Френсис Фицджеральд - Прекрасные и проклятые Страница 57

Чета  Б а р н с о в  и  П э р э м о р  увлечены беседой о чем-то благочестивом, настолько благочестивом, что м-р  Б а р н с  несколько раз пытается проникнуть в область более порочной атмосферы возле центрального дивана. И остается непонятным: длит  П э р э м о р  свое присутствие в сером доме только из вежливости и любопытства, или задавшись целью когда-нибудь со временем создать социологическое исследование о  декадансе американского образа жизни.)

М о р и. Фред, мне представлялось, что вы человек широких взглядов.

П э р э м о р. Так оно и есть.

М ю р и э л. Я тоже. И мне кажется, что одна религия ничем не лучше другой, точно так же, как и все остальное.

П э р э м о р. В любой религии есть что-то хорошее.

М ю р и э л. Я — католичка, но — как я всегда говорю — не прикладываю к этому особых усилий.

П э р э м о р (с незыблемым смирением) . Католическая религия, это очень… очень могучая религия.

М о р и. Я считаю, что человек, способный к таким обобщениям, просто должен оценить тот вздымающийся вал ощущений и раскрепощенного оптимизма, который содержится в этом коктейле.

П э р э м о р (с видом решившегося на все человека берет выпивку) . Спасибо, я попробую… один.

М о р и. Один? Это оскорбление! Здесь, можно сказать, собрался весь курс 1910 года выпуска, а вы отказываетесь даже слегка поддать. Ну, давайте же!

Эту за здоровье Чарли-короля,Эту за здоровье Чарли-короля,Принеси побольше чарку для меня…

(П э р э м о р  искренне, с задором подхватывает.)

М о р и. Наполни кубок, Фредерик. Ты ведь понимаешь, что все подчинено велениям природы, а из тебя она намерена сделать отъявленного пьяницу.

П э р э м о р. Если человек умеет пить как джентльмен…

М о р и. А что такое, кстати, джентльмен?

Э н т о н и. Человек, который никогда не носит булавок в лацкане пиджака.

М о р и. Чепуха! Социальный ранг человека определяется тем, съедает он весь сэндвич или только то, что положено на хлеб.

Д и к. Это человек, который предпочтет первое издание книги последнему выпуску газеты.

Р э й ч е л. Человек, который никогда не производит впечатления наркомана.

М о р и. Американец, который способен осадить английского дворецкого и заставить его думать, что он такой и есть.

М ю р и э л. Человек, который происходит из хорошей семьи, получает образование в Йеле, Гарварде или Принстоне, имеет деньги, хорошо танцует, ну и все такое.

М о р и. Наконец-то прекрасное определение! Кардинал Ньюмен не придумал бы лучше.

П э р э м о р. Я думаю, нам следует рассмотреть этот вопрос более широко. По-моему, Авраам Линкольн сказал, что джентльмен это тот, кто никому не причиняет боли?

М о р и. Это относилось, я полагаю, к  генералу Людендорфу .

П э р э м о р. Вы, конечно, шутите.

М о р и. Лучше выпей еще.

П э р э м о р. Мне не следовало бы. (Понижая голос, так чтобы слышал один Мори.) А что, если бы я вам сказал, что пью всего третий раз в жизни?

(Д и к  заводит граммофон, который побуждает  М ю р и э л  подняться и раскачиваться из стороны в сторону, прижав к бокам согнутые в локтях руки и выставив то, что ниже локтя, перпендикулярно телу, словно рыбьи плавники.)

М ю р и э л. О, давайте уберем эти ковры и будем танцевать!

(Это предложение принимается  Э н т о н и  и  Г л о р и е й  с внутренними стонами и кислыми улыбками молчаливой покорности.)

М ю р и э л. Давайте же, вы, лентяи. Поднимайтесь и отодвиньте мебель.

Д и к. Подождите, я хоть допью.

М о р и (сосредоточившись на своей цели напоить  П э р э м о р а) . Вот что я вам скажу. Пусть каждый наполнит свой стакан, выпьет его — а потом уж будем танцевать.

(Волна протестов, которая разбивается о каменную непреклонность  М о р и.)

М ю р и э л. Теперь у меня голова просто идет кругом.

Р э й ч е л (вполголоса  Э н т о н и) . Ну что, говорила тебе Глория держаться от меня подальше?

Э н т о н и (смущенный) . Да нет, ничего такого. Да и с чего ей говорить?

(Р э й ч е л  загадочно улыбается ему. Прошедшие два года наделили ее тяжеловесной, ухоженной красотой.)

М о р и (поднимая свой стакан). Давайте выпьем за поражение демократии и падение христианства.

М ю р и э л. Ну ничего себе!

(Она бросает насмешливо-осуждающий взгляд на  М о р и, потом выпивает.

Все выпивают с неодинаковой степенью легкости.)

М ю р и э л. Очистить пол!

(Понимая, что этого все равно не миновать, Э н т о н и  и  Г л о р и я  включаются в громкую передвижку столов, громожденье в кучи стульев, скатывание ковров и разбивание лампочек. Когда вся мебель свалена в уродливые груды вдоль стен, образуется свободное пространство размером примерно восемь на восемь футов.)

М ю р и э л. Ну, где же музыка?

М о р и. Сейчас Тана изобразит нам серенаду в стиле глаз-ухо-горло-нос.

(Среди некоторого замешательства, обусловленного тем фактом, что  Т а н а  уже лег спать, совершается подготовка к представлению. Наконец, одетый в пижаму японец, с флейтой в руке, замотанный шерстяным шарфом, помещается в кресло, поставленное на один из столов, где и разыгрывает свой нелепо-гротескный спектакль. П э р э м о р  заметно пьян и настолько захвачен идеей постановки, что усиливает эффект, карикатурно изображая движения пьяного человека, даже отваживаясь время от времени икать.)

П э р э м о р (обращаясь к Глории). Не хотите ли потанцевать со мной?

Г л о р и я. Нет, сэр! Я хочу устроить лебединый танец. Умеете?

П э р э м о р. С-само собой. Т-танцую все.

Г л о р и я. Прекрасно. Вы начинаете с того конца комнаты, а я с этого.

М ю р и э л. Поехали!

(И тут уж из всех выпитых бутылок начинает сочиться вопиющий Дух Безумия: Т а н а  устремляется в таинственные лабиринты «дорожной» песни, заунывные «ту-утл-ту-ту-у-у» которой сливают свои меланхолические каденции с «бабочке бедной (чики-чик) грустно на цветке», исполняемой граммофоном. М ю р и э л  настолько ослабела от смеха, что в состоянии только отчаянно цепляться за  Б а р н с а, который, танцуя с мрачной непреклонностью армейского офицера, без тени юмора топчется почти на месте. Э н т о н и  старается расслышать шепот  Р э й ч е л — и не привлечь внимания  Г л о р и и…

Но уже готово совершиться нелепое, невероятное, как будто нарочно придуманное событие, одно из тех, в которых жизнь вдруг пытается стать похожей на экзальтированную имитацию бульварного романа. П э р э м о р  старается превзойти  Г л о р и ю  и в то время, когда всеобщая суматоха достигает своего пика, начинает кружиться все быстрее и быстрее, головокружительнее и головокружительнее — он теряет равновесие и вновь обретает его, теряет и вновь обретает, и наконец, летит в направлении холла… почти в объятия старого  А д а м а  П э т ч а, чье прибытие среди столпотворения, царящего в комнате, прошло совершенно незамеченным.

А д а м  П э т ч  очень бледен. Он опирается на трость. Человек, его сопровождающий — не кто иной как  Э д в а р д  Ш а т т л у о р т, и именно он хватает  П э р э м о р а  за плечо и отклоняет траекторию его падения от почтенного филантропа.

Время, которое понадобилось, чтобы тишина, подобно некой огромной завесе опустилась на комнату, может быть оценено примерно в две минуты, хотя в течение недолгого периода после этого еще квакает граммофон и ноты японской «дорожной» продолжают сочиться из раструба флейты  Т а н а. Из девяти ранее присутствовавших только  Б а р н с у,    П э р э м о р у  и  Т а н а  неизвестна личность вновь прибывшего. И никто из девятерых не знает, что именно этим утром  А д а м  П э т ч  внес пятидесятитысячную лепту в дело запрещения спиртных напитков по всей стране.

Именно  П э р э м о р у  принадлежит честь нарушить эту нарастающую тишину; и та невероятная ремарка — самый большой грех, который он совершил в своей жизни.)

П э р э м о р (быстро ползя на четвереньках в направлении кухни) . Я… я не гость… я здесь работаю.

(И вновь падает тишина — на этот раз настолько глубокая, настолько чреватая передающимся от человека к человеку дурным предчувствием, что  Р э й ч е л  нервно и сдавленно хихикает, а  Д и к  обнаруживает, что 6еспрестанно бормочет себе под нос строчку из Суинберна, очень неожиданно и странно подходящую к данной ситуации:

Единственный и бездуханный мак…

…Из тишины всплывает трезвый и сдавленный голос  Э н т о н и, говорящий что-то  А д а м у  П э т ч у, но и он скоро замирает.)

Ш а т т л у о р т (страстно) . Ваш дедушка подумал, что ему следует приехать посмотреть, как вы живете. Я звонил из Ри и просил передать вам.