Кальман Миксат - ИСТОРИЯ НОСТИ-МЛАДШЕГО И МАРИИ TOOT Страница 56

Что касается Мари Тоот, о ней позаботились своевременно, когда легенда была еще в полном расцвете. Госпожа Репаши преподнесла ее Мари, словно из ложечки, — и сожаление там было, и хула, — в общем, как лекарство: горькое в чем-то сладком, а в совокупности тошнотворное; хорошо хоть, что в конце госпоже Репаши самой пришлось ту ложечку облизать.

— А знаете, барышня, кто был ваш драгоценный кавалер? Ну, чего стоите с невинной физиономией, будто не знаете?

Так вот, грабитель он, убийца, страшный Патко, за которым жандармы девяти комитатов гоняются. Чего глаза-то таращите? Как бог свят, он это был. И узнали его многие, вон часовщик Михай Караттян газету иллюстрированную выписывает и клянется-божится, что портрет его видал. Да, скажу прямо, красивый розмарин посчастливилось вам к чепцу подвязать! И нечего теперь в обморок бухаться! Раньше нужно было, а то разулыбилась ему. Уж я-то все видела. Ох, господи, господи! А ведь это мой полоумный муженек его подцепил! И сама я виновата: не держала своего благоверного на привязи, как полагается. Хорошо, хоть не зарезал его разбойник на безлюдной дороге, когда вместе ехали. — Она заломила вдруг руки: — Господи, святые угодники, ведь чуть было вдовой не осталась!

И так она горько заплакала, что едва музыку не заглушила. А Мари Тоот охватила медленная дрожь, глаза ее расширились, затуманились от ужаса, лоб покрылся холодным потом, вся кровь отхлынула от лица, и ничего она вначале не видела, ничего не слышала, только казалось ей, что земля закружилась вместе с ней, танцующие пары слились в одно пятно, кроны ореховых деревьев перевернулись, а потом Мари и сама не помнила, сколько времени ничего не чувствовала, ни о чем не знала, и, лишь открыв глаза, увидела Розалию, державшую ее на руках, и Клари, которая брызгала ей в лицо холодной водой.

— Где я? — чуть слышно простонала она, и головка ее опять вяло опустилась на плечо Розы.

К смертельно бледному личику постепенно начала возвращаться жизнь: снова подняв глаза, Мари заметила Розу и Клари.

— Что со мной было?

— А, легкий обморок. Тебя напугала та гадкая женщина.

— Ах, боже мой, как мне совестно!

— Ну, что ты, — утешала ее Роза. — И говорить не о чем. С каждым может случиться. Дело солдатское!

Даже на страдальческом лице Мари поговорка, в горячности произнесенная Розой, вызвала легкую улыбку: право же, еще никогда никто не утверждал, что обморок — дело солдатское!

Сообщение госпожи Репаши, а главное, тон ее удручающе подействовал на милую девушку, которой никогда еще не касались житейские бури. Глаза у Репаши были грозные, большущие, выпученные, как у стрекозы: Мари показалось вдруг, что сейчас они засверкают, завращаются в глазницах, а потом как выпрыгнут на нее… Прибавило ей страху и ужасное открытие, что кавалер ее был грабителем, что держал ее в объятиях убийца. И узнала она это именно тогда, когда сердце ее до краев было переполнено беспокойными желаниями, а душа наслаждалась до боли сладкими воспоминаниями минувшего часа. Не удивительно, что в подобном столкновении чувств нервы ее сдали, голова закружилась, и она потеряла сознание.

Только накануне вечером она прочла английскую новеллу, фантастический сюжет которой еще вертелся у нее в голове, хотя сегодняшние события и отодвинули его на задний план. Красавица Долли влюбилась в интересного молодого человека, о котором ничего не знала. Не спросив, кто он и чем занимается, она вышла за него замуж, и они счастливо жили в одном из предместий Лондона, пока молодая женщина, несмотря на возражения мужа, не вбила себе в голову непременно поглядеть, как будут вешать преступника; тут и выяснилось, что ее супруг палач. Бедная, славная маленькая Долли упала и от ужаса и отвращения умерла по воле жестокосердного автора. И теперь Мари, когда Репаши сообщила ей о страшном открытии, находясь под влиянием ночного чтения и некоторого сходства ситуаций, представила себя на месте Долли, так что, очнувшись, даже удивилась, что еще жива, в то время как маленькая Долли умерла на месте. Когда Мари пришла в себя и можно было тронуться в путь, Роза взяла ее за руку.

— А теперь пойдем домой, милочка, и считай, что все это было дурным сном.

Мари молча позволила вывести себя из толпы окружавших ее женщин, которым не терпелось разузнать о ней хоть что-нибудь, но ни Роза, ни Клари не дали им никаких разъяснений. Собравшемуся на праздник обществу еще раз повезло, снова людям достался лакомый кусок, вторая тайна, которая будет сверлить теперь женские головки.

По дороге Роза остерегалась напоминать о случившемся, напротив рассказывала всякие забавные истории, чтобы отвлечь Мари и направить ее мысли в другое русло, однако Мари ничуть не занимали Розины сказки, возможно, она даже и не слушала их: ее рука, которую крепко держала Роза, все еще дрожала. Но все же сдаваться Розалия не желала и плела, болтала невесть что: и веселые пустяки о кошках, которые некоторое время выступали в роли призраков, и новые истории о всем известной рассеянности собственного папаши. Это уж непременно рассмешит подружку! И она рассказала, как прошлой весной были они с отцом на обеде у директора тренченской ссудной кассы, мама, бедняжка, дома оставалась, хворала она (мы тебе об этом писали, золотце). Сидим, значит, на обеде у директора. И вот, когда подали суп, папенька (то есть господин Велкович), вообразив, что он дома, вдруг бросил с досадой ложку и сказал: «Эх, до чего ж суп невкусный! Прошу меня извинить, жена целую неделю с постели не встает». Вот смеху было, а директорша побагровела от стыда, ну, и папа, конечно, тоже, когда сообразил, что он не у себя дома.

Но Мари и на это даже не улыбнулась, она шла рядом, как тень, и молчала. Ну, не беда, что не смеется, все равно о веселых вещах надо болтать, — солнце ведь непременно грязь высушит, хоть и не сразу видно, что она просыхает. Роза заметила вдруг какой-то лиловый цветок на вершине Королевского камня и послала служанку сорвать его. Как только они остались вдвоем, Мари нетерпеливо спросила:

— Она тоже слыхала? — и показала на служанку.

— Да, — ответила Роза.

Мари вздохнула и больше не проронила ни слова, пока они не дошли до зарослей кустарников, где, говорят, когда-то был парк Яноша Корвина. Веселый замок давно исчез, но декоративные кусты и деревья сохранились, а два-три одичавших розовых куста и теперь еще приносят цветы, чьи лепестки служат постоялым двором для заблудившихся пчел, предоставляя им пищу и кров.

— Полезайте в кусты и обменяйтесь платьями, — предложила Роза, чувствовавшая себя в ударе из-за того, что в неловком положении сумела занять ведущую роль. — Место подходящее, никто не увидит. А я на дороге покараулю, если кто пойдет, предупрежу.

Им посчастливилось. Едва успели они, переодевшись, выбраться из зарослей и пройти несколько шагов, как навстречу показались супруги Велкович и господин Тоот.

— Далеко ж вы забрались, — пожурил их Михай Тоот. — Нам всю гору из-за вас обыскать пришлось.

— Погода хорошая, — ответила Роза, — мы в долине гуляли. Велковичи еще не видели Мари, они кинулись к ней, стали целовать.

— Как же ты бледна, детка! — заметила Жужанна Велкович.

— Ты и правда совсем белая, Мари, — встревожился Михай Тоот. — Что с тобой?

— А ее очень напугал этот… — Роза было запнулась, но быстро нашлась: — Пес бешеный. Тут и господин Михай Тоот испугался.

— Да что ты! — вскрикнул он, словно наступил на колючку. — Уж не укусила ли вас та собака?

— Что вы, дядюшка, — поспешила ответить Роза. — Мари просто испугалась оттого, что собака бешеная…

— А почему вы решили, что она бешеная? — продолжал расспросы Михай Тоот.

— Мы так подумали, собака ведь чужая!

— Глупышки! — рассмеялся старик, — Не всякая чужая собака бешеная. А теперь повернем домой, жена ждет нас ужинать.

Да и пора было: на виноградных листьях блестели последние лучи заходящего солнца, и дома госпожа Тоот уже добрых полчаса брюзжала, что молоко для кофе давно вскипело, а никого нет.

ПЯТНАДЦАТАЯ ГЛАВА Когда девушки гасят свечи

Вот какие косвенные последствия имел шомьоский праздник сбора винограда, устроенный молодыми ремесленниками Папы на день раньше других. Разумеется, у Тоотов об этом и речи не заходило — молодежь о своих приключениях помалкивала, — а тем для разговоров было и так предостаточно. Однако к вечеру дед Бугри все же принес новость — сторожа всегда хорошо информированы: сегодня на гору в виноградник Финдуры приходил этот безбожник Патко, повытаскал из ушей танцевавших к Шомьо женщин и девушек золотые сережки (говорят, целую меру насобирал!), а потом убрался восвояси. Госпожа Тоот подхватила известие в людской и, насмерть перепуганная, прибежала, чтоб пересказать его сидевшему за ужином обществу. Обе девушки переглянулись со значением, но, к счастью, этого никто не заметил, так как внимание всех было отвлечено визгом госпожи Велкович, которая заявила, что ни за что па свете не останется тут ночевать, пусть свояк прикажет запрягать и велит отвезти их в гостиницу в Папу, там, по крайней мере, полиция есть. Ее мнение разделял и бургомистр, господин Велкович, — он, правда, даже черта не боится, но терпеть не может ночных сцен, прерывающих его сон, а Патко, раз уж он на горе, непременно пожалует сюда, ведь слухи о богатстве Михая Тоота — великолепная приманка!