Хасидские рассказы - Ицхок-Лейбуш Перец Страница 44

Постучись с даром в рук и заявись от моего имени у привратника.

Когда же ты принесешь три дара, уповай — раскроются пред тобою врата райской обители. Праведники похлопочут…

И ангел мягко и жалостливо вытолкнул душу из неба

2. Первый дар

Летит бедная душенька низко над населенной землею и ищет даров для праведников райских. Летит да летит по селам, городам, по людским жильям, меж пламенными лучами в самые жары; в дождливую пору — меж каплями и иглами водяными; в конце лета — меж серебряными паутинками, что висят в воздухе; зимою — меж снежинками, что падают сверху… И высматривает, выглядывает, во все глаза глядит…

Чуть завидит еврея, быстро подлетит и посмотрит ему в глаза — не собирается ли он пожертвовать собою ради Его Святого Имени?..

Светится где-либо ночью через щель в ставни — подлетит душа и заглянет, не произрастают ли в тихом доме Божии цветочки ароматные — святые, добрые.

Но большею частью отскакивает она от глаз и окон, испуганная, дрожащая.

Месяцы, годы проходят, и впала душа в уныние. Уж города кладбищами стали, кладбища уже под поля повспаханы, леса повыросли и их уж повырубили, камни прибрежные превратились в песок, реки русло свое изменили, тысячи звезд попадали с неба, миллионы душ взлетели туда, — а Господь о ней все еще не вспомнил, а необычно хорошего она еще все не нашла…

И думает душенька:

«Мир так беден, люди — так: серы, их благие дела так ничтожны… Откуда здесь возьмется „необычное“. Вечно блуждать мне, горемычной, забытой…»

Но едва она подумала так, ударило красное пламя ей в глаза. Среди темной, мрачной ночи красное пламя.

Она оглянулась — из высокого окна рвется пламя…

В дом богача ворвались злодеи, разбойники с масками на лицах. Один держит горящий факел в руке и светит; другой приставил к груди богача блестящий нож и без конца повторяет «Двинешься, жид, — нож насквозь пронзит твою грудь!..» А остальные раскрывают сундуки да комоды и грабят…

А еврей смотрит и глазом не моргнет.

Не шевелится бровь над ясными очами его, ни волос белой до чресл бороды его не дрогнет…

Будто не его вовсе грабят! «Бог дал, Бог взял, — думает он, — да будет благословенно Его Святое Имя!»

— С этим не рождаются, и в могилу с собою этого не возьмешь, — шепчут его бледные уста.

И он спокойно глядит, как открывают последний ящик последнего комода, как вытаскивают оттуда мешки с золотом и серебром, мешки с драгоценностями и дорогой утварью — и молчит…

А может быть, он и вовсе отрекается от добра своего для избавления грабителей от греха…

Но вдруг, когда злодеи добрались до последнего хранилища и вытащили оттуда маленький мешочек, последний, наиболее сокровенный — старик вдруг задрожал, глаза его загорелись, рука протянулась для защиты, уста раскрылись для крика:

— Не троньте!

Но вместо крика из груди брызнул красный луч дымящейся крови — нож сделал свое дело…

Кровью сердца брызнуло на мешок!

Упал старик. Разбойники быстро вскрывают мешок — здесь лежит самое лучшее, самое драгоценное!..

Но они горько ошиблись; напрасно кровь пролили. Не серебро, не злато, не камни драгоценные лежали в мешке; ничего из того, что дорогим и ценным почитается в этом мире…

Там было немного праху, праху из Святой Земли для могилы. Вот что богач хотел спасти от чужих рук и глаз и обагрил кровью своею…

Схватила душа окровавленную пылинку священного праха и с нею явилась к небесным вратам.

Первый дар был принят.

3. Второй дар

— Помни, — крикнул ей вслед ангел, закрывая за душою врата, — еще два дара!

— Бог поможет! — надеется душа и весело кинулась вниз.

Но радость вскоре потускнела. И снова проходят годы и годы, и нет необычайных деяний…

И снова отчаивается душа…

«Живым родником забил мир из Господней воли и потоком понесся по руслу времени. И, чем дальше течет, тем больше праха и пыли вбирает в себя, мутнее, грязнее становится; тем меньше даров находятся в нем для неба… Меньше становятся люди, мельче — благие дела, невзрачнее — грехи; необычного деяния — и не найти!..»

«Если бы Господь приказал — думает она дальше, — взвесить сразу благодеяния и грехи всего мира, то и тогда стрелка едва закачалась бы, чуть-чуть задрожала бы. Как и я, так же и мир не может ни пасть, ни подняться… Он так: же блуждает меж светлым небом и мрачной преисподней… И защитник с обвинителем вечно боролись бы, как борются здесь вечно свет со тьмою, тепло и холод, жизнь и смерть…»

«Волнуется мир и не может ни подняться ввысь, ни полететь вниз, и вечно будут поэтому свадьбы и разводы, рождения и погребения, трапезы и тризны… и любовь и ненависть… вечно, вечно…»

Вдруг послышались звуки труб и литавр…

Она глянула вниз — немецкий город (понятно, средневековый); разноцветные изогнутые крыши окружают площадь перед магистратом, и гудит разнообразной пестро одетой толпой эта площадь; полны голов окна; люди сидят на крышах, часть сидит верхом на концах балок, торчащих из-под крыш; переполнены балконы…

Перед зданием магистрата стоит стол, покрытый зеленым сукном с золотыми кистями и бахромою. За столом сидят члены магистрата, — ратманы в бархатных одеждах с золотыми застежками, в соболевых шапках с белыми перьями на бриллиантовых запонах; на почетном месте сидит сам президент. Литой орел развевается над его головою…

В стороне — связанная еврейская девушка, а невдалеке десять ландскнехтов еле сдерживают дикую лошадь. Президент подымается и, держа в руке приговор обвиняемой еврейской девушки, обращается к народу:

— Вот эта еврейка, еврейская девица, совершила тяжкое преступление, столь тяжкое преступление, что Сам Господь, сколь ни велико Его милосердие, не мог бы ей простить…

Она вышла тайком из гетто и расхаживала в последний святой наш праздник по нашим чистым улицам…

Она запятнала бесстыжими глазами своими нашу святую процессию; осквернила наши святые образа, которые мы под пение и звуки труб носили по улицам…

Своими проклятыми ушами впитала она пение наших одетых в белое, невинных девушек и бой святых литавр… И кто знает? Быть может, нечистый, приняв образ еврейской девы, дочери проклятого раввина, прикоснулся к нашей святыне и осквернил ее!

Чего желал дьявол в образ девы прекрасной? Ибо — нельзя отрицать — она красива, она пленяет всеми чарами ада!..