Арнольд Беннетт - Повесть о старых женщинах Страница 68

— Пока я не могу тебе разрешить, — спокойно сказала она, — об этом не может быть и речи. Ни в коем случае!

Сначала он надулся, а потом рассердился. Между ними вспыхнула война. Иногда он был удивительно похож на свою тетушку Софью. Он не намерен был молчать и не желал выслушивать доводы Констанции. Он открыло обвинил ее в жестокости. Он требовал объяснить ему, как, по ее мнению, он может добиться успеха, если она сама мешает его столь искренним стремлениям. Он приводил в пример других мальчиков, родители которых гораздо разумнее.

— Очень мило с вашей стороны сваливать все на отца! — с презрительной насмешкой заметил он.

Он прекратил заниматься рисованием.

Когда она дала ему понять, что в его отсутствие будет одинока по вечерам, он взглянул на нее, как бы говоря: «Ну, и что?..» Казалось, у него нет сердца.

После нескольких недель тяжких страданий она спросила:

— Сколько раз в неделю тебе нужно ходить туда?

Война прекратилась.

Он вновь стал очаровательным. В одиночестве, она вновь могла мысленно прильнуть к нему. И она убеждала себя: «Раз мы можем быть счастливы вместе, только если я уступаю ему, значит, я должна уступать». Ее покорность таила в себе восторг. «В конце концов, — размышляла она, — может быть, действительно очень важно, чтобы он посещал Художественную школу». Такими мыслями она утешала себя, когда три вечера в неделю одиноко ждала его возвращения домой.

Глава VII. Дела житейские

I

Летом того же года щиты для афиш и стены некоторых домов покрылись, как инеем, множеством белых объявлений. Это событие свидетельствовало о том, что в городе происходят существенные перемены. В объявлениях повторялись таинственные сообщения и предложения, начинавшиеся торжественными словами: «По распоряжению доверенных лиц покойного Уильяма Клюса Мерикарпа, эсквайра». Мерикарп был крупным владельцем недвижимого имущества в Берсли. Прожив долгое время в Саутпорте{49}, он скончался в возрасте восьмидесяти двух лет, оставив после себя все свое имущество. В течение шестидесяти лет он был бестелесным именем, и известие о его смерти, которая, несомненно, явилась важным событием, породило среди горожан всяческие слухи, ибо они привыкли причислять его к сонму невидимых бессмертных. Констанция была потрясена, хотя никогда в жизни в глаза его не видела. («Нынче все подряд умирают!» — подумала она.) Ему принадлежали и лавка Бейнса-Пови, и аптека мистера Кричлоу. Констанция не ведала, как часто ее отец, а впоследствии ее муж возобновляли договор об аренде помещений, ныне принадлежащих ей; но она сохранила смутные детские воспоминания о том, как отец говорил матери об «арендной плате Мерикарпу», которая всегда составляла сто фунтов в год. Мерикарп заслужил репутацию «доброго хозяина». Констанция с грустью сказала: «Такого доброго у нас никогда больше не будет!» Когда ее посетил секретарь адвоката и попросил разрешения вывесить во всех окнах лавки объявления, она испугалась за свое будущее, разволновалась и пришла к заключению, что для большей верности завершит вопрос об аренде в будущем году, но тотчас же решила, что ничего решить не может.

Далее объявления гласили: «Подлежит продаже с аукциона в отеле «Тигр» в шесть тридцать до семи часов ровно». Что значит «в шесть тридцать до семи часов ровно» — никто не понял. Затем, после сообщения об имени и мандате аукциониста, объявления, наконец, переходили к предметам, подлежащим продаже: «Все нижепоименованные жилые помещения, лавки, хозяйственные постройки и земельные участки, сданные в аренду по фригольду и копигольду{50}, а именно…» Прежде в Берсли дома с аукциона никогда не продавались. Афиши об аукционе напомнили горожанам, что здания, в которых они живут, это не дома, как они ошибочно полагали, а жилые помещения. Строка со словами «а именно» была отделена чертой, после чего текст начинался заново: «Пункт I. Все это — обширные и удобные лавка и жилое помещение, хозяйственные постройки и земельный участок со службами и прочим им принадлежащим в полном объеме расположены и являются № 4 по Площади св. Луки в приходе Берсли, в графстве Стаффордшир и в настоящее время занятые госпожой Констанцией Пови, вдовой, по договору об аренде, истекающему в сентябре 1889 года». Таким образом, четко утвердив, что лавка Констанции подлежит продаже вся полностью, а не частями, объявление далее гласило: «Пункт II. Все это — обширные и удобные лавка и жилое помещение, хозяйственные постройки и земельный участок со службами и прочим им принадлежащим в полном объеме расположены и являются № 3 по Площади св. Луки в приходе Берсли, в графстве Стаффордшир и в настоящее время занятые Чарлзом Кричлоу, аптекарем, по договору о ежегодной аренде». Список состоял из четырнадцати пунктов. Объявления, дабы никто по глупости не вообразил, что столь исчерпывающее, выразительное и ясное изложение существа дела могло быть подготовлено лицами без юридического образования, были украшены подписями членов крупной адвокатской фирмы в Хенбридже. К счастью, в Пяти Городах метафизики не водились, ибо в ином случае фирме пришлось бы объяснить в «последующих разъяснениях и уточнениях», обещанных в объявлениях, как это жилой дом с хозяйственными постройками и земельным участком может «являться» тем самым предметом, где он же расположен».

Через несколько часов после появления инея из афиш, перед Констанцией, стоявшей у прилавка отдела дамских шляп, внезапно вырос мистер Кричлоу. Он размахивал объявлением.

— Ну-с! — зловеще воскликнул он. — Что дальше?

— Да, скажу я вам! — отозвалась Констанция.

— Собираетесь покупать? — спросил он. — Всем мастерицам, в том числе и мисс Инсал, этот разговор был слышен, но мистер Кричлоу на их присутствие внимания не обращал.

— Покупать? — повторила его слова Констанция. — И не подумаю! У меня и так достаточно имущества.

Как все владельцы недвижимого имущества, она всегда, говоря о своей собственности, делала вид, что с радостью заплатила бы кому-нибудь, чтобы от нее избавиться.

— А вы? — спросила она тем же резким тоном, что был у мистера Кричлоу.

— Это я-то! Покупать имущество на Площади св. Луки! — мистер Кричлоу презрительно усмехнулся и покинул лавку так же внезапно, как появился.

Презрительная ухмылка в сторону Площади св. Луки выражала его отношение к ней, которое сложилось у него за последние годы. Площадь была уже не та, что прежде, хотя у отдельных хозяев дела шли не хуже, чем раньше. Менее чем за один год было объявлено о сдаче внаем двух лавок на Площади. Один раз ее историю опозорило банкротство. Хозяева лавок, естественно, начали искать причину этого явления и, естественно, обнаружили ее, но не там, где нужно было. По их мнению, причиной был «этот чертов футбол». За последнее время Берслийский футбольный клуб превратился в достойного противника Найпского клуба, издавна славившегося своей непобедимостью. Он превратился в замкнутую группу людей, арендовал землю под футбольное поле по Вересковой дороге и построил вместительные трибуны. Берслийский ФК «встречался» с Найпским ФК на поле последнего, что рассматривалось как достижение столь значительное, что в один из понедельников ему был посвящен целый столбец в «Спортивных новостях»! Но испытывали ли коммерсанты гражданскую гордость по поводу такого успеха? Ни в какой мере! Они заявляли, что «этот чертов футбол» оттягивает по субботам людей из города, способствуя таким образом полному затуханию торговли. Они заявляли также, что все думают только об «этом чертовом футболе», и присовокупляли, что лишь шалопаи и бездельники способны увлекаться такой варварской игрой. И они ораторствовали по поводу платы за вход, ставок, профессионализма и гибели истинного спорта в Англии. Короче говоря, нечто новое вышло па передний план и подверглось испытанию проклятием.

Продажа недвижимого имущества Мерикарпа имела особое значение для тех всеми уважаемых лиц, интересы которых были тесно связаны с городом, ибо она могла определить, губит ли «этот чертов футбол» Берсли и, если губит, то в какой мере.

Констанция как-то сообщила Сирилу, что, возможно, захочет пойти на распродажу, и поскольку в назначенный для аукциона вечер Сирил был свободен, он сказал, что, возможно, тоже захочет пойти. Таким образом, они отправились туда вместе. Сэмюел обычно посещал аукционы, но жену туда никогда не брал. Констанция и Сирил прибыли в «Тигр» чуть позже семи, и их провели в залу, имевшую вид комнаты небольшого благотворительного общества. В зале уже сидело несколько джентльменов, но возмутителей спокойствия — доверенных лиц, стряпчих и аукционистов — еще не было. По-видимому, слова «шесть тридцать до семи часов ровно» означали семь часов пятнадцать минут. Констанция уселась в виндзорское кресло{51}, стоявшее в углу у двери, и указала Сирилу на соседний стул; они не смели рта раскрыть и двигались на цыпочках; Сирил неосторожно потянул стул, раздался скрип, и мальчик так покраснел, как будто осквернил храм, а мать в ужасе воздела руки. Все присутствующие повернулись в их сторону, явно огорченные подобной небрежностью. Некоторые из них поздоровались с Констанцией, но с оттенком замешательства, с несколько смущенным видом, как если бы они все собрались здесь со злым намерением совершить преступление. К счастью, вдовство Констанции уже утеряло свою трогательную новизну, так что обращенные к ней приветствия, хотя и были несколько смущенными, не выражали при этом невыносимого сострадания и не вызывали чувства неловкости.