«Упрямец» и другие рассказы - Орлин Василев Страница 66

коммунистических родов. Каждый из них получил право жить в этом дворце не за унаследованное имя деда или деньги отца, а благодаря личному революционному и трудовому подвигу. Продавщица, например, только в этом году отдала в руки покупателей книжного магазина тысячи лучших советских книг, — такой заслугой не мог бы похвалиться ни один барон-разбойник, ни один грабитель-капиталист.

Никакого следа феодальной романтики не было и в положении бывалого охотника — хозяина, устроившего эту дружескую трапезу. Хоть держался он солидно, с достоинством, это был всего-навсего заведующий домом отдыха «Культура и отдых», принадлежащего объединенному рабочему профессиональному союзу.

Нужно, однако, заметить, что заведующий мог бы и не быть заведующим, потому что его самого врачи направили сюда, в горы, на длительное лечение по причине различных нервных заболеваний, полученных в свое время в результате тяжких побоев и прыжка с третьего этажа тырновского полицейского управления. Хоть он был страстным охотником, вынужденное безделье ему осточертело еще в конце первой недели. И вместо улучшения состояния нервной системы обнаружилось ухудшение. Тогда он написал своим товарищам, что, если они не подберут ему здесь какой-нибудь полезной для общества работы, он немедленно вернется в Софию.

Его назначили заведующим домом отдыха. Благодаря этой службе даже охота его приобрела, так сказать, общественно полезный характер: обеды отдыхающих время от времени превращались в маленькие праздники — к столу подавались изысканные блюда из дичи, приготовленные по особым, известным ему одному рецептам.

На один из таких вот «праздников», к которому деятельно готовились несколько дней, заведующий пригласил из Софии своего товарища по прошлой борьбе, тюремному заключению и многим тяжким испытаниям.

Когда отдыхающие узнали, о ком идет речь, некоторые даже засомневались: вряд ли этот приятель заведующего приедет сюда, в такую глушь, из Софии ради ужина, пусть даже для него специально готовится жаркое из зайца.

Но он приехал.

Вот о новом госте действительно можно было сказать, что это личность романтическая: он провел пятнадцать лет и три месяца в самых страшных тюрьмах! Два года он сражался в горах в партизанском отряде и оттуда отправился прямо на фронт Отечественной войны.

Однако, судя по внешнему виду этого человека, никто бы никогда не мог предположить, что у него за плечами такое необыкновенное, такое тяжкое прошлое…

Из подкатившего нового, мощного «ЗИС-110» стремительно выскочил в ловко сидящей шинели молодой стройный генерал, которому каждый дал бы не более тридцати лет, если бы только не его совершенно седые волосы. Действительный возраст новоприбывшего скрадывала добрая юношеская улыбка, сияющие светло-карие, почти золотистые глаза и какая-то очень непосредственная жизнерадостность, с первых же минут знакомства очаровавшая простосердечных работниц и рабочих.

Ужин начался торжественно.

После шумной прогулки при лунном свете, после песен под звездным пологом ночи и ожидания кулинарных чудес все возвратились, неистово проголодавшись. Тарелки с закусками — икра в белоснежной пене взбитого масла, ломтики рыбного балыка, ветчина и соленые хрустящие русские огурчики — были уже расставлены на столе, убранном сосновыми веточками и вазами с цветами.

Куриный бульон был подан лишь для того, чтобы промыть дорожку для приготовленного с помощью всевозможных алхимических таинств жаркого из зайчатины.

Его подали на больших блюдах. По ярко освещенной столовой поплыло благоухание винного соуса, приправленного лавровым листом и другими пряностями.

Первая тарелка — первому гостю. Генерал взял ее, но только затем, чтобы передать сидящей рядом с ним продавщице. Подали ему вторую тарелку, но он легко отстранил ее.

— Большое спасибо, — сказал он с улыбкой старому официанту, — но я не ем зайчатины.

Его друг — заведующий — окаменел:

— Что-о?

— Прости, дорогой, но я не могу!

Со всех сторон посыпались вопросы:

— Но почему же, товарищ генерал?..

— Ну как можно?!

— Что вы…

— Да ведь это чудесное жаркое!

— Согласен! Согласен! — смеясь прямо-таки до невозможности приветливо, отвечал генерал. — Прошу вас, не беспокойтесь обо мне! Ведь я приехал, чтобы проведать моего старого приятеля. Мне вполне достаточно всего остального, хотя хватило бы просто куска брынзы. Да вот и яблоки есть.

Но тут возникло осложнение: сначала продавщица, а за нею все остальные сотрапезники отодвинули свои приборы: если гость не желает есть, то и они не притронутся к жаркому!

Генерал был вынужден встать и объяснить всем, что у него имеются на то извиняющие его причины. Это, мол, довольно долгая история из его прошлой тюремной жизни.

— Если вы не будете иметь ничего против, я расскажу вам ее после ужина, — пообещал он.

…И вот теперь они все собрались у пылающего камина, с бокалами в руках. Подошел даже старый официант в белой куртке, с салфеткой под мышкой. Он тоже был заинтригован: впервые за свою многолетнюю службу он встретил человека, который отказался от ароматного жаркого из зайца.

Продавщица оглядела всю дружную компанию, задержала свой взгляд на язычках пламени в камине и, счастливо улыбаясь, прошептала:

— Интересно… Точно так, как в рассказах Тургенева и Мопассана!

— Кто знает… — неопределенно покачав головой, заметил генерал и начал свой рассказ:

Эта трагикомическая история произошла со мной в начале тридцатых годов, и связана она с празднованием Первого мая.

Началась она на дне «могилы», в час, отведенный для прогулок политических заключенных.

В этот единственный, такой желанный для всех нас час солнце успевало обогнуть черный купол главного здания тюрьмы и заглядывало в узкий северный дворик. Он был образован выступом многоэтажного главного здания и высокой наружной стеной тюрьмы — настоящая каменная могила. Поэтому мы и называли его так. Только около полудня на очень короткое время холодная тень почти сплошь обшитого стальными решетками главного здания прижималась к влажному фундаменту. Отодвигалась и тень высокой каменной стены с угловой наблюдательной вышкой. Тогда на дне «могилы» появлялся небольшой светлый и теплый квадрат. Мы называли его «солнечный коврик». На нем с трудом могли уместиться наши продрогшие, изнуренные вечной сыростью товарищи.

Но солнце, едва заглянув к нам, вскоре опять исчезало. Тени снова начинали расти. Поэтому мы старались не потерять ни единой животворной солнечной минуты. Прогулки под живительными лучами солнца соблюдались строго, они не отменялись даже во время подготовки к Первому мая, в которой участвовали все заключенные. Существовало категорическое предписание нашего партийного