Чарльз Диккенс - Большие надежды (без указания переводчика) Страница 57

Я даже въ самомъ мистерѣ Джаггерсѣ не встрѣчалъ прежде такой упорной скрытности, какою онъ отличался въ этомъ домѣ. Онъ не поднималъ даже глазъ и лишь одинъ разъ во весь обѣдъ, и то едва, взглянулъ на Эстеллу. Когда она обращалась къ нему, онъ выслушивалъ ее и, когда нужно, отвѣчалъ, но я ни разу не видалъ, чтобъ онъ при этомъ смотрѣлъ ей въ лицо. За-то она часто глядѣла на него съ участіемъ, любопытствомъ и недовѣрчивостью; но по лицу его никакъ нельзя было судить, примѣчаетъ ли онъ ея взгляды, или нѣтъ. Во все время обѣда, онъ находилъ величайшее наслажденіе заставлять Сару Покетъ еще болѣе желтѣть и зеленѣть, часто намекая въ разговорѣ со мной на большія надежды, которыя я имѣлъ на будущее. Впрочемъ, и это онъ, казалось, дѣлалъ безсознательно, или, лучше сказать, вызывалъ меня въ невинности моей души, на подобныя выходки. Когда мы остались съ нимъ вдвоемъ, онъ сидѣлъ съ такимъ сосредоточеннымъ и таинственнымъ видомъ, что выводилъ меня изъ терпѣнія. Онъ, казалось, производилъ слѣдствіе надъ достоинствомъ вина, за неимѣніемъ чего другаго подъ-рукою. Онъ подносилъ стаканъ къ свѣчкѣ, пробовалъ вино, полоскалъ имъ ротъ, глоталъ его, снова смотрѣлъ на стаканъ, нюхалъ, отвѣдывалъ, дополнялъ стаканъ: все это приводило меня въ сильное раздраженіе и безпокойство. Три или четыре раза, я намѣревался-было начать разговоръ, но, замѣтивъ, что я собираюсь предложить ему вопросъ, онъ, со стаканомъ въ рукахъ, бросалъ на меня выразительные взгляды и принижался полоскать ротъ виномъ, какъ-будто обращая мое вниманіе на то, что не стоитъ заговаривать съ нимъ, такъ-какъ онъ не въ-состояніи отвѣчать.

Мнѣ кажется, что мое присутствіе могло бы, наконецъ, довести миссъ Покетъ до бѣшенства и внушить ей опасное желаніе сорвать съ себя чепецъ, который былъ весьма безобразенъ, наподобіе кисейной швабры, и разметать по полу свои волосы, которые, конечно, выросла не на ея головѣ. Она не показывалась послѣ, когда мы пошли въ комнату миссъ Гавишамъ и вчетверомъ стали играть въ вистъ. Во время нашего отсутствія миссъ Гавишамъ возъимѣла странную мысль украсить голову, шею и руки Эстеллы самыми драгоцѣнными вещами съ своего уборнаго столика, и я замѣтилъ, что даже опекунъ мой поднялъ нѣсколько брови и поглядѣлъ на нее исподлобья — такъ хороша она была, при блескѣ этихъ украшеній!

Я не говорю ничего о томъ, съ какимъ искусствомъ онъ билъ нашихъ крупныхъ козырей и оставался побѣдителемъ съ маленькими незначительными картами, передъ которыми не помрачилась слава нашихъ королей и дамъ; умолчу также о моихъ чувствахъ при мысли, что онъ видитъ въ насъ три жалкія загадки, давно имъ разгаданныя; меня хуже всего заставляла страдать несообразность его леденящаго присутствія съ моею любовью въ Эстеллѣ. Мнѣ было досадно, что предметъ моей любви былъ въ двухъ шагахъ отъ него, въ одномъ съ нимъ мѣстѣ — это казалось мнѣ невыносимымъ.

Мы играли до девяти часовъ, послѣ чего было рѣшено, что, когда Эстелла поѣдетъ въ Лондонъ, меня предупредятъ и я встрѣчу ее въ конторѣ дилижансовъ. Затѣмъ я простился съ ней, пожалъ ей руку и ушелъ.

Опекунъ мой занималъ въ гостиницѣ «Синяго Вепря» комнату рядомъ съ моею. До поздней ночи слова миссъ Гавишамъ «люби, люба ее!» звучали въ моихъ ушахъ. Я передѣлалъ ихъ по-своему и сто разъ твердилъ своей подушкѣ: «я люблю, люблю ее!»

По-временамъ, мною овладѣвалъ порывъ благодарности за то, что она была предназначена мнѣ, нѣкогда ученику кузнеца. Я боялся, что она теперь далеко не въ восторгѣ отъ подобной судьбы, Но когда же начнетъ она принимать во мнѣ участіе? Когда пробудится въ ней сердце, которое до-сихъ-поръ погружено въ сонъ и апатію?

Несчастный! я думалъ, что то были высокія чувства и ни разу не приходило мнѣ въ голову, что было низко и малодушно съ моей стороны чуждаться Джо потому, что она могла презирать его. Прошелъ одинъ день, и мысль о Джо уже вызывала слезы въ моихъ глазахъ; впрочемъ, онѣ скоро высохли, да проститъ меня Богъ!

XXX

Хорошенько обдумавъ дѣло, пока я одѣвался на другое утро въ гостиницѣ Синяго Вепря, я рѣшился замѣтить моему опекуну, что Орликъ не такой человѣкъ, какому можно поручить у миссъ Гавишамъ мѣсто, требующее большаго довѣрія. «Конечно, не такой человѣкъ, отвѣтилъ мой опекунъ, потому-что нѣтъ человѣка, на котораго можно было бы вполнѣ положиться». Онъ былъ очень-радъ слышать, что и настоящій случай не составлялъ исключенія, и съ видимымъ удовольствіемъ выслушалъ все, что я могъ сообщить ему объ Орликѣ.

— Хорошо, хорошо, Пипъ, замѣтилъ онъ, когда я кончилъ: — я сейчасъ выплачу ему, что ему слѣдуетъ и отправлю его.

Испугавшись такой поспѣшности, я сталъ уговаривать его повременить немного и даже намекнулъ, что нелегко будетъ справиться съ Орликомъ.

— Не безпокойтесь, отвѣтилъ онъ, вынимая платокъ: — я бы желалъ посмотрѣть, какъ онъ будетъ разсуждать со мною.

Мы оба должны были ѣхать въ Лондонъ съ двѣнадцати-часовымъ дилижансомъ; я воспользовался этимъ и объявилъ ему, что намѣренъ пройтись немного по лондонской дорогѣ и сяду въ дилижансъ, когда, онъ меня догонитъ. Я рѣшился на это, потому-что все время боялся, что вотъ-вотъ прибѣжитъ Пёмбельчукъ. Такимъ образомъ я могъ тотчасъ же бѣжать изъ Синяго Вепря. Сдѣлавъ обходъ мили въ двѣ, чтобы миновать домъ Пёмбельчука, я снова свернулъ на главную улицу нѣсколько-дальше той страшной западни, и чувствовалъ себя почти внѣ опасности.

Мнѣ было пріятно послѣ столькихъ лѣтъ снова очутиться въ этомъ тихомъ старенькомъ городкѣ, а удивленные взгляды прохожихъ, узнававшихъ меня, немало льстили моему самолюбію. Два или три лавочника даже выскочило изъ своихъ лавокъ и, сдѣлавъ нѣсколько шаговъ передо мною, возвращались назадъ, будто спохватившись о чемъ-то, и все это единственно для того, чтобы встрѣтиться со мною лицомъ къ лицу. Трудно рѣшить, кто изъ насъ при этомъ болѣе притворялся: они ли, стараясь удачнѣе съиграть комедію, или я, дѣлая видъ, что ничего не замѣчаю. Я производилъ впечатлѣніе и былъ совершенно этимъ доволенъ, когда вдругъ судьба, какъ на на зло, наслала на меня того разбойника тряббовскаго мальчишку.

Онъ шелъ мнѣ на встрѣчу, размахивая пустымъ синимъ мѣшкомъ. Я тотчасъ сообразилъ, что всего-лучше было идти впередъ, не смущаясь, и смотрѣть ему прямо въ лицо: этимъ я поддержалъ ба свое достоинство и укротилъ бы его злыя наклонности. Я такъ и сдѣлалъ, и начиналъ уже поздравлять себя съ успѣхомъ, какъ вдругъ онъ остановился; колѣни его затряслись, волосы стали дыбомъ, шапка свалилась, онъ весь дрожалъ и, отшатнувшись на средину улицы, принялся кричать: «Поддержите меня! Я такъ испугался!» желая тѣмъ показать, будто моя величавая наружность повергла его въ ужасъ и умиленіе. Когда я поровнялся съ нимъ, зубы его щелкали и онъ, съ видомъ крайняго уничиженія, распростерся въ прахѣ предо мною.

Нелегко было мнѣ перенести подобную насмѣшку, но это было ничего въ сравненіи съ тѣмъ, что послѣдовало. Не прошелъ я и двухсотъ шаговъ, какъ съ удивленіемъ и негодованіемъ увидѣлъ предъ собою того же тряббовскаго мальчишку. Онъ выходилъ изъ-за угла. Синій мѣшокъ былъ переброшенъ черезъ плечо, честное трудолюбіе сіяло въ его глазахъ, онъ весело спѣшилъ домой. Онъ шелъ будто ничего не замѣчая, но вдругъ наткнулся на меня и снова принялся выкидывать тѣ же штуки: сталъ вертѣться вокругъ меня, сгибая колѣни и протягивая ко мнѣ руки, какъ-бы умоляя о пощадѣ. Отчаянныя кривлянья его были встрѣчены радостными рукоплесканіями цѣлаго кружка зрителей. Я рѣшительно не зналъ, куда мнѣ дѣться.

Не успѣлъ я дойти до почтоваго двора, какъ онъ уже забѣжалъ во второй разъ и снова появился передо мною. Теперь онъ совершенно измѣнился: синій мѣшокъ былъ надѣтъ на немъ наподобіе моего пальто, и онъ важно выступалъ мнѣ на встрѣчу по другой сторонѣ улицы. За нимъ со смѣхомъ бѣжала цѣлая толпа товарищей, которымъ онъ отъ времени до времени съ выразительнымъ жестомъ кричалъ: «Отвяжитесь! я васъ не знаю». Никакія слова не въ состояніи выразить, какъ я былъ взбѣшенъ и оскорбленъ, когда, проходя мимо меня, онъ оправилъ воротникъ рубашки, сбилъ волосы на вискахъ, подбоченился и, съ отчаянной аффектаціей, протяжно повторилъ: «Не знаю васъ, не знаю, честное слово, не знаю!»

Потомъ онъ принялся преслѣдовать меня по мосту, крича по-пѣтушиному, какъ зловѣщая птица, знавшая меня еще въ кузнецахъ. Это послѣднее обстоятельство довершило позоръ, съ какимъ и покинулъ городъ.

И теперь еще я убѣжденъ, что мнѣ оставалось или убить тряббовскаго мальчишку, или снести оскорбленіе. Побить же его тогда на улицѣ, или потребовать у него въ удовлетвореніе менѣе, чѣмъ жизни, было бы унизительно для меня. Сверхъ того, онъ былъ неуязвимъ; увертываясь какъ змѣя, онъ съ презрительнымъ хохотомъ проскользалъ между ногъ. Однако, я на слѣдующій же день написалъ мистеру Тряббу, что мистеръ Пипъ будетъ принужденъ не имѣть съ нимъ болѣе никакого дѣла, если онъ до такой степени не уважаетъ публики, что держитъ у себя такого негодяя, заслуживающаго порицаніе всякаго благонамѣреннаго человѣка.