Чарльз Диккенс - Большие надежды (без указания переводчика) Страница 64

Однако, Эстелла была столь-постояннымъ предметомъ моихъ мыслей и безпокойствъ, что право я затруднился бы сказать, на сколько источникомъ тревожнаго состоянія моего ума была Эстелла и на сколько мои надежды. Я этимъ хочу сказать, что еслибъ надеждъ моихъ вовсе не существовало, и Эстелла была бы единственнымъ предметомъ моихъ думъ, то наврядъ ли мое нравственное состояніе много разнилось бы отъ теперешняго. Чтожь касается до вліянія, производимаго моими надеждами на окружающихъ, то его легче было опредѣлить, и я, хотя и не очень-ясно, но сознавалъ, что онѣ никому не приносили пользы, и конечно, менѣе всѣхъ Герберту. Мои расточительныя привычки ввели его въ большіе долги, которыхъ онъ не въ состояніи былъ бы платить, словомъ, они развратили его простую; жизнь и нарушили его спокойствіе. Я вовсе не упрекалъ себя въ томъ, что невольно побуждалъ другихъ членовъ семейства Покетовъ дѣлать низости: ихъ характеры были такъ мелочны, что еслибъ не я, то кто-нибудь другой привелъ бы ихъ къ тому же. Но Гербертъ, дѣло иное, и совѣсть меня часто укоряла, что я очень-худо услужилъ ему, замѣнивъ его простую старую мебель нелѣпыми издѣліями современнаго искусства, и отдавъ въ его распоряженіе моего ливрейнаго грума.

Такимъ образомъ, идя отъ одной роскоши къ другой, я началъ входить въ огромные долги. Но я не могъ дѣлать долговъ, чтобъ ихъ не дѣлалъ и Гербертъ, и вотъ онъ вскорѣ послѣдовалъ моему примѣру. По совѣту Стартопа мы записались кандидатами въ клубъ, носившій хитрое названіе «Товарищества Лѣсныхъ Зябликовъ». Я никогда не догадался, въ чемъ состояла цѣль этого общества, если не въ томъ, чтобъ разъ въ двѣ недѣли члены его собирались роскошно и дорого пообѣдать, послѣ обѣда вдоволь поспорить, и доставить случай, шестерымъ лакеямъ напиться пьянымъ на лѣстницѣ. Я знаю, что эти три цѣли такъ хорошо достигались обществомъ, что мы съ Гербертомъ только на это и видѣли намекъ въ обычномъ тостѣ нашего клуба: «милостивые государи, выпьемъ за постоянное сохраненіе тѣхъ дружескихъ отношеній, которыя существуютъ нынѣ между „Товариществомъ Лѣсныхъ Зябликовъ“.

Зяблики безсмысленно сорили деньгами, (мы всегда обѣдали въ трактирѣ въ Ковентъ-Гарденѣ) и первымъ зябликомъ, котораго я увидѣлъ, имѣвъ честь поступить въ ихъ число, былъ Бентли Друммель. Онъ въ то время ничего не дѣлалъ, какъ катался по городу въ собственномъ экипажѣ, оббивая столбики на углахъ. Но распространяясь объ этомъ, я нѣсколько увлекаюсь и нарушаю нить разсказа, ибо еще теперь я былъ несовершеннолѣтнимъ, и, по священнымъ законамъ общества-зябликовъ, не могъ быть его членомъ. Вполнѣ-увѣренный въ своихъ огромныхъ средствахъ, я бы охотно взялъ на себя всѣ издержки Герберта, но онъ былъ гордъ, и я не смѣлъ даже ему это предложить. И такъ, онъ втянулся въ безконечные долги, продолжая по-прежнему ничего не дѣлать, и только осматриваться. Но мѣрѣ того, что мы стали засиживаться и поздно ложиться спать, я началъ замѣчать, что Гербертъ осматривался по утрамъ, до завтрака — съ какимъ-то отчаяніемъ, въ половинѣ дня уже съ надеждою; во время обѣда онъ упадалъ духомъ, вечеромъ яснѣе сознавалъ возможность имѣть капиталы, а къ полуночи уже чуть не чувствовалъ себя капиталистомъ. За то къ двумъ часамъ утра имъ овладѣвало такое отчаяніе, что онъ начиналъ бредить о томъ, что купитъ ружье и отправится въ Америку искать счастья и богатства въ охотѣ на буйволовъ.

Я обыкновенно проводилъ полнедѣли въ Гаммерсмиѳѣ, и часто ѣздилъ оттуда въ Ричмондъ; объ этихъ посѣщеніяхъ впослѣдствіи скажу подробнѣе. Гербертъ часто пріѣзжалъ въ Гаммерсмиѳъ, когда я тамъ былъ, и, мнѣ кажется, по случаю этихъ пріѣздовъ отецъ его догадывался, что онъ еще не осмотрѣлся и не открылъ себѣ никакого поприща въ жизни. Но, такъ-какъ все семейство Покетовъ жило какъ-нибудь, спотыкаясь на каждомъ шагу, то они не отчаивались, что Гербертъ какъ-нибудь наткнется на жизненное поприще. Между-тѣмъ, мистеръ Покетъ сѣдѣлъ все болѣе-и-болѣе и чаще-и-чаще старался приподнять себя за голову. Мистрисъ Покетъ по прежнему заставляла все семейство спотыкаться объ ея скамейку, читала списокъ дворянскихъ родовъ, теряла платокъ и разсказывала намъ про своего дѣдушку.

Такъ-какъ я теперь обобщаю цѣлый періодъ моей жизни, чтобъ перейти къ послѣдующимъ событіямъ, то лучше всего теперь же сообщу подробности и нашего житья-бытья въ гостинницѣ Барнарда.

Мы издерживали какъ можно болѣе денегъ, получая въ замѣнъ очень-мало пользы и удовольствія. Мы всегда болѣе или менѣе чувствовали себя несчастными, и въ томъ же положеніи находилась большая часть нашихъ пріятелей. Мы всѣ воображали, что постоянно наслаждаемся жизнью, хотя что-то всегда говорило намъ противное. Я думаю, что наше положеніе было очень-обыкновенное для молодыхъ людей.

Каждое утро Гербертъ отправлялся въ Сити, чтобъ осматриваться. Я часто посѣщалъ его въ темной, пустой комнатѣ, гдѣ онъ сиживалъ одинъ въ сообществѣ чернильницы, конторки, стула и линейки. На сколько помню, я никогда не видалъ, чтобъ онъ тамъ что-нибудь дѣлалъ, кромѣ осматривался. Еслибъ мы всѣ такъ ревностно исполняли наши обязанности, какъ Гербертъ, то право могли бы жить въ идеальной республикѣ добродѣтелей. Онъ не имѣлъ никакого занятія какъ въ извѣстныій часъ по полудни „сходить въ Лойду“, я полагаю это была церемонія представленія начальнику. Онъ ничего другаго не дѣлалъ въ своемъ званіи конторщика у Лойда, развѣ только еще возвращался изъ конторы. Когда, онъ находился въ очень-серьёзномъ настроеніи духа, и чувствовалъ, что ему необходимо открыть себѣ какое-нибудь поприще, онъ отправлялся на биржу во время сходки тамъ всѣхъ капиталистовъ, и прохаживался важно между ними, съ видомъ пріѣзжаго. Приходя домой послѣ такого посѣщенія биржи, онъ всегда говаривалъ: „Я вижу, Гендель, что хорошая карьера не придетъ къ вамъ сама, надо идти къ ней навстрѣчу…. вотъ я и ходилъ“.

Еслибъ насъ не связывала теплая любовь, то право, я думаю, мы положительно каждое утро ненавидѣли бы другъ друга. Я не могъ видѣть нашихъ комнатъ въ эти минуты раскаянія, а грумъ мой становился мнѣ совершенно противнымъ. Онъ казался мнѣ въ это время болѣе дороже, чѣмъ во всѣ остальныя сутки безполезнымъ предметомъ роскоши. Чѣмъ болѣе мы дѣлали долговъ, тѣмъ горьче становился намъ утренній кофе. Однажды, когда во время его принесли мнѣ письмо, грозившее судебнымъ искомъ, я до того разгорячился, что схватилъ за шиворотъ грума за его замѣчаніе о необходимости вести намъ счеты, и такъ тряхнулъ его, что онъ очутился на воздухѣ,

Иногда я говаривалъ Герберту, какъ будто что новое:

— Милый Гербертъ, наши дѣла очень-плохи.

— Милый Гендель, обыкновенно отвѣчалъ онъ:- я только что хотѣлъ тоже сказать, вотъ странное совпаденіе.

— Ну такъ, Гербертъ, замѣчалъ я: — разсмотримъ наши дѣла.

Мы всегда чувствовали какое-то удовольствіе рѣшиться на такое занятіе. Я полагалъ, что это было дѣло, что это значило мужественно встрѣчать опасность. Я увѣренъ, что Гербертъ раздѣлялъ мое мнѣніе.

Тогда, мы приказывали въ обѣду какое-нибудь особенное кушанье и вино, чтобъ подкрѣпиться на такое важное занятіе. Послѣ обѣда мы притаскивали кучу перьевъ, бумаги и порядочное количество чернилъ. Одно зрѣлище изобилія этихъ припасовъ было очень-утѣшительно.

Потомъ я обыкновенно бралъ листокъ бумаги и надписывалъ наверху очень-аккуратно заголовокъ: „Счетъ долговъ Пипа“ и прибавлялъ „гостинница Барнарда“ и число. Гербертъ такъ же бралъ листокъ бумаги и съ тѣми же формальностями ставилъ заголовокъ: „Счетъ долговъ Герберта“.

Каждый изъ насъ тогда обращался къ кучкѣ записокъ и бумажекъ, долго валявшихся, и въ ящикахъ, и карманахъ, и за зеркалами; многіе изъ нихъ были изгажены, и даже частью сожжены отъ употребленія ихъ на засвѣчиваніе свѣчей. Скрипъ нашихъ перьевъ имѣлъ очень-успокоительное дѣйствіе, такъ что я не могъ понять разницы между этимъ назидательнымъ занятіемъ и дѣйствительною уплатою долга, Но своему добродѣтельному характеру эти оба дѣла казались мнѣ равносильны. Когда мы нѣсколько времени прилежно занимались, я прерывалъ молчаніе, спрашивая Герберта, какъ идетъ его дѣло? Гербертъ, почесывая голову, обыкновенно отвѣчалъ: „цифры-то ростутъ, Гендель, честное слово, ростутъ“.

— Не унывай, Гербертъ, отвѣчалъ я, усердно водя перомъ: — Разбери хорошенько свои дѣла. Смотри прямо въ глаза опасности!..

— Я бы радъ, но цифры сами очень-сердито смотрятъ на меня.

Но моя рѣшительность имѣла свое вліяніе, и Гербертъ опять принимался за работу. Черезъ нѣсколько времени, онъ снова бросать дѣло, отговариваясь, что у него не достаетъ счета Кобба, Лобба, Нобба, или тамъ кого другаго.

— Такъ поставь круглымъ числомъ, Гербертъ.

— Какой ты молодецъ на выдумки! отвѣчалъ мой другъ въ восхищеніи:- дѣйствительно, у тебя великолѣпныя способности къ дѣламъ.

Я былъ того же мнѣнія. Въ подобныхъ обстоятельствахъ я считалъ себя дѣловымъ человѣкомъ — дѣятельнымъ, рѣшительнымъ, хладнокровнымъ. Когда я всѣ свои долги списывалъ съ отдѣльныхъ бумажекъ на общій листъ, я сравнивалъ ихъ и отмѣчалъ черточкой: при каждой черточкѣ мною овладѣвало какое-то великолѣпное чувство довольства самимъ собою. Когда уже мнѣ не оставалось болѣе ничего отмѣчать, я свертывалъ въ одинаковую форму всѣ записки и счеты, надписывалъ на задней сторонѣ ихъ содержаніе, и связывалъ, въ симметрическія пачки. Потомъ тоже дѣлалъ и для Герберта, который скромно замѣчалъ, что онъ не имѣлъ моего административнаго генія. Покончивъ это занятіе, я чувствовалъ, что устроилъ и его дѣла.