Жан Жионо - Гусар на крыше Страница 62

Склоны оврага, который им надо было преодолеть, уходили круто вниз. С каждым поворотом их окружал все более плотный и сырой сумрак. С ветвей повсюду свисали сочные лохмотья мха и длинные бороды лишайников. Дно оврага было настоящим кладбищем деревьев. Тесно переплетенные скелеты больших елей и некогда могучих буков загромождали узкое русло потока, через который можно было перебраться вброд по дороге. Огромные, уже засохшие ломоносы белыми лианами опутывали эти нагромождения обнаженных ветвей и безжизненных стволов. Посреди этой бойни мирно прорастали мощные кусты ежевики с голубоватыми листьями и острыми, словно кончики ножей, колючками. У подножия этой естественной плотины среди тростников и хвощей неподвижно чернела вода.

По ту сторону оврага простиралась песчаная пустошь, усеянная звездами огромного чертополоха. От дороги, четко различимой, а местами даже хорошо наезженной, теперь остались только две глубокие колеи, которые вились дрожащими линиями, насколько хватало взгляда, по широкому голому склону и упирались в странный утес с острыми ребрами. После получаса езды они поняли, что это какие-то стены, и, пришпорив лошадей, вскоре добрались до заброшенной, наполовину развалившейся овчарни. Однако здесь пахло шерстью и овечьим навозом, а плоские камни на площадке перед этими развалинами были еще присыпаны крупной красноватой солью.

«Ночью шел дождь, — подумал Анджело, — и соль должна была бы растаять. Значит, утром здесь еще были овцы».

Источник, откуда вода стекала в поилку, был в прекрасном состоянии. Его деревянная труба, пронзавшая склон, была недавно стянута железным кольцом, еще не утратившим своего блеска.

Они подумали, что с ближайшего хребта наверняка увидят что-нибудь новое, и поднялись туда.

Под ними был лабиринт из заросших лесами оврагов и обширных горных плато. Этот кантон казался более лесистым, чем тот, что остался позади, но в нем также не было заметно никаких признаков жизни. Голые, совершенно серые равнины, вероятно поросшие дикой лавандой, и большие пятна рыжих буков тянулись, сменяя друг друга, вплоть до самого горизонта, где последние, еще не пожелтевшие буковые леса казались тонкой черточкой на фоне бесцветного неба. Две дорожные колеи по-прежнему петляли по холмам и равнинам.

— Мне кажется, я слышу собачий лай, — сказала молодая женщина.

Анджело прислушался.

— Это лисица, — ответил он, — и она далеко.

Длинный, косой спуск, идущий от гребня по северному склону, привел их к первому из тех буковых лесов. Его темно-красная листва потрескивала в неподвижном воздухе. Обнаженная, печальная земля под деревьями была усеяна большими камнями. Густые ветви поглощали все звуки, и казалось, что лошади двигаются сквозь толщу темной воды.

Они вышли на чахлое пастбище. Сразу за ним начиналась рыжая стерня ржаного поля. Рожь была очень тщательно, под самый корень, сжата серпом. Дальше дорога шла через невозделанные поля, тут и там поросшие буксом и лавандой.

«Что принесем мы человеку, который засеял и убрал эти поля?» — подумал Анджело.

Однако он думал не о холере.

«Если нам придется сражаться на улицах, — мысленно продолжал Анджело, — и убивать солдат, которые могут быть сыновьями этого бедного крестьянина, убивать только потому, что они выполняют приказ, то оправдать это может лишь стремление изменить лицо мира. А это нам как раз и неподвластно. Это царство пусто. В нем есть и добро, и зло, но изменить что бы то ни было не в наших силах, и, может быть, это и к лучшему».

Ему захотелось поговорить со своей спутницей. Они оба полагали, что это поле дает им некоторую надежду добраться вскоре до какой-нибудь фермы. Но даже после часа езды они так и не обнаружили никаких признаков жилья, а поднявшись на вершину нового хребта, опять увидели лишь бесконечное пространство пустынной земли.

— Я думаю, что надо продолжать двигаться вперед, — сказала Анджело его спутница. — В конце концов, мы снова переночуем в лесу.

— Эти места гораздо менее уютны, чем тот сосновый бор, где мы ночевали позавчера, — ответил Анджело. — Здесь наверху должно быть холодно. Я предпочел бы увидеть деревню и настоящую дорогу, которая побыстрее привела бы нас к какому-нибудь пристанищу.

— Вам всенепременно нужно общество, даже если там холера?

— Не могу сказать, чтобы я особенно к этому стремился, хотя вообще-то мы с холерой неплохо ладим.

И он рассказал о своих приключениях с монахиней, после того как спустился с городских крыш.

— Я согласен, здесь мне легко дышится и не нужно сражаться. Но что дает мне общение с самым прекрасным буком? Я говорю себе, что он красив, повторяю это два или три раза, в течение пяти минут наслаждаюсь его красотой, а потом мне нужно что-то другое, в чем чувствуется присутствие человека. Я могу сколько угодно оставаться в этой глуши, вы видите, она меня не пугает, но когда мне встречается убранное до последнего зернышка поле, как то, что мы недавно видели, я чувствую потребность заняться им. Хотя бы просто в знак приветствия тому, кто взял на себя труд возделывать эту каменистую почву.

— И все-таки, о чем еще мы можем мечтать? Мы идем туда, куда хотим, — вы в Италию, потому что там вас ждет ваше дело, — идем по пустынным дорогам; что может быть лучше? Здесь нет дурных соседей: ни высоких колоколен, ни широких рек, ни важных сеньоров.

Дорога вела через черные леса и белесые равнины, медленно приближая путников к большим одиноким букам, чьи причудливые силуэты все явственнее вырисовывались перед ними. Белые, будто обсыпанные солью стволы и ветви поднимали высоко в небо тяжелое руно кроваво-рыжей листвы.

Анджело заметил, что все эти леса имели строгую геометрическую форму и напоминали выстроенные на поле брани по четыре или по шестнадцать человек в шеренге, с оружием на изготовку пехотные батальоны. Иллюзию дополняли одиноко стоящие на холмиках ели в их широких кавалерийских плащах; а иногда из рощи, вдоль опушки которой они двигались, доносился шум, напоминающий ропот войска, слишком долго ожидавшего приказаний.

Анджело невольно почувствовал себя подавленным этими гигантами, стоявшими уже не одно столетие в этом уединении.

«Разве свобода родины, — думал он, — значит меньше, чем честь или все то, что я сделал, чтобы выжить?»

В этом краю не было ни революций, ни холеры, но он казался ему унылым.

Еще час ехали они в задумчивом молчании, окруженные этими томительно безжизненными просторами, и вдруг увидели что-то вроде одиноко стоящего на ровной площадке столба.

Это была сельская часовня, увенчанная маленьким железным крестом.

«Ну, хватит мечтать, — сказал он себе. — Надо выбираться из этого положения. Раз есть часовня, значит, тут должны быть люди».

— Согласитесь, — сказал он, — что если тут есть люди, то они заблаговременно дают почувствовать свое присутствие. Был полдень, когда мы наткнулись на избушку, а сейчас уже вот-вот начнет темнеть.

Они ускорили шаг, но им еще пришлось преодолеть очень длинный, лишенный растительности склон и два лесистых оврага, прежде чем они увидели почти вросший в землю дом с серой крышей. Если бы не тонкая струйка дыма, выходившая из трубы, и не желтый свет лампы в окошке, они могли бы проехать мимо, не заметив его.

Впрочем, это было единственное строение. Никакой деревни тут не было.

Они пришпорили лошадей и уже подъезжали к дому, когда дверь открылась. На пороге появился мужчина с ведром в руке.

— Стойте! — крикнул он и, поставив ведро на землю, бросился к большой собаке, которая, поднявшись с кучи соломы, собиралась уже вцепиться лошадям в ноги.

— Нам здорово повезло, — сказал ему Анджело, смеясь.

— И даже больше, чем вы думаете, — ответил мужчина, — это не собака, а лев. Надо благодарить Бога, что она меня послушалась. С ней это не часто бывает. Вы даже не представляете себе, сударь, до чего она любит кусаться. Ну, а уж если она вцепилась, то пиши пропало.

Это был маленький, круглый как шар, пышущий здоровьем мужчина. Он с трудом удерживал за ошейник собаку, злобно скалившую огромные белые клыки.

— Что это за место? — спросил Анджело, едва удерживая норовистую лошадь между своей спутницей и собакой.

— Подождите минутку, я сначала запру эту скотину, — ответил мужчина и потащил собаку к небольшому хлеву.

— Посмотрите, — тихо сказала молодая женщина.

Ведро было до краев наполнено кровью, покрытой розовой пеной.

Закрыв собаку в хлеву и подперев бревном дверь, на которую с ревом кидалась собака, мужчина вернулся.

— Как называется это место? — еще раз спросил Анджело.

— Да никак, во всяком случае, я не знаю. Просто мы тут живем, — ответил мужчина. Сделав широкий жест рукой, он добавил: — А вот это все — Шаруй.

У него были маленькие короткие руки.