Альфред Андерш - Бегство в Этрурии Страница 5

Подняв с дощатого настила новую клетчатую рубашку, Эрих испуганно отшатнулся. Оба они как завороженные уставились на змею, лежавшую у их ног. Лежала она неподвижно, свернувшись спиралью, и по ее спине от головы до кончика хвоста вилась темная зубчатая полоса, как бы составленная из одинаковых узких прямоугольников, под углом прилепленных друг к другу. Этот черный орнамент немного отдавал багрово-красным, в то время как остальная чешуя змеи металлически поблескивала с розоватым или даже розовато-желтым отливом. Багровую зубчатую полосу обрамляли две темные линии, четко выделяясь на розоватом теле змеи и подчеркивая на сером фоне дощатого настила ее окраску, напоминавшую цвет адского пламени. Змея подняла голову — под роговыми надглазничными щитками стали видны до жути неподвижные глаза — и, злобно зашипев, пощупала раздвоенным язычком воздух, недовольная тем, что кто-то посмел нарушить ее покой под прогретой солнцем рубашкой.

— Гадюка! — прошептал Вернер. — Не двигайся!

Оба словно оцепенели. У них не было ни оружия, которым они могли бы воспользоваться, ни палки, ни камня. Поэтому они просто затаили дыхание и замерли. Но гадюка вдруг исчезла — одним-единственным движением, резким, как удар хлыста, она скрылась в щели настила. Напряжение, сковавшее их, сразу спало. Они поспешно оделись. И, прежде чем уйти с барки, Вернер опустился на колени и простукал настил. Гулкий звук выдавал пустоту.

— У этой лодки двойное дно, — сказал он.

Эрих молча кивнул, и так же молча они двинулись в обратный путь. Лес встретил их легким сумраком. Посвежело, вдали послышались звуки просыпающегося эскадрона.

4

Когда Вернер брился у мраморного фонтанчика во дворе загородной виллы, затерянной среди холмов в окрестностях Пьомбино, в парке которой они провели весь следующий день, к нему присоединился обер-лейтенант, явившийся сюда со своими умывальными принадлежностями. Вернер хотел было изобразить нечто вроде приветствия, но командир небрежно махнул рукой и принялся за утренний туалет. Фонтанчик представлял собой довольно большой водоем из желтого узорчатого мрамора, примыкавший к стене дома; вода лилась в него из открытого рта скульптурной головы старика, выступавшей прямо из стены. Кроме них двоих, во внутреннем дворике виллы никого не было.

— Где вы, собственно, набрались столь обширных познаний в итальянском? — спросил командир.

— Я еще в мирное время бывал здесь, — ответил Вернер. Ни слова больше, в ту же секунду оборвал он сам себя. Ни в коем случае нельзя показывать, что ты в чем-то более сведущ, чем он.

— Вы слышали, что сделали англичане с итальянцами - перебежчиками в Африке? — опять заговорил обер-лейтенант. И, не дожидаясь ответа, сообщил: — Они вырезали им зад на штанах и в таком виде погнали обратно! Никогда они не научатся воевать!

Журчание тонкой струйки временами прерывалось — обер - лейтенант подставлял под нее голову и умывался, отфыркиваясь. Вернер очень пристально наблюдал за ним уголками глаз, пока рьяно скреб щетину на подбородке. Через некоторое время офицер вдруг заявил:

— Как только нас опять переведут в резерв, я позабочусь, чтобы вас произвели в ефрейторы, Ротт.

Значит, удалось, подумал Вернер. Командир ни о чем не д огадыв ается.

— Премного благодарен, господин обер-лейтенант! — бодро отчеканил он. Тот милостиво кивнул.

Они одновременно закончили ритуал наведения чистоты. Вернер мог его себе нынче позволить, потому что ночью ему удалось немного поспать: накануне опять ездили с командиром на поиски места для дневной стоянки и обнаружили это поместье. Здешний густой парк, спускающийся по склону холма, днем мог служить надежным укрытием. На этот раз Вернеру разрешено было сразу же остаться на месте, так что до прибытия эскадрона — а он прибыл на рассвете — Вернер подремал на софе.

И теперь наслаждался ощущением бодрости во всем теле. Поэтому он ничуть не встревожился, услышав слова обер - лейтенанта, оброненные уже как бы через плечо:

— Нынче ночью вы мне не понадобитесь. Батальон уже определил нам место следующей стоянки.

Это означало всю ночь жать на педали. Придется всерьез поговорить с Алексом и Эрихом, подумал Вернер. Надо еще раз обсудить все подробно. И все должно пойти как по маслу. Мне они не вырежут зад у штанов. Я читал их листовки. Они гарантируют хорошее обращение и быстрое освобождение после войны. Конечно, это все пропаганда. И я за нее гроша ломаного не дам. Но у меня нет выбора. В общем и целом это наверняка лучший вариант.

Уложив бритвенные принадлежности в ранец, он пошел побродить по парку, где росли кипарисы такой высоты, какие он видел раньше только на вилле д'Эсте, — могучие черно-зеленые колоссы, полностью поглощавшие солнечный свет. Ухоженные дорожки были обрамлены лавровыми кустами, а тонкие черные плети давно отцветших глициний карабкались вверх по стенам. И опять на земле под деревьями вповалку лежали спящие солдаты, и сон их, овеянный легким ветерком, порхающим на этом южном склоне, был легок и приятен.

Когда Вернер останавливался, чтобы, опершись на ограду парка, бросить взгляд на окрестности, он видел сначала лишь серебристые кроны оливковых деревьев, усеявших склон, и только потом заметил за ними, далеко внизу, белую ленту совершенно безлюдной дороги. В выемке холма по левую руку виднелось море — такое блекло-голубое и пустынное, что казалось, будто его еще никогда не бороздил киль корабля, и в то же время такое свинцовое и коварное, будто оно предвещало конец света. Со стороны моря по небу тянулась на восток эскадра серебристых самолетов с характерным воющим звуком моторов. Им навстречу летела эскадрилья других, двухвостых машин, державших курс на юг. Обе группы, далекие и грозные, пролетели на средних высотах, не задев друг друга, будто ими управляли не люди, а автоматы, и оставили позади сиротливо колышущиеся поля пшеницы, пышущие невыносимым жаром и словно снедаемые мировой тоской сосновые рощи среди бесконечного моря хлебов и зачарованной замкнутости покрытых оливками холмов, вновь превратившихся в этрусские пустоши далекого прошлого.

На следующую ночь они увидели на обочине Аврелиевой дороги длинную вереницу обгоревших исковерканных машин, а к полуночи попали в залитый лунным светом пустой и холодный лабиринт городских улиц-Гроссето был полностью превращен в развалины и казался сплошь покрытым пылью уничтожения. Ночная езда выматывала, приходилось на одном дыхании одолевать больше ста километров, дорога то и дело круто поднималась в гору, попадались и донельзя разбитые объездные участки, так что они совсем обессилели, когда прибыли к месту очередной стоянки — плодовым плантациям неподалеку от бухты Орбетелло, где и поспешили укрыться, чуть не падая с ног от усталости. Вернеру так и не представилась возможность поговорить с Алексом или Эрихом с глазу на глаз: он увидел их обоих лишь вечером, возле полевой кухни, где эскадрон собрался перед тем, как опять тронуться в путь. С этого момента Вернер уже не отрывался от Эриха ни на шаг, а Алекс присоединился к тому

отделению, которым командовал.

К утру всех сморила страшная усталость, каждый ехал уже как бы сам по себе, строй начал распадаться на группы, эскадрон все больше растягивался в длину, встречные колонны довершили дело. В четыре часа утра Вернер кивком головы показал на сжатое поле, уставленное скирдами.

— Мы могли бы поспать здесь несколько часов, а утром догнать своих.

— А как же самолеты? — возразил Эрих. — Днем нам нельзя появляться на шоссе.

— Ерунда, — отмахнулся Вернер. — Нас же только двое. Как - нибудь проскочим.

Они уснули в ту же секунду, как только растянулись на снопах и ими же прикрылись. Около десяти часов утра оба проснулись с легкой головной болью — сон был неспокойный. И оба сразу же, прищурившись, взглянули на небо, заполненное сытым урчанием самолетов. Оказалось, однако, что самолеты были где-то далеко, ни одного в поле зрения. И руки их сами потянулись к самокатам. Жара толкала их в спину, словно ударами прикладов. Зато шоссе было довольно пустынно. Они находились в районе мареммы — на болотистой равнине, — и в одном месте им пришлось переправляться через реку по временному мосту. Как раз в ту минуту, когда они на него въехали, вверху раздался нарастающий рев моторов. Самих самолетов видно не было-деревья закрывали обзор. «Прочь с моста, быстро!» — крикнул им сапер, стоявший здесь на посту. Они нажали изо всех сил. Потом увидели прямо над собой звено «лайтнингов», бросились в кювет, сорвали с ремня каски и прикрыли ими головы. В мозгу у обоих билась одна и та же мысль — как бы летчики не заметили их самокаты, а легкие вдыхали влажные запахи земли и травы. Но самолеты, естественно, метили не в них, а в мост, и сбросили бомбы ближе к тому берегу. Вернер и Эрих увидели цепочку дымовых и земляных фонтанов и облегченно вздохнули. На длинном, открытом со всех сторон участке шоссе эта игра повторилась еще несколько раз. И они долго лежали в кювете уже после того, как опасность миновала. Доведенные жарой до апатии и полного изнеможения, они наслаждались вынужденным бездействием. Но через некоторое время Вернер все же собрался с духом и скомандовал: «Встать! Поехали!» Они с трудом поднялись.