Толстой Л.Н. - Полное собрание сочинений. Том 86 Страница 49

Толстой отвечает на письма Черткова от 1 и 7 мая. В первом из этих писем Чертков писал: «Дорогой Л[ев] Николаевич], я очень рад за вас, что вам пришлось прожить несколько дней [зачеркнуто: в обстановке странника] пешком, и что теперь вы в Ясной. Я знаю, что в вас есть то, что делает вас независимым от внешних условий, но все же таки и вам должно легче житься в обстановке более нормальной. Не скрою от вас, что я всей душой надеюсь, что эта перемена в обстановке опять вызовет в вас потребность писать, т. е. открыть людям частичку вашей внутренней жизни для того, чтобы в своей жизни они могли бы пользоваться и вашей. Мне всё кажется, что вам непременно следовало бы заносить в записную книжку в сыром виде все те мысли, которые выпрашиваются из вас, и не с тем, чтобы потом отделывать их форму, а единственно для того, чтобы люди, следующие вашими путями, и потому способные понимать вас с полуслова, могли воспользоваться этими мыслями. У меня есть еще надежда, и ее я не скрою от вас. Это то, что вы станете опять писать для всех простых людей, пуская в оборот данный вам на то от бога талант. И тогда-то из этого рода вашего писания, что будет цензурно, можно будет сейчас же издать для русского народа. А то, что не будет цензурно, будет, по крайней мере, доступно пониманию каждого из тех, кто содержал и содержит нас. В ваши года и при нормальной жизни человек не работает преимущественно физическим трудом. А больше помогает людям результатом своей жизненной опытности и духовной зрелости. И еслиб они могли, то все люди попросили бы вас, раньше, чем умереть плотской смертью, написать для их пользы и радости, как можно больше того, чтó вы имеете сказать, чтó вы надумали и начувствовали в течение вашей жизни.

О Паскале я дал переложить Озмидову. Мы уже сговорились с ним, как это сделать, и из его переделки выходит прекрасное изложение, совсем неузнаваемое, ясное и понятное каждому. А потому, если позволите, я доставлю вам эту рукопись после окончания Озмидовской работы на ваш суд. А пока Орлов потребовал назад свою рукопись, чтобы воспользоваться ею для составления пространного перевода». В письме от 7 мая Чертков писал о работе Орлова над рукописью о Паскале, которая, по его мнению, нуждалась в переделке: «Мне кажется, что мысли Паскаля необходимо изложить просто, и что мы с Озмидовым с этим справимся. Прилагаю образчики нескольких мыслей, переложенных нами. А биографический очерк можно, в крайнем случае, не переделывать. Позвольте мне сделать так, и потом послать вам на суд то, что выйдет. Только теперь будет большая задержка, потому что всю рукопись я послал Орлову, согласно его желанию». Далее Чертков пишет о своем отношении к деньгам: «Понятие о законном заработке есть политико- экономический обман, всё равно, как и собственность. Это я вам говорю; другому не сказал бы, потому что это показалось бы фарисейством: если неправильно понятие о заработке, то тем более неправильно нанимать людей и т. п. В этом как будто противоречие, и, может быть, в самом деле и есть противоречие. Но пока я не вижу другого выхода, как продолжать иметь дело с деньгами... Ваш взгляд на деньги меня притягивает, но, повторяю, мне далеко не всё еще выяснилось. Надо мне выжить выяснение этого вопроса». В конце письма Чертков излагает свои ближайшие планы работы для «Посредника»: «В ожидании помощника по изданиям, о котором я писал Павлу Ивановичу в Петербург, мне приходится еще много заниматься над бумагами. Относительно лубочных изданий, вот, что я надумал за последнее время: маленьких рассказов и повестей набралось уже достаточно, так говорит и Сытин. А между тем у него есть целая серия толстых книжек, в которую мы еще ничего не внесли, если не считать «Хворую». Необходимо на это обратить особенное внимание. Я хочу поручить нашим сотрудникам переводить хорошие иностранные романы, путешествия, исторические рассказы и т. п., а потом редактировать их переводы. У меня есть в виду несколько переводчиков, сочувствующих нашему издательскому делу и предложивших свое сотрудничество на выгодных для нас условиях. Пожалуйста, укажите мне, какие иностранные книги по вашему мнению наиболее подходят: вы об этом много думали. Другое, что мне кажется, это то, что у вас в прошлом была одна добрая и крайне важная мысль — изложения для всех людей содержания всех человеческих вер, выставляя на первый план то, что в них есть общего, истинного, а на задний — то, что в них есть индивидуального и менее важного. Эту мысль не следует оставить без последствий. Дело это слишком важное и нужное людям, и мне кажется, что при вашей жизни следовало бы его осуществить, или, по крайней мере, начать осуществление его. Это вместе с изложением жизни и учения всех выдающихся мудрецов человечества, в роде Сократа, Диогена, Эпиктета, Марка Аврелия, Паскаля и т. п. будет в роде подведения итога тому, до чего дошло человечество в прошлом и, имея этот материал перед собою, каждому легче двигаться вперед. Это я знаю из своего личного опыта. Единственный путь для передачи всем этих нужных жизненных сведений есть путь книжный, и потому каждому, кто имеет какое-либо отношение к составлению книг, т. е. вам, мне, всем нам следовало бы уделить часть нашего времени и труда на это. Я исподволь пишу о Будде, Поша — о Диогене, Орлов — о Паскале, но этого мало. Присоедините к нам вашу самостоятельную работу и нам работать будет веселее и легче».

1 Согласие против пьянства. См. прим. к письму № 188.

2 Александр Титович Соловьев (1853—1919), учитель, автор книжек против пьянства. О нем см. прим. к письму Толстого к Соловьеву от 12 февраля 1888 г., т. 64. Листок, о котором пишет Толстой, «Вино — яд», являлся сделанной по предложению Толстого переработкой книжки автора «Вино — яд», изданной в 1885 г. Об этом листке Толстой писал Соловьеву 6 апреля 1888 года: «Александр Титович! Получил вашу статейку о вине, она мне очень понравилась и я предложу ее напечатать. Желательно бы было одно: немножко сократить, да еще не слишком преувеличивать описаний состояния пьяницы. Преувеличения подрывают доверие, да и не нужно. Дело само за себя говорит. Если вы вздумаете поправить — поправьте, а нет, я и так постараюсь напечатать. Это хорошо, горячо написано и будет полезно. Да еще, не удобнее ли вам проводить через цензуру статьи в Казани? Очень радуюсь за ваше энергичное участие в нашем деле. Книжки ваши вышли. Любящий вас Л. Толстой.

3 Письмо Толстого к Полушину неизвестно, но сохранилось ответное письмо Полушина от 20 мая 1888 года. В этом письме Полушпн писал: «Чтобы назвать мои надежды «несбыточными» — нужно знать их, — а Вы их не знаете. Чтобы вызвать «ряд разочарований» нужно что-нибудь для них делать, а я ничего такого не делаю. Я маленький писатель, пишу небольшие картинки, приношу этим маленькую пользу себе и людям — вот и всё. На этой дороге меня не встретят ни разочарования, ни несбыточные надежды, так как нет причин, их вызывающих. Правда я желал: иметь 50 р. в месяц за мои литературные работы. — Это желание, благодаря Вам и доброму Владимиру Григорьевичу почти исполнилось. Других же желаний, а тем более надежд, связанных с моими литературными занятиями, я не имею». (АТБ)

4 Английское выражение, соответствующее русскому: работа вне дома» — т. е. физический труд на воздухе.

5 Толстой имеет в виду свое письмо к Озмидову, написанное в ответ на его письмо от 24 апреля, в котором Озмидов писал о необходимости заработка и просил Толстого от своего имени и от имени Залюбовского: «если кто будет спрашивать вас о переписке ваших сочинений, то указывать на нас». В этом письме Толстой писал: «О заказах вам по переписке рукописей постараюсь, но боюсь, что не успею — рассчитывать на это нельзя. На какую бы то ни было работу, которая бы кормила известным образом, так же мало можно рассчитывать, как и на право собственности земли или капитала — еще гораздо меньше, потому что рассчитывающий на право собственности, прямо рассчитывает на насилие и не брезгает им, а рассчитывающий на работу постоянную, как будто отрицает насилие. Но все мы так испорчены и слабы, что есть minimum удобств жизни, ниже которых мы страдаем, и нарушается наша способность быть полезным, а работу обеспечить нельзя. И тут является трагизм. Если у меня нет 100000 в банке, я не буду сердиться, но если у меня нет работы, дающей мне minimum, я считаю всех виноватыми. Никуда не уйти христианину от того, чтобы жить ради Христа. Одна эта и есть для него законная жизнь: брать ради Христа от тех, кто дает, от кого попало, и отдавать свои труды, кому попало — не сводя баланса, а только чувствуя всегда свою вину, непрестанно желая больше отдать, чем взять, в этом полагая жизнь — только эта одна и есть форма жизни законная». (См. т. 64.)

* 195.

1888 г. Июня 10 (?) Я. П.

Такъ давно вамъ не писалъ, милые дорогіе друзья В[ладиміръ] Г[ригорьевичъ] и А[нна] К[онстантиновна], что и не знаю, съ чего начинать, и есть ли какіе нибудь отвѣты или дѣла. Если есть, то вы мнѣ напишите, пожалуйста, а теперь мнѣ хочется только вамъ сказать, что я всегда все по прежнему о васъ думаю и васъ люблю, и хочется отъ васъ опять услыхать то же. — Я не пишу отъ того, что не берусь за перо. Не упрекайте меня: я не нарочно это дѣлаю, а это дѣлается само собой. Работаю я довольно много руками: теперь мы строимъ домъ изъ соломы и глины погорѣвшимъ,1 а вотъ съ понедѣльника пахота и покосъ. Мы это — всегда вмѣстѣ, я и Маша. — Писать, т. е. говорить многое хочется, да все не то — необдуманно. Такъ говорить и то говорить, какъ и чтó я говорилъ прежде, не зачѣмъ; это уже сказано, а надо сказать яснѣе, проще, короче, понятнѣе, коли бы Богъ помогъ, а сказать такъ хочется, да еще не умѣю. Вчера получилъ письмо отъ Орлова (Гоголь),2 онъ, должно быть, у васъ, передайте ему спасибо за его хорошее письмо. Очень радуюсь за него. Ему очень хорошо должно быть. Получилъ книжки новыя и ни одной не б[ылъ] такъ радъ, какъ Іоанну Златоусту.3 Я и не зналъ, что она пропущена. Это для меня б[ыла) большая радость. Напишите подробно, какъ вы всѣ живете. Прощайте, цѣлую васъ.