня не поняли, — поспешил сказать он. — Я просто хотел бы…

— Ничего не выйдет.

— Нет, я…

— Отойди от меня, сатана.

Многие решили бы, что дальше говорить не о чем; многие — но не Траут. Долгий опыт подсказывал ему, что у всякого своя цена. Вынув бумажник, он извлек оттуда фунтовую бумажку и, мягко улыбаясь, ее протянул.

Хозяйка «Лавров» посмотрела на нее с омерзением. Жалела она о том, что не прихватила зонтика, а отчасти — и о том, что из бумажки не получится хороший снаряд. Купюра упала к ногам мистера Траута. Он наклонился, чтобы ее поднять, но внезапный ветер унес ее на крыльях голубки. Она закружилась над газоном, словно королева мая, танцующая вокруг шеста.

Наконец ветер утих. Добыча лежала на траве, почти у дверей. Радуясь счастливому исходу, мистер Траут протянул руку, наклонился — но услышал, что кто-то вроде бы полощет зубы у него за спиной. Оглянувшись, он увидел собаку. Он посмотрел на нее с упреком; она на него — с подозрением.

Пес по имени Перси, как мы уже говорили, гонял соседских кошек; однако он не был узким специалистом. Почтальоны бледнели, завидев его, равно как назойливые люди. Правилом он поставил: «Двигается — кусай!», — и мы огорчимся, узнав, что мистер Траут задвигался. Оставив ту позу, в которой вас можно принять за куст, он протянул дрожащую руку и сказал:

— У-тю-тю. Тю-тю-тю-тю. Ш-ш, ш-ш…

Перси убедился, что подозрения его не напрасны. Как он был прав, как прав! Это — вор. «У-тю-тю» звучало зловеще, «тю-тю» — еще хуже, «ш-ш» — совсем ужасно. Незнакомец был явственно опасней трех соседских кошек, которые тоже отнюдь не подарок.

Разделяя с Наполеоном мнение, что атака — лучшая защита, Перси вцепился в дрожащую руку, а мистер Траут завыл, словно десять кошек, которым одновременно наступили на хвост. Перси так испугался, что кинулся прочь со скоростью пятидесяти футов в минуту, и тут из дома вышла незнакомая женщина.

То была Амелия Бингем, вдова, владелица другой части домика. Глядя сквозь мглу непролитых слез, мистер Траут не смог бы ее описать, но мы скажем, что была она приветливой и уютной. Склонность к полноте помешала бы ей стать мисс Британией, мисс Лондон и даже мисс Вэлли-Филдз, но уют в ней был, ничего не попишешь, она им просто светилась. Однажды мистер Траут забрел куда-то в холодный ненастный вечер и вдруг увидел, что сквозь мглу сияют окна кабачка, обещая тепло и отдых. Именно это чувство он испытал теперь.

Обычно Амелия Бингем приветливо улыбалась; обычно — но не в такую минуту. Она знала Перси, слышала крики и боялась худшего.

— О, Господи! — сказала она. — Рана большая? — И кинулась к гостю, который исполнял пируэты, прижимая руку к губам.

— Да, — отвечал он, на мгновенье отнимая руку.

— Наверное, он принял вас за почтальона.

— Если он не может отличить меня от почтальона, — сказал мистер Траут, способный при случае к горчайшему сарказму, — сводите его к доктору.

Именно тут Амелия Бингем пригласила его зайти в дом, где она обработает рану. Он согласился. Ярость еще владела им, но ее подмывали какие-то другие чувства. Общение с этой женщиной умягчало всех. Сейчас она заметила, что Перси — нехорошая собака, и мистер Траут отвечал, что это очевидно.

— Вы из Америки, да? — спросила Амелия. — Так я и думала. Понимаете, мы говорим «к врачу». Если больно, не скрывайте, — прибавила она, обрабатывая рану йодом.

Мистер Траут добродушно заверил, что никакой боли нет, и похвалил ее проворство, а она сказала, что у нее большая практика.

— Бинтуете почтальонов?

— Да нет, он им рвет штаны. Я служу в больнице.

— А, понятно!

— Сегодня у меня отгул. Один день в неделю мы друг друга отпускаем. Где вы в Америке живете?

— В Калифорнии, — отвечал гость, — в Голливуде.

— Вы артист?

— Нет, юрист. Амелия радостно охнула.

— Тогда вы скажете, имеет ли право соседка перебрасывать ко мне улиток.

— Ни в коей мере. Перед законом улитка — дикое животное.

— Что ж мне делать?

— Перебрасывать их обратно.

— Спасибо вам большое.

— Рад служить.

Отношения становились сердечней с каждой минутой.

— Хорошо там? — спросила Амелия.

— Где?

— В Калифорнии.

— Очень хорошо. Ее называют жемчужиной наших Штатов. Я сказал бы так: омытая солнцем, овеваемая тихим ветром, она являет собой то идеальное место, где только могут жить отважные мужи и прекрасные дамы. Чего там только нет! Кинотеатры, апельсиновые рощи…

— А землетрясения?

Мистер Траут, плавно помававший рукой, застыл, словно актер на съемке, услышавший: «Стоп!» Он не верил своим ушам.

— Простите?

— Разве у вас их нет? Вот, недавно…

— Вы спутали. Это пожар в Сан-Франциско.

— Да?

— Да. Пожар. Землетрясение в Калифорнии! Нет, поистине!..

— Вечно я все путаю. Ну вот. Продержится долго, если не будете махать рукой. А теперь я вас чаем напою. Хотите чаю?

— Конечно, — сказал мистер Траут. — Очень хочу, он освежает.

За чаем он и заметил, что с ним происходит что-то странное. Он испытывал незнакомые чувства. Все стало иным — глядя на хозяйку и на пышные булочки, которые, кстати, испекла она сама, он думал о том, что последние двадцать лет нередко заблуждался. К примеру, ему казалось, что холостяцкая жизнь — идеальна; а это не так. Разумному человеку нужна жена, нужен и дом, где для тебя пекут такие булочки. Словом, подобно Ромео, Джо Пикерингу и многим другим известным лицам, он влюбился с первого взгляда, и если мысль о Фреде Бассете, Джонни Рансибле и Г. Дж. Фланнери коснулась его сознания, он ее отогнал.

По-видимому, среди законов природы есть и такой: убежденный холостяк влюбляется с той неслыханной силой, которую прочие люди растрачивают с малых лет. Правда, на девятом году мистер Траут поцеловал под омелой шестилетнюю красавицу, но на этом его любовная жизнь кончилась, и сорок лет крядуон копил чувства, прорвавшие теперь плотину. Он ощутил, что рухнули все его принципы. Златоуст, обличавший любовь, глава и гордость АХ, стремился к Амелии, как, судя по слухам, стремится олень на источники вод. Если бы ангел принес ветку омелы, он бы немедленно повторил свой давний поступок.

— Как вкусно! — сказал он, доедая последнюю булочку. — Неужели сами пекли?

— А кто ж еще? И варенье сварила.

— Поразительно! Разрешите мне проведать вас снова. А вы не можете пойти в ресторан?

— Могу, спасибо.

— Я остановился в отеле «Дорчестер». Приезжайте туда к половине восьмого!

— С огромным удовольствием.

— Только без собаки, — сказал мистер Траут и прибавил для верности: — Ха-ха.

— Ха-ха! — отозвалась Амелия.

— Хо-хо! — завершил беседу гость, думая при этом, что надо бы сходить к парикмахеру.

ГЛАВА Х

Вечер того дня, когда любовь настигла мистера Траута, не принес огорчений его другу. Своим лондонским представителям взрывчатки под зад он подложил, кухарка оказалась истинным мастером, международный разговор убедил его, что дела идут неплохо, а от Веры Далримпл не было никаких вестей. Словом, Промысел Божий просто из кожи лез ради хорошего человека.

Особенно умилял магната последний из его даров. Два раза злосчастный Айвор был на волосок от гибели, и спасся поистине чудом. В первый раз к столику вовремя подошел ее знакомый, а во второй — на него напала икота, и он смог поразмыслить, пока официант бил его по спине.

Однако нельзя искушать Господа; а потому он особенно радовался, что Веры просто нет. За последним обедом он как раз заметил удивительное сходство с Грэйс, и мысль о том, что опасность миновала, приносила истинное блаженство.

Именно об этом он думал, когда позвонили в дверь. Открывать он пошел, потому что ждал Траута, тот ему звонил: но боялся — ужасно. Траута он очень ждал. Вот кто разбирается в таких делах, и всегда надежней, чтобы тебя лишний раз поддержали.

Он ждал — и дождался, но Траут был совсем иным. Траут сиял, он сверкал, он приплясывал. Даже опустившись в кресло, он топал по ковру, словно нервный конь или танцор, исполняющий под волынку особый шаркающий танец, популярный некогда в американском водевиле.

Лльюэлин не обратил на все это должного внимания. Трудно опознать любовь извне, если ты занят только собою. Траут — угасший ли, светящийся ли — был для своего друга просто Траутом. Окажись тут Шерлок Холмс, он сделал бы выводы; но Айвор Лльюэлин их не сделал. Если он вообще об этом подумал, он решил, что друг его простудился.

— Я на минуту, — сказал тот. — Бегу к парикмахеру, давно надо подстричься. Сюда зашел, чтобы повидать Пикеринга.

— На что он вам?

— Есть дельце. Хороший человек, между прочим. Мы с ним сегодня виделись.

— Что же вы делали?

— Гнались в такси за девицей.