Оноре Бальзак - Физиология брака Страница 49

А может быть, ваша жена сядет в фиакр... в таком случае, чего вам бояться? Разве префект полиции, которого мужьям следовало бы увенчать золотой короной, не выстроил на каждой стоянке будку, где восседает с журналом в руках неподкупный страж общественной морали? Разве трудно выяснить, откуда и куда держат путь фиакры, эти парижские гондолы?

Один из важнейших принципов полицейского надзора, которым вам надлежит руководствоваться, заключается в следующем: время от времени отправляйтесь к вашим постоянным поставщикам вместе с женою. Следите внимательно, не сдружилась ли она сверх меры с галантерейщицей, модисткой, портнихой и проч. Примените здесь знания, извлеченные из главы о Таможенном досмотре, и сделайте выводы.

Если вы выясните, что жена ваша все-таки отлучалась из дома в ваше отсутствие, ступайте назавтра туда, где она, по ее словам, побывала, и постарайтесь разузнать, правду она сказала или солгала.

Впрочем, страсть лучше нашего Размышления подскажет вам, к каким мерам брачной тирании прибегнуть, нам же не остается ничего другого, как прервать эти скучные наставления.

§ 5. О бюджете

Рисуя портрет мужа, не относящегося к разряду Обреченных (смотрите соответствующее Размышление), мы настоятельно рекомендовали ему не открывать жене истинную сумму, какой исчисляется его годовой доход.

Храня верность этому первоначальному тезису, легшему в основу нашей финансовой системы, мы, однако, надеемся опровергнуть повсеместно распространенное заблуждение, согласно которому не стоит доверять жене распоряжаться деньгами. Убеждение это — ошибка толпы, рождающая в лоне семьи множество недоразумений.

Впрочем, прежде чем перейти к разговору о деньгах, поговорим о делах сердечных.

Конечно, вы вправе уподобить жену главе конституционного правительства и из месяца в месяц выдавать ей определенную сумму на расходы и представительство, однако в таком поведении есть нечто мелочное, пошлое и скаредное. Выказывая столь отвратительную скупость, вы сами выроете себе могилу.

Я допускаю, что в первые, медвяные годы супружеской жизни выдачу ежемесячного содержания можно обставлять с большим или меньшим изяществом, украшать пристойными шутками и ласками, однако настанет пора, когда легкомыслие или нежданные траты вынудят вашу жену, уже растранжирившую содержание подаренного ей нарядного кошелька, просить парламент о ссуде. Осмелюсь предположить, что вы не станете, подобно нашим вероломным депутатам, покупать свое согласие слишком дорогой ценой, разражаясь бесконечными речами. Они платят, но ворчат; вы заплатите, осыпая жену комплиментами, — быть по сему! Однако мы добрались до переломной эпохи, а в это время уложиться в обычный ежегодный бюджет становится решительно невозможно. Число косынок, чепчиков и платьев умножается с невероятной быстротой; любовная дипломатия также съедает немалую часть средств, а между тем доход-то не возрастает. Тут муж начинает давать жене самые страшные и отвратительные уроки, какие только можно вообразить. Из супругов, известных мне, лишь несколько великодушных и благородных существ ставят чистоту души и прямизну сердца превыше миллионов, в тысячу раз охотнее прощают страсть, чем ложь, и из врожденной деликатности чуждаются скупости — этой нравственной чумы, этого предела человеческой развращенности.

В домах тех редких супругов, которых это зло обошло стороной, разыгрываются самые восхитительные любовные сцены. Женщина смягчается и, подобно блистательнейшей струне арфы, брошенной перед пылающим камином, обвивает ваш стан, оплетает и обнимает вас; она покоряется всем вашим требованиям; она осыпает вас нежными словами, каких вы от нее еще не слыхали; она расточает их, а вернее сказать, торгует ими; она падает ниже оперной танцовщицы, ибо отдается за деньги собственному мужу. За самыми пылкими ее поцелуями стоят деньги; за всеми ее речами стоят деньги. Постепенно она приобретает в этом деле дьявольскую сноровку. Учтивейший и коварнейший из ростовщиков, с первого взгляда оценивающий, какую прибыль принесет ему вексель, выписанный на дворянского сынка, не так проницателен, как ваша жена, которая, перепрыгивая с ветки на ветку, подобно удирающей белке, прикидывает, насколько сильны ваши желания и можно ли увеличить соразмерно с ними испрашиваемую сумму. Вы надеетесь устоять перед соблазнами — напрасно! Природа даровала женщине бездну кокетства, а общество удесятерило ее способности с помощью модных нарядов, вышивок и пелеринок.

— Если я женюсь, — говаривал один из почтеннейших генералов нашей старой армии, — я не подарю невесте ни единого су...

— Что же вы ей подарите, генерал? — поинтересовалась одна юная особа.

— Ключ от секретера.

Барышня скорчила одобрительную гримаску. Голова ее дрогнула, как магнитная стрелка, она легонько вздернула подбородок и, казалось, готова была сказать: «Я охотно вышла бы за генерала, хоть ему и исполнилось сорок пять лет».

Но если женщину превращают в наемного счетовода, разве могут денежные вопросы вызывать у нее что-либо кроме отвращения?

Рассмотрим другую систему.

Выказывая вашей жене абсолютное доверие и предоставляя в ее распоряжение две трети вашего состояния, дабы она вела дом по собственному усмотрению, вы завоевываете ее безграничное уважение: великодушие и прямота запечатлеваются в сердце женщины навеки. Вдобавок ответственность, которую вы возлагаете на вашу благоверную, предохранит ее от мотовства куда лучше, чем веления ее сердца. Пожертвуйте малым ради большого, и вы убережете — быть может, навсегда — вашу жену от падения.

Что же касается борьбы с Минотавром, в ней эта финансовая система окажет вам неоценимую помощь.

Подобно тому как котировка акций на бирже позволяет оценить степень доверия акционеров к государству, ваша домашняя котировка позволит вам оценивать степень целомудрия вашей жены.

В самом деле, на заре семейной жизни она будет стараться употребить ваши деньги на создание в доме жизни роскошной и покойной.

Она станет кормить вас изысканными яствами, обновит мебель и экипаж, а сумму, предназначенную для возлюбленного, спрячет в особый ящичек. Однако, рано или поздно придет пора, когда этот ящичек опустеет, а законный муж станет навлекать на себя неудовольствие жены своим мотовством. Все меры Палаты депутатов, направленные на более экономное использование государственных средств, неизменно обрушиваются исключительно на мелких чиновников, получающих тысячу двести франков в год; ваша судьба — сделаться таким чиновником в вашей собственной семье. Впрочем, вы в ответ будете только посмеиваться, ибо к этому времени успеете собрать, накопить, выгодно пристроить ту треть вашего состояния, которую уберегли от жены; так же действовал Людовик XV, откладывавший денежки, как он выражался, на черный день.

Итак, учтите: если жена заговорила об экономии, значит, ваши акции начали падать. По колебаниям курса вы сможете судить об успехах и поражениях любовника и поступать соответственно: e sempre bene[297].

Если супруга ваша, не оценив оказанного ей доверия, в конце концов промотает немалую часть вашего состояния, не смущайтесь: во-первых, сумма, пущенная ею на ветер, вряд ли сравняется с той, которую вам удастся скопить за десять лет; во-вторых же, Размышление о Перипетиях докажет вам, что даже безумное мотовство жены можно обратить в оружие, губительное для Минотавра.

Наконец, ни в коем случае не открывайте жене, что у вас имеется собственный капитал; если она попросит вас о помощи и вы согласитесь ссудить ее деньгами, не забудьте пояснить, что деньги эти — плод удачной игры или щедрости друга.

Таковы основополагающие принципы, на коих должен зиждиться семейный бюджет.

История супружеского полицейского надзора знает своих мучеников. Мы приведем лишь один пример такого рода: он позволит понять, как тщательно должны мужья, прибегающие к карательным мерам, следить не только за своими женами, но и за собой.

Один старый скряга, живший в Т..., городе, больше, чем любой другой город мира, созданном для наслаждений, женился на молодой и очаровательной женщине; любовь и ревность взяли над его сердцем такую власть, что одолели скупость: он оставил коммерцию, дабы иметь возможность постоянно присматривать за женой, иными словами, скаредность его лишь поменяла предмет. Признаюсь, что большею частью замечаний, содержащихся в моем, без сомнения, еще не совершенном повествовании, я обязан особе, которая имела некогда возможность досконально изучить восхитительный экземпляр супруга, характер которого мы обрисуем одной-единственной чертой. Отправившись с женой в загородное имение, сей супруг никогда не ложился спать, не вооружившись предварительно специальными граблями и не разровняв особым, одному ему известным способом, песок, покрывающий аллеи и террасы парка. Он до тонкостей изучил следы, оставляемые всеми домочадцами, и каждое утро пристально исследовал аллеи, дабы узнать, не побывал ли в парке посторонний. «Настоящий строевой лес, — говорил он упомянутой мною особе о своем парке, — в зарослях ровно ничего не видно...» Жена его была влюблена в одного из самых очаровательных молодых людей города. Страсть эта, пылкая и могучая, жила в сердцах влюбленных уже девять лет; они встретились на балу, и достаточно было одного взгляда, одного соприкосновения трепетных рук, затянутых в благоуханные перчатки, чтобы оба ощутили всю силу охватившей их любви. С того дня он и она извлекали безграничное наслаждение из пустяков, на которые счастливые любовники не обратили бы ни малейшего внимания. Однажды юноша с таинственным видом привел единственного друга, посвященного в тайну его любви, в будуар, где на столе под стеклянными колпаками он хранил так бережно, как не хранят самые драгоценные брильянты, цветы, выпавшие из прически его возлюбленной, когда он кружил ее в вихре танца, и веточки деревьев, которых касалась ее рука в парке. Здесь имелся даже кусок глины, в которой ножка этой женщины оставила узкий след. «Я слушал, — рассказывал мне позже наперсник несчастного, — как сильно и глухо в тишине этого бесценного музея любви билось сердце страдальца. Я поднял глаза горе, дабы поверить небесам жалобу, которую не осмелился высказать вслух. «Злосчастный род людской!..» — думал я. «Госпожа де... сказала мне, что однажды на балу вы едва не лишились чувств в ее гостиной, подле игорного стола?» — спросил я у старого друга. «Еще бы, — отвечал он, пытаясь погасить огонь, полыхавший в его взоре, — ведь в тот вечер я поцеловал ей руку!.. Но теперь, — добавил он, сжав руку мне и бросив на меня один из тех взглядов, которые, кажется, прожигают сердце насквозь, — теперь у ее мужа приступ подагры!..» Несколько времени спустя старый скряга оправился; казалось, он собирался прожить еще очень долго, но однажды утром неожиданно умер. Тело покойного ясно свидетельствовало о том, что причиной смерти явился яд; в дело вмешалось правосудие, и любовников взяли под стражу. Тут-то, перед судом присяжных, и разыгралась одна из самых душераздирающих сцен, какие когда бы то ни было происходили на глазах судей. Во время следствия каждый из любовников, безоговорочно признавая виновным себя, всеми силами старался выгородить сообщника. Суду был нужен один преступник, а предстали перед ним двое. Судебное разбирательство свелось к спорам влюбленных: со всем пылом и преданностью страсти он опровергал ее, она — его. Впервые воссоединившись на скамье подсудимых, они расстались по мановению руки жандарма. Рыдающие присяжные приговорили и юношу, и его возлюбленную к смерти. Никто из тех, кто нашел в себе варварское мужество присутствовать при казни этой четы, до сих пор не может вспомнить страшный день без содрогания. Религия вырвала у любовников слова раскаяния, но не смогла заставить их отречься от любви. Эшафот стал им брачным ложем, и долгая смертная ночь укрыла их своим покровом.