Кальман Миксат - ИСТОРИЯ НОСТИ-МЛАДШЕГО И МАРИИ TOOT Страница 50

Да что говорить, нежность и изящные манеры тут не в ходу. Но кому какое дело, если девушки довольны и даже счастливы от этого. Так выходили замуж и матери их, и бабки, — стало быть, это неплохой обычай. Парень, которому хочется танцевать, здесь не подходит к девицам, как это принято у господ, и не кланяется своей избраннице, а подмигивает ей или подзывает одним пальцем, остановившись перед девичьей группкой в пяти-шести шагах. Если же он видит, что в ответ встрепенулось несколько девиц и все смущены, он заносчиво указывает на ту, которую выбрал:

— Ты иди сюда, эй, косоглазенькая!

Правда, где атмосфера более шикарная, как, например, в винограднике Финдуры, там говорят на «вы». «Вы, пышечка» (что на языке ремесленников значит — толстая) или «вы, вы высокая беляночка».

Мари Тоот уже давно стояла, на «базаре» — это ведь базар в буквальном смысле слова, и «товар» тут — девицы на выданье. Их и разглядывают парни, частенько пренебрежительно машут рукой, — ли одна, мол, не нравится. Молодицам на базаре делать нечего. Кому хочется танцевать с ними, тот будет искать их в другом месте. Молодуха долго строптивится, словно овца перед купанием, и только потом позволяет вытащить себя на площадку, хотя сердце так и колотится надеждой потанцевать. Что делать, так принято, таков обычай, иначе поступить нельзя; Мари скромно притаилась где-то в третьем ряду, и ее маленькое изящное личико было незаметно среди множества дыне-образных голов. Вызывали то одну, то другую девушку, стоявшую с нею рядом — подмигивали или манили пальцем, — а Мари никак не везло. И не мудрено, красивое лицо хоть и помогает в таком деле, как и красивый стан (впрочем, в третьем ряду его не увидишь), но существуют и более действенные рычаги, например связи между, семьями ремесленников и знакомства с парнями; где в доме есть девица, там в мастерской работают обычно и парни, для которых покружить в танце хозяйскую дочку — прямая обязанность.

Впрочем, Мари пожалела уже, что проявила такое отважное любопытство. Скорее бы осталось позади это приключение! Ей надоело так долго стоять на причале, а может, и стыдно было перед горничной. Она охотно покинула бы уже место в «витрине», но это было нелегко — ряды девушек, стоявших за ее спиной, преграждали дорогу. И как раз в тот миг, когда Золушка размышляла о путях отступления, перед ней очутился; вдруг охотник и недвусмысленно поманил рукой именно ее.

Мари Тоот даже не заметила этого, но соседка слева, коренастая старая девица, толканула ее в бок.

— Вас зовет тот господин, не видите разве? Мари встрепенулась всем телом, кровь хлынула ей в лицо, перед глазами лег туман, но потом какое-то приятное тепло разлилось по жилам. Значит, все-таки?..

Передние ряды расступились перед нею (впереди сохранялся порядок), и она, словно не отдавая себе отлета, нетвердым шагом прошла к молодому человеку, на которого только сейчас кинула несмелый взгляд.

Ей показалось, будто она знает его, когда-то видела этого охотника, который нежно взял ее за руку. (Ну и глупость! Чуть не выдал этим, что он — вовсе не мастеровой!) Но Мари ничего не заметила, она уже не видит, не слышит, не понимает ничего — ею овладел ритм музыки. Девушка качнула ножкой, ножки тут же превратились в крылья, и Мари полетела, полетела через незнакомые миры. А ведь танец еще только начинался, шел медленно, — это была пока лишь поэзия шага, изящные приятные движения, но и в них уже вспыхивали искры удальства. Партнер отпускал свою даму лишь ради того, чтоб вновь поймать ее, изысканно кланялся, сгибался перед нею, но Мари была еще неопытна в разнообразных фигурах чардаша (не могла же она научиться чардашу в Америке). Она не умела, кокетливо заигрывая, ускользнуть и спрятаться между другими танцорами, не умела, лукаво извернувшись, с легкостью бабочки выскользнуть из рук партнера в тот самый миг, когда, казалось, он уже поймал ее. Это ведь игра — погоня, и она тогда лишь хороша, когда идет с препятствиями. Но на этот раз не требовалось никакой лихости: молодой охотник мог поймать свою даму, когда хотел п как хотел, словно запыхавшуюся птичку. Рупи заиграл новый танец. Вот это надо поглядеть, ведь начинается «копогош». Эх, как он танцует! Обхватил обеими руками Мари за талию и то поднимет, то опустит свою миниатюрную партнершу, да так, будто бисквит в молоко макает. У нее уже лоб в испарине, и желтая роза, того гляди, выскочит из волос… Ах, вот и упала.

Ности внезапно нагнулся за ней и, не отпуская одной рукой талию партнерши, другой поднял розу с земли. Мари тоже сняла руку с плеча охотника и потянулась за розой.

— Подарите ее мне, — попросил охотник.

— Зачем она вам? — отозвалась Мари. (Сейчас они впервые услышали голоса друг друга.)

— Просто так. Я сохранил бы ее.

— Она уже все равно без стебля, — тихо возразила девушка.

— Как раз поэтому она вам больше не пригодится.

— А вам уж очень пригодится! — подтрунила Мари Тоот.

— Отдадите мне?

Мари пожала плечами, и тогда Фери Ности сунул розу за пазуху, сперва поцеловав ее.

Девушка вспыхнула огнем, устыдившись, что слишком далеко зашла с этим незнакомцем низкого звания. Но чувство это сразу же и исчезло: в сущности, это не она здесь, а ее горничная Клари Ковач, что же касается розы…

— Так ведь она не моя, — вслух закончила она свою мысль.

— Не ваша? — с лукавым удивлением спросил Фери. — Но упала-то она с вашей головы! Или, может, и голова не ваша?

Мари закусила губу, смутилась, что едва не выдала себя, размышляя вслух. Она потупила голову и сказала, улыбнувшись:

— Голова хоть и моя, но, кажется, будто не моя, потому что чуточку закружилась в танце.

Фери тотчас перестал танцевать и повел Мари к девушкам, стоявшим в ожидании кавалеров.

— Отдохните немножко, а еще бы лучше вам присесть где-нибудь, вот хоть за столом, если найдется место. Есть у вас там знакомые?

— Нет, нет, — ответила она с неудовольствием, ибо на самом деле ничуть не устала и только от смущения выдумала, будто кружится голова; ей хотелось бы еще потанцевать.

— Как же нет знакомых? Стало быть вы, барышня, не из Папы?

— И не из Папы я, — тихо ответила она, — и не барышня, Ности испуганно воскликнул:

— О боже! Так вы уже замужем?

— Не то я хотела сказать, — стыдливо ответила Мари, обмахиваясь платочком.

— А что же?

— Что я только бедная горничная, простая служанка. Такое открытие явно расстроило Ности; это было необходимо для роли, в которую он входил постепенно. Он тут же холодно отпустил руку Мари.

— Бот никогда бы не подумал, — тихо пробормотал он. И разжег этим любопытство девушки.

— А что вы подумали?

— Откуда я знаю. Что думает скворец, завидев прекрасную виноградную гроздь? Да разве будет он рассуждать с том, где она выросла, на графской лозе или на лозе простого батрака!

— Нет, он попросту съедает ее, верно? — отпарировала вдруг Мари. — Ну, спасибо. Значит, вы хотели съесть меня?

— А почему бы и нет? Вы для того и созданы.

— Да бросьте! Уж не прянишник ли вы, что так щедро сыплете слова медовые?

Ности уклонился от ответа, а может, и не расслышал замечания девушки, потому что отвернулся и стал приглядываться к пестрым группам пирующих.

— Не вижу ни одного свободного места за столами, — оправдывался он с досадой. — А у меня здесь тоже нет знакомых.

— Стало быть, и вы не здешний?

— Нет, я только проездом… но постойте, я заметил что-то… Ности увидел «пони» — бочонок господина Репаши; «пони»

бросили на траву пастись, и ни один черт не обращал уже на него внимания. Значит, он был пустой.

Оставив Мари, Ности подошел к портному и попросил разрешения посадить на бочонок уставшую девушку.

— Гм, — прогнусавил Репаши, — бочонок устал, и девица устала, выходит, они друг дружке под стать.

— Могу я забрать его? Репаши осушил стакан вина и ответил с великим воодушевлением:

— По дороге сюда я видел скалу, она треснула пополам, чтобы дать дорогу дикой розочке, которая не могла вырасти под камнем; Янош Репаши тоже не может поступить жестоко, когда требуется дать место для бутона розы, тем более что Янош Репаши от этого не треснет пополам. Фери подкатил бочонок к девушкам и предложил Мари сесть на него.

— Пожалуйста, душенька, садитесь. — После давешнего признания обращение «душенька» звучало более чем уместно. (Да, этот Ности парень не промах, понимает толк в деле.)

Любезность Фери показалась здесь столь же изысканной, как любезность герцога Монтроза, который разостлал в грязи свой пурпурный плащ, чтобы дама, выйдя из экипажа, могла ступить на него и посуху пройти к лодке. Теперь внимание всех было обращено на Ности и на Мари. И всеобщее изумление позолотило его. Ишь какой красавец! Но где ж у него глаза-то? И в Мари полетели стрелы зависти. Кто такая? Откуда взялась? Кто с ней знаком?