Кальман Миксат - ИСТОРИЯ НОСТИ-МЛАДШЕГО И МАРИИ TOOT Страница 57

— Коли он сюда не заявится, ни капли у него ума нет. Да я его просто презирать стану, — воскликнул он. Только Роза проявила некоторое мужество.

— Право, папа, вы напрасно тревожитесь, у нас тут народу достаточно, чтоб с одним человеком справиться. И дядюшка, и кучер, и виноградарь, — да и ружья есть у нас, а у него даже ружья нет.

— А про меня ты забыла? — Отцовское достоинство Велковича было оскорблено. — Я что — собачонка какая-нибудь? Меня ты даже не вспомнила! — И он с упреком взглянул на ломавшую руки жену. — Собственное дитя обо мне забыло! Чего же ожидать От других людей, Жужанна?

— Простите, батюшка, я считала, что вас мы не станем ночью тревожить.

— Вот как? Гм. Ладно! Но откуда ты взяла, что Патко один? Что он здесь без своей шайки? И без ружья?

— Потому что знаю… то есть я так думаю, — поправилась Роза.

— Ах ты, кисанька! Каким же ты представляешь себе Патко? Наверное, с зонтом вместо ружья? Ну, конечно!

А бедная Мари тем временем сидела на стуле, вся дрожа, сердечко ее колотилось, как у пичуги, заслышавшей хлопанье крыльев ястреба.

Растревоженных слухами Велковичей не удалось бы удержать на ночь, если бы не сгустились тучи и наступила такая кромешная тьма, в которой, пожалуй, и сова заплуталась бы; к тому же и хозяин постарался заставить гостей изменить решение.

— Во-первых, уехать в Папу — значит показать, что вы испугались. А что скажут люди, узнав, что тренченский городской глава струсил? С кого же тогда требовать, если даже такое почтенное официальное лицо прятаться станет? («Гм, в этом есть доля истины», — пробормотал Велкович.) Во-вторых, с чего вы взяли, будто в Папе имеется полиция, а если она и есть, то окажется именно там, где опасно. В-третьих, если Патко в самом деле на горе и собирается сегодня забраться к нам, он, несомненно, следит за домом, стало быть, все знает и заметит, что вы хотите сбежать от него в город: естественно, он подумает, что вы увозите с собой и наши драгоценности, поэтому нападет на вас дорогой и ограбит. К тому ж дома и стены помогают, тут легче защищаться, чем в открытом поле, а там вас из-за кустов в два счета подстрелят. И слушать не хочу, не отпущу я вас, вот и все…

— Свояк, душенька, ведь я как думала, — взволнованно перебила его госпожа Велкович, — днем мы к вам приезжать будем, а ночи в городе проводить.

— Но Жужанна! Разве ты не слышала, что нас могут ухлопать дорогой?

— Давайте посмотрим теперь, что нас ждет дома, — продолжал Михай Тоот. — Патко, вероятно, о нас и не думает, сюда не собирается, тем более, он слышал, что у нас гости, и вообще знает, что на такой дачке состоятельные люди ценные вещи не хранят, набитых бумажников на сбор винограда с собой не возят. Но допустим, вломится он к нам, тут ему и каюк. Я со своим «Ланкастером» один с тремя-четырьмя справлюсь, кучер мой в гусарах служил, человек храбрый, дед Бугри верен, как старый пес, а потом еще у нас Блиги имеется. Вот посмотрите, на что Блиги способен, коли его хозяина обидят.

— Да и я ведь с вами, черт побери, — стукнул себя в грудь Велкович, расхрабрившись после всего услышанного. — Но вы меня разбудите только в том случае, если опасность будет велика, очень уж я, знаете ли… убивать не люблю.

Они долго еще беседовали на эту тему. Госпожа Кристина приготовила чудесный пунш, который всем пришелся по вкусу, ибо на дворе начался дождь и воздух в комнате посвежел; чем дольше они обсуждали появление Патко, тем менее грозным он казался, так что в конце концов над разбойником уже просто смеялись. Однако госпожа Кристина все же удалилась на полчасика, — взяв свечу, она прошла с Клари в погреб, и там они зарыли столовое серебро, которое было у них в пользовании, а господин Михай Тоот, чтобы успокоить сильно побледневшую Мари, отправил деда Бугри в виноградник к Поторняи (четвертый дом по соседству), которому каменщики виллу строили, и нанял троих за немыслимую цену. Снабдив их ружьями, он велел им охранять ночью дом, ввиду чего господин Велкович, уставший от изнурительного путешествия и убаюканный принятыми внутрь напитками, спал как убитый, да и вообще все почивали спокойно, за исключением Мари, которая всю ночь на пролет металась на своей постели; Роза спала с ней в одна в комнате и слышала, как та вздыхает, но делала вид, будто ни чего не замечает.

Во всем прочем ночь прошла спокойно, без происшествий, если не считать странного сна, привидевшегося господину Велковичу, о котором он поведал за завтраком, окутав свой рассказ трансцендентальным туманом. Брели они по сеченьским колеям со свояком Мишкой, заливали сусликовые норы, как когда-то в детстве. После третьей шляпы воды — воду они носили в шляпе (чего, как сказал Велкович, здравым умом постигнуть нельзя, ибо шляпа была соломенная) — вместо суслика из норы выскочил промокший Патко, знаменитый разбойник, и, крикнув: «Кошелек или жизнь!» — навел прямо на Велковича дуло пистолета. Курок щелкнул, и тут-то началось самое удивительное, потому что пистолет не разрядился (конечно, порох мог подмокнуть), словом, курок не выполнил своего назначения, а вместо этого закукарекал, будто настоящий живой петух. Велкович проснулся и честным словом бургомистра заверяет, что, уже бодрствуя, в полном сознании опять услышал это призрачное кукареканье, доносившееся словно из-под земли.

Слушатели изумлялись, повариха Купецкая, принесшая кринку с молоком, даже перекрестилась, только госпожа Тоот весело рассмеялась.

— Да ведь это мой петушок, я вчера его да еще двух кур купила для бульона у бабы из Шомьовашархея. Курятника у нас нет, хлева тоже, вот я и заперла их в старый ящик в той комнате, где вы почивали. А когда вы приехали, я и забыла про них на радостях.

Слова Кристины вызвали оживление, и так начался день, под солнцем которого стал рассеиваться испуг вчерашнего вечера; впрочем, теперь на горе и вообще было шумно от песен сборщиков винограда, их веселого гиканья; от разложенных в виноградниках костров к небу поднимались дружелюбные ласковые столбы дыма. На крутых дорогах скрипели фургоны. Съехавшиеся со всей округи плохонькие цыганские оркестрики брели от давильни к давильне, пиликая на своих скрипочках. Шум, поднятый озорными ребятишками, прогнал остатки тишины, в ожидании первого виноградного сока из-под пресса мальчишки пускали змеев, летавших по путям шомьоских соколов. Вчера и позавчера их легкие тела были еще газетами, глашатаями свободы мысли, а сегодня, болтаясь у ребятишек на веревочке, они маялись на игривом ветерке.

Появление на горе людей полностью восстановило храбрость обитателей виллы. Госпожа Тоот вырыла свое серебре; а до истоков легенды о Патко докопался Михай Тоот, утром отправившийся в Папу купить кое-каких деликатесов для своих гостей. Его ожидали с любопытством, со смешанными чувствами: какие-то вести он принесет?

— Что ты слышал о Патко? — набросился на него Велкович.

— Все.

— То есть?

— Он ночевал в «Грифе». Я зашел туда выпить стаканчик пива и говорил с хозяином.

— Ну?

— Он сказал, что Патко действительно был на празднике молодых ремесленников, а потом ночевал в «Грифе».

— Его, разумеется, схватили?

— Да нет, утром он ушел, уехал.

— Как? Неужто не схватили? Возмутительно! Какая беспомощность! — вскричал Велкович.

— Его нельзя было схватить, — очень флегматично заметил Михай Тоот.

— Нельзя? — ужаснулся Велкович. — Этого только не хватало! Но почему нельзя?

— Просто потому, что это был вовсе не Патко.

— А кто ж он был? — раздались одновременно три разочарованных возгласа. В глазах у Мари мелькнул какой-то свет.

— Вы просто смешны со своим любопытством, — проговорил господин Тоот. — Не Патко он — и точка, обыкновенный проезжий, странствующий студент или что-то в этом роде. Одним словом, теперь уже неинтересно.

— Но как же так, как же? — допытывались все у Тоота, особенно Роза Велкович. Любопытно все-таки узнать, кто он такой и почему прошел слух, будто он Патко. Хочешь не хочешь, а пришлось Михаю Тооту выложить все, что он слышал. Он и сделал это, проворчав: «Ну, милая племянница, если тебя интересуют все, кто не зовется Патко, то любопытство твое больше моря, по нему, пожалуй, и корабли ходить могут».

Но Роза не обратила внимания на насмешку, она ласково погладила дядю по небритому подбородку, чем сразу сделала его разговорчивее.

— Говорят, он был на празднике, где никто его не знал, и там влюбился в какую-то неизвестную красотку.

Хорошо, что никто не смотрел на Мари, она вспыхнула, как пламя, покраснела до корней волос.

— И вот собирались, говорят, начать какой-то танец, на который он пассию свою пригласил, — продолжал господин Тоот, а Мари низко склонилась над тарелкой, будто и не слушала вовсе, занятая косточками от цыпленка, но сама жадно глотала каждое слово, куда там святая проповедь! — Ищут, стало быть, кавалера, а его и след простыл… ну, это бы еще ничего — не редкость, когда кавалер сбегает, разочаровавшись в девице… Мари вздрогнула. Мать спросила: