«Упрямец» и другие рассказы - Орлин Василев Страница 58

— Да я уже спрашивал его, — торопливо забормотал Вылко и так высоко вздернул свои седые лохматые брови, что совсем закрыл изрезанный морщинами низкий лоб.

— Спрашивал, значит… А он что?

— Нефть, говорит, важнее Москвы. Немцы не за города бьются, за победу. С нефтью победу легче добывать. Прежде надо с Кавказом кончить, а как отрежут их от Персидского залива — Москва, как спелая груша, сама в рот упадет.

Вместо ответа запрокинул дед Вушо голову, вытянул вперед щетинистый подбородок и, разинув рот, громко щелкнул прокуренными зубами:

— Ам!

— Ты чего это, дедушка Вушо?

— Показываю, как Гитлер мух будет жрать…

Словесная битва развивалась изо дня в день все с тем же «переменным успехом», как писалось в военных сводках, и она закончилась бы вместе с кровавой войной, если бы не произошли некоторые чрезвычайные события.

Однажды появился Вушо в корчме, — молчит, пыхтит, даже не поздоровался ни с кем.

Уставилась на него вся компания, оглядывает его — явно не дает ему покоя что-то.

Принялись расспрашивать старика: что да как?

Выше головы поднял он сперва правую руку, за ней и левую, будто тяжесть какую собрался поднять, да и отшвырнуть прочь:

— Все! Конец!

— Что «все», дедушка Вушо? — встревожились вокруг.

— Сталинград! Капут! Повстречал сейчас внука Цеко Этропольца из Каменного поля. С базара шел. Триста двадцать тысяч, говорит, захлопнула мышеловка! С фельдмаршалами, генералами, полковниками, майорами и прочими офицерами и унтер-офицерами, с фюрерами — со всеми ихними потрохами. Кто перебит, кто сдался!.. Георгий! — обернувшись, позвал старик Георгия Голяка. — На! Держи! Вот, возьми двести левов. Ступай к Гено и закажи на всех, кого у него в корчме встретишь, по чарке водки. Сам пропусти две, а этому разбойнику одно скажи: дескать, яловая корова у деда Вушо отелилась, потому он и угощенье ставит!

Пошел Георгий, да только не такой он человек, чтобы все точно передать, как ему сказали, — взял да и принялся за дело по своему разумению.

— Бай Гено… — подступил он прямо к корчмарю. — Налей-ка себе графинчик сливовой…

— Уж не за твой ли счет, Голяк? — растерялся Гено, пораженный неслыханной щедростью бедняка из бедняков. — Благодарствую, но, по-моему, лучше б тебе требухи взять для ребятишек, чем первых встречных водкой поить.

— Угощенье не от меня, — прикидываясь простачком, пояснил Георгий, — а от дедушки Вушо… «Возьми, говорит, две сотни левов, сбегай к Гено, да и угости всех подряд, кого в корчме увидишь. А Гено, говорит, пускай пару чарок пропустит, чтоб Сталинград у него в глотке не застрял. Капут!»

Разинул Гено рот — ответить, видно, что-то собирался, — языком ворочает, а слова не идут. Сперва побледнел весь, потом кровь как хлынет к отвисшим подбородкам, — чуть кондрашка его не хватила. Перепугались люди, которые в корчме сидели.

Один Голяк, как ни в чем не бывало, слово за словом выкладывает:

— Да ты налей, бай Гено, себе, налей, говорю… не бойся, деньги — вот они. Выпей, глядишь и не поперхнешься победой… Триста двадцать тыщ пленных фашистов — это тебе не баран начхал, а? Во всей болгарской армии столько, пожалуй, не наберется… Со всеми там маршалами, и с генералами, и с полковниками, и с подполковниками…

— Во-он! — заревел во все горло Гено, хватаясь за бутылку с водкой.

— …и с фюрерами! — показав язык, выкрикнул Голяк и вьюном выскользнул за дверь, торопясь сообщить свои новости приятелям.

Сколько времени прошло — не знаю, но как только кровь отлила от Геновых подбородков, Вылко Карамелский, собравшись с духом, спросил:

— Что же это получается, Гено?.. Я небось на тебя рассчитывал! Бывало, всегда себе говорил: у Гено уму-разуму учись, он мужик башковитый — гляди, сколько добра нажил… И сына в люди, в архитекты вывел, и сноха у него — немка, — вот кому видней, чем мне, пастуху простому, кто войну выиграет. Да разве можно, чтоб какой-то там Вушо всем нос утер!

— Еще посмотрим, кто кому утрет! — проревел Гено, срывая с гвоздя шубу. — Я ему покажу, что за большевистскую пропаганду бывает!..

О чем он потом из кметского кабинета с околийским начальником по телефону разговаривал — он один знает, известно только, что еще не стемнело — прикатил из города автомобиль с двумя стражниками, схватили они дедушку Вушо прямо в корчме, да и отвезли его в Бяла Слатину.

Ну ладно, схватили его, повезли, уж тут-то надо бы ему хоть малую толику упрямства своего на селе оставить?..

Спросил его околийский начальник:

— Правду ли говорят, что ты угощенье ставил в честь победы большевиков под Сталинградом?

— Правду, — признался дедушка Вушо. — Мы с корчмарем Гено вроде бы об заклад бились. Поспорили с ним, кто кого одолеет: Гитлер русских или русские Гитлера.

— Ну?

— Вот тебе и ну!.. Раз русские наподдали Гитлеру, я должен был Гено угостить — тут уж ничего не поделаешь…

Околийский начальник, глядя на деда Вушо, только глазами хлопает: совсем старик из ума выжил, совсем, что ли, тронулся? Немало перед ним всякого народа прошло — и адвокатов, и учителей, и торгового люда, — но каждый, едва переступив порог кабинета, готов был вывернуться наизнанку, только бы не признать свои убеждения. А эта серая деревенщина, не моргнув глазом, открыто заявляет, что русские наподдали Гитлеру…

— Постой, постой, — остановил старика начальник, решив поиграть с ним, как кошка играет с мышью. — Еще не ясно, кто кому наподдал. Сталинград это тебе не…

— Ну нет! Лучше уж ты сам постой! — оборвал Вушо начальника, не привыкшего к тому, чтобы ему перечили. — Как же, говоришь, не известно, господин начальник? Давным-давно все ясно-преясно. Я как увидел, что Гитлер с разбойником Гено одним умом живут, сразу сказал: пустой он человек. Только дурак мог возомнить, будто ему ничего не стоит одолеть русских.

Околийский начальником был у нас специально подобранный тип: к нему из самой Врацы привозили подпольщиков, если надо было человека без суда-следствия в землю загнать. А дед Вушо ухитрился дать делу такой оборот, что даже этот человек-зверь не посмел открыто к дуракам себя причислить за то,