Чарльз Диккенс - Большие надежды (без указания переводчика) Страница 60

Сначала, мы пытались было хлопать мистеру Уопселю, но попытки наши оказались тщетными и, поневолѣ, пришлось отъ нихъ отказаться. Потому, намъ оставалось только сожалѣть о немъ и, не смотря на то, хохотать до упаду. Я, противъ воли, смѣялся во время всего представленія, такъ оно было потѣшно; но въ душѣ я былъ убѣжденъ, что игра мистера Уопселя была дѣйствительно не дурна; и то не по старой памяти, а собственно потому, что онъ произносилъ свою роль очень-медленно и уныло, съ какими-то неестественными переливами голоса, однимъ словомъ такъ, какъ никогда никто не выражался, ни при какихъ обстоятельствахъ жизни или смерти. Когда трагедія кончилась и его вызвали и освистали, я сказалъ Герберту: «Уйдемъ скорѣй, не то, пожалуй, съ нимъ повстрѣчаемся».

Мы спустились по лѣстницѣ съ возможною, но увы, безполезною поспѣшностью. У дверей стоялъ человѣкъ жидовской наружности, съ необыкновенно густо-намазанными бровями; онъ высмотрѣлъ меня въ толпѣ и, когда мы проходили мимо, остановилъ насъ словами:

— Мистеръ Пипъ съ пріятелемъ?

Мы подтвердили его предположеніе.

— Мистеръ Уолденгаверъ, сказалъ человѣкъ жидовской наружности: — желалъ бы имѣть честь….

— Уолденгаверъ? повторилъ я, пока Гербертъ шепнулъ мнѣ на ухо: «вѣроятно Уопсель».

— Да! воскликнулъ я: — чтожь вы насъ проведете?

— Въ двухъ шагахъ отсюда, пожалуйте, и онъ повелъ насъ по боковому корридору, потомъ вдругъ спросилъ, оглянувшись: — а каковъ онъ былъ навзглядъ? Я его одѣвалъ.

Право, не знаю, на что онъ походилъ, если не на факельщику, съ добавкою большаго датскаго солнца, или звѣзды, висѣвшей на голубой лентѣ у вето на шеѣ, будто клеймо какого-то чудовищнаго страховаго общества. Но я, разумѣется, отвѣтилъ, что костюмъ его былъ безукоризненъ.

— Подходя въ могилѣ, онъ превосходно выказалъ свой плащъ, продолжалъ нашъ проводникъ:- но, на сколько я могъ замѣтить изъ-за кулисъ, онъ, кажется, мало воспользовался красотою своего чулка, когда ему являлся призракъ въ покояхъ королевы.

Я скромно выразилъ свое согласіе съ его мнѣніемъ, и всѣ мы ввалились, черезъ маленькую грязную дверь, въ какой-то душный чуланчикъ. Тутъ мистеръ Уопсель снималъ съ себя свой датскій нарядъ, и, чтобъ наслаждаться этимъ зрѣлищемъ, намъ пришлось, за тѣснотою помѣщенія, смотрѣть другъ другу черезъ плечо, — не затворяя при томъ дверей канурки.

— Господа, сказалъ мистеръ Уопсель: — я горжусь вашимъ посѣщеніемъ. Надѣюсь, мистеръ Пипъ, вы извините мою вольность. Но я рѣшился послать вамъ приглашеніе, потому-что былъ нѣкогда съ вами знакомъ, и къ тому же драма всегда имѣетъ право на благосклонность богатыхъ и знатныхъ.

Говоря это, мистеръ Уолденгаверъ неимовѣрно пыхтѣлъ, стараясь высвободиться изъ своихъ царскихъ соболей.

— Снимите чулки, мистеръ Уолденгаверъ, иначе вы ихъ разорвете. Право, они лопнутъ, и съ ними тридцать пять шиллинговъ. Никогда лучшая пара не дѣлала чести Шекспиру. Сидите тихо на стулѣ и предоставьте ихъ лучше мнѣ.

При этомъ онъ сталъ на колѣни и принялся обдирать свою жертву; при первомъ же чулкѣ, который онъ стащилъ, датскій принцъ непремѣнно полетѣлъ бы на-полъ вмѣстѣ со стуломъ, еслибъ только было куда падать.

До-сихъ-поръ я боялся заговорить о представленіи. Но самъ мистеръ Уопсель, послѣ этой операціи, весело взглянулъ на насъ и сказалъ съ улыбкою:

— А какъ вамъ, господа показалось оно, спереди-то?

Гербертъ сказалъ (въ то же время толкнувъ меня), «превосходно».

И я повторилъ «превосходно».

— А хорошо ли я постигъ и передалъ свою роль? сказалъ мистеръ Уолденгаверъ, почти-что покровительственнымъ тономъ.

Гербертъ, снова толкнувъ меня, сказалъ: «вполнѣ и безподобно». И я смѣло повторилъ, будто собственную мысль: «вполнѣ и безподобно».

— Очень радъ слышать, что вы одобряете мою игру, господа, сказалъ мистеръ Уолденгаверъ съ полнымъ сознаніемъ своего достоинства, хотя въ ту минуту употреблялъ всѣ усилія, чтобъ удержаться на стулѣ.

— Я вамъ скажу, мистеръ Уолденгаверъ, замѣтилъ человѣкъ, стоявшій на колѣняхъ: — какой единственной недостатокъ въ вашей игрѣ. Выслушайте меня. Мнѣ все равно, согласны ли другіе или нѣтъ; я вамъ это напередъ говорю. Ваша игра теряетъ, когда ноги у васъ видны съ боку. Послѣдній Гамлетъ, котораго мнѣ приходилось одѣвать, дѣлалъ ту же ошибку на репетиціяхъ, пока я, наконецъ, не уговорилъ его налѣпить по облаткѣ на каждое колѣно; на репетиціи (на послѣдней-то) я сталъ себѣ спереди, за будкою, и каждый разъ, какъ, увлекшись игрою, онъ станетъ бокомъ, я и закричу: «не вижу облатокъ». И вечеромъ, на представленіи, игра его была безукоризненно-пріятна.

Мистеръ Уолденгаверъ улыбнулся мнѣ, желая тѣмъ сказать: «вѣрный слуга — я сквозь пальцы смотрю на его глупость», и потомъ произнесъ вслухъ: «мой взглядъ на драму слишкомъ серьёзенъ и классиченъ для этого народа; но они разовьются, они разовьются».

Гербертъ и я повторили въ одинъ голосъ: «О, безъ сомнѣнія, они разовьются.»

— Замѣтили ли вы, господа, спросилъ мистеръ Уолденгаверъ: — замѣтили ли вы въ райкѣ человѣка, который пытался насмѣхаться надъ служеніемъ…. надъ представленіемъ, я хотѣлъ сказать.

Мы довольно подло отвѣтили, что, кажется, тамъ былъ дѣйствительно подобный человѣкъ. Я прибавилъ, что «онъ, вѣроятно, былъ подпивши».

— О нѣтъ, сэръ, сказалъ мистеръ Уопсель: — вовсе не подпивши. Его патронъ смотритъ за нимъ и не позволитъ ему напиться.

— Такъ вы знаете его патрона? спросилъ я.

Мистеръ Уопсель закрылъ и потомъ столь же медленно открылъ глаза. Вы, должно быть, замѣтили, господа, невѣжественнаго, крикливаго осла, съ широкою глоткою и злобнымъ выраженіемъ лица, который отбарабанилъ, я не могу сказать исполнилъ, роль Клавдія, короля датскаго. Вотъ онъ-то и нанимаетъ того человѣка. Ужь это такое ремесло!

Я въ точности не знаю, жалѣлъ ли бы я болѣе о мистерѣ Уопселѣ, будь онъ въ отчаяніи, чѣмъ я сожалѣлъ о немъ теперь. Я воспользовался случаемъ, когда намъ пришлось попятиться изъ канурки, чтобъ не мѣшать ему натягивать панталоны, и спросилъ Герберта, какъ онъ думаетъ, не пригласить ли Уолденгавера на ужинъ? Гербертъ сказалъ, что это было бы очень мило съ вашей стороны. Я пригласилъ его и онъ отправился, вмѣстѣ съ нами, къ Бернарду, закутавшись до ушей. Мы угостили его, какъ могли, и прослушали до двухъ часовъ ночи объ его будущихъ успѣхахъ и предположеніяхъ. Я хорошо не помню, въ чемъ они именно состояли; знаю только, что онъ долженъ былъ начать съ передѣлки драмы и окончить уничтоженіемъ ея, и что преждевременная смерть его отняла бы у театра всякую надежду на прогресъ.

Грустно пошелъ я спать въ тотъ вечеръ, грустно думалъ объ Эстеллѣ, и грустно снилось мнѣ, что всѣ надежды мои рушились, что я принужденъ отдать свою руку Гербертовой Кларѣ, или играть роль Гамлета передъ тѣнью миссъ Гавишамъ.

XXXII

Въ одно прекрасное утро, когда я сидѣлъ за книгами съ мистеромъ Покетомъ, мнѣ принесли съ почты письмо; одного адреса было достаточно, чтобъ совершенно взволновать меня; почеркъ былъ незнакомый, но я догадывался чья это рука. Письмо не начиналось никакимъ обращеніемъ, въ родѣ «любезный мистеръ Пипъ», или «любезный Пипъ», или «любезный сэръ»; содержаніе его было слѣдующее:

«Я пріѣзжаю въ Лондонъ послѣ завтра, съ двѣнадцати-часовымъ дилижансомъ. Кажется, было рѣшено, что вы меня встрѣтите? Во всякомъ случаѣ, миссъ Гавишамъ такъ говоритъ, и я пишу, по ея порученію. Она вамъ кланяется. Вамъ преданная, Эстелла».

Будь только назначаемый въ письмѣ срокъ не такъ коротокъ, я навѣрно заказалъ бы себѣ нѣсколько паръ новаго платья собственно на этотъ случай; но такъ-какъ шить его было не время, то мнѣ поневолѣ пришлось довольствоваться тѣмъ, что у меня было. Аппетитъ у меня пропалъ съ той же минуты, и я не зналъ покоя до-тѣхъ-поръ, пока не пришелъ, наконецъ, назначенный день. Не то, чтобъ онъ возвратилъ мнѣ спокойствіе, напротивъ, я находился въ большемъ волненіи, чѣмѣ когда, и началъ расхаживать передъ конторою дилижансовъ въ Вудъ-Стритѣ, прежде чѣмъ почтовая карета тронулась отъ гостиницы Синяго Вепря въ нашемъ городкѣ. Хотя я очень-хорошо зналъ это и тогда, однако, для пущей вѣрности, я ни разу не выпускалъ изъ виду конторы болѣе, чѣмъ на пять минуть; въ такомъ-то безсмысленномъ занятіи и настроеніи, я провелъ первые полчаса своего четырехъ или пяти часоваго дежурства, какъ вдругъ набѣжалъ на меня мистеръ Уемикъ.

— Э! мистеръ Пипъ, воскликнулъ онъ:- какъ вы поживаете. Я не зналъ за вами такой прыти.

Я объяснилъ ему, что ожидаю одну особу, которая должна пріѣхать въ дилижансѣ, и освѣдомился о его замкѣ и престарѣломъ родителѣ.

— Оба процвѣтаютъ, благодарствуйте, отвѣчалъ онъ: — особенно старикъ. Онъ поживаетъ, какъ нельзя лучше. Ему скоро минетъ восемьдесятъ два года, и я намѣренъ дать поэтому случаю восемьдесятъ два выстрѣла, лишь бы сосѣди не стали жаловаться и орудіе мое выдержало такое давленіе. Впрочемъ, это не лондонскій разговоръ. Какъ вы думаете, куда я иду?