Илья Лавров - Девочка и рябина Страница 8

— Это ваше мнение! Это ваш вкус! — Воеводу бесило сонное лицо и безразличный голос. — А почему ваш вкус должен быть безупречным? Вы слишком смело беретесь выносить приговор актрисе. Я бы, знаете, не решился! Правда, это пустяк: искусство, судьба человека! Но все-таки я бы не стал рубить сплеча, как в кавалерийской атаке. Другое дело сапоги — повертел, погнул подошву: плохо! Нет, пожалуй, и здесь бы еще подумал. Сапожник ведь тоже человек, если это, извините, что-нибудь значит!

Лицо у Скавронского стало совсем сонным.

— Может быть, мы задорные мальчики и собрались на поединок остроумия? Мы говорим о деле. Не может Галина Александровна занимать место молодой героини. Давайте прямо говорить: она уже вышла из этого возраста. Просто по внутренним, да и по внешним данным ей не поднять эти роли. Я вас огорчу: это мнение большинства в коллективе. Неужели вы не согласитесь, что у нас умные люди?

— Один товарищ сказал мне: «Ты умный человек!» — «Почему?» — «Ты думаешь так же, как я!.. А Петров дурак!» — «Почему?» — «Да он всегда не согласен со мной!..»

У Скавронского в глазах заискрился интерес, и он заурчал:

— Недурно..г А почему вы ушли из Калуги?

— Не понравилось! — огрызнулся Воевода, отводя взгляд.

— А из Курска? Из Самарканда? Из Тюмени? Из Грозного? И даже из Тобольска? — Глаза под нависшими бровями веселились.

— Ну, ну, продолжайте, продолжайте! — прищурился Воевода.

— Из-за жены вам приходилось уходить, — голос снова стал тягучим, а лицо сонным. Даже глаза закрылись. — Дорогой мой, не нравится она публике. Не может она решать серьезные творческие задачи. И потом, все-таки спектакль ставлю я. И у меня есть свое видение образа комиссара, уж не обессудьте!

…Неженцев вывесил распределение ролей. Комиссара играла Сиротина. Северова «вводили» в старый спектакль «Поздняя любовь» на роль Дормидонта.

Корабль с алыми парусами

Юлинька и не знала, что история с детьми всех тронула.

Утром в фойе собралось несколько актеров. Заслуженная артистка Снеговая, громоздкая, величавая старуха с большущими глазами, рассказывала:

— Сегодня глянула: идут всем семейством! Ребятишки чистенькие, веселые, одно загляденье. И сама она красивая да нарядная. И совсем еще девчушкой выглядит. Идут и все трое заливаются, хохочут. Видно, какие-то побасенки рассказывает… Помочь бы ей нужно. Хорошие парнишки! Ничего, вода выпоит, хлеб выкормит — люди будут!

Юлинька, поддавая ногами шуршащую листву, бежала из детсада. На висках ее прилипли мокрые колечки волос. За эти три дня совсем вымоталась: водила Фомушку от доктора к доктору. Наконец все справки были получены, и сегодня он в садике.

Старший Саня уже учился. И здесь все утряслось. Купила учебники, тетради, ручки, пенал. Нужно еще подумать о зимнем пальто для Сани. У малыша, слава богу, есть.

Никогда Юлинька не занималась хозяйством, и вдруг на нее обрушилось столько дел! А в общем-то не так страшен черт, как его малюют.

Придя домой, Юлинька остановилась среди комнаты и стала прикидывать: как бы получше разместить кровати? Две помещались, а еще одну, хоть плачь, невозможно втиснуть. Разве убрать стол? Не поможет.

В дверь постучали. Вошли Дьячок с Каравановым.

— Ну, как устроилась? — Людям, которые нравились ей, Дьячок сразу же говорила «ты».

— Еще только ломаю голову, как устроиться! Раскладушка торчит посередине! Пройти негде!

— Да, задача! — пробасил Караванов, оглядывая комнату. — Один выход: сделать полати!

— Хорошо бы! — засмеялась Юлинька.

Жил на свете капитан,Он объездил много стран, —

замурлыкал Караванов.

— Та-ак, — он переглянулся с Дьячок, — что ж, придется заняться выселением буржуев! Хватит, попили народной кровушки! Я тут знаю типа — вредный элемент, — один занимает комнату в четыре раза больше вашей!

— Под корень его! Вытряхнуть! — оглушила Дьячок. — Идемте смотреть!

— Что вы, что вы, неудобно! — воскликнула Юлинька.

— Все удобно, когда восстанавливается справедливость! — И Караванов взял ее под локоть.

Комната его была рядом.

— Вот, маленькая мама, и перебирайтесь в эти хоромы! Они свидетели моих горьких сиротских стенаний! — Караванов посасывал трубочку. — Пусто, как на футбольном поле, когда стадион закрыт. Один стол-бедняга испуганно жмется в углу.

Среди комнаты на козьей шкуре лежал рыжий сеттер Гарун.

— Единственное украшение! — потрепал его Караванов.

— Честное слово, мне неудобно вас беспокоить! — нахмурилась Юлинька. Она не выносила благодеяний.

— Переезжай, не глупи! — дергала ее за платьице Дьячок.

— Вы, должно быть, воображаете, что я приношу великую жертву? — дружески улыбнулся Караванов. — Э, нет! Я не дурак: я выгадываю. Маленькую комнату легче мести!

Он говорил так просто, искренне, что Юлинька согласилась:

— Что же, придется вас выручить!

Караванов смотрел на нее веселыми глазами.

А минут через десять в комнату к ней вошли, толкаясь, Алеша, Никита Касаткин, Сенечка и Вася Долгополов.

— Юлия Михайловна! — Сенечка сдвинул кепку на затылок. — Во-первых, я — новый комсорг, а вы — новая комсомолка!

— Очень приятно. Садитесь, товарищи!

— Во-вторых, комсомольская организация берет над вами шефство! Я не шучу! Всего у нас семь комсомольцев. Не густо. В данном случае мной мобилизовано четверо. Объявляю воскресник по вашему переселению!

— Вы меньше говорите, больше делайте! — появился в дверях Караванов. — Прозаседавшиеся!

— Ну, если так — действуйте! — вскочила Юлинька. — Алеша, Никита, берите мою кровать — и долой ее! Прямо застеленную!

— Раз, два! Взяли! — запел Касаткин. Кровать накренилась в дверях, подушки поползли, но Караванов подхватил их и унес, прижимая к груди.

Юлинька посмотрела ему вслед.

— Сенечка, Вася! А вы раскладушку!

Уплыла и раскладушка…

Через час Караванов, дымя трубкой, ходил по своей новой комнате. Здесь еще пахло духами Юлиньки, но он не открывал окно.

Над кроватью повесил акварель: Волга в оранжевых бликах заката, на ней белый пароход, а на пароходе капитан с трубкой, очень похожий на самого Караванова.

За стеной слышался стук молотка. Сенечка с Долгополовым натягивали пеструю занавеску, отгораживали небольшую кухню.

— Что еще делать — говори! — шепнул Алеша.

Юлинька, взъерошенная, с головой, повязанной платочком, с засученными рукавами, стояла посреди комнаты.

— Сходи, ради бога, на базар. Приволоки мне картошки и луку. Не трудно?

— Что за вопрос, сеньора! — воскликнул Никита. — Повелевайте!

Приятели схватили авоськи…

Дьячок привезла из театра стулья, старенький шифоньер и кокетливый столик. Он был сделан для спектакля «Стакан воды» и стоял в покоях королевы. Его гнутые ножки обвиты серебряным шнуром. По бокам висели золотистые кружева, выпиленные из фанеры.

— Это, мать, будет твой туалетный столик!

Прихватила она и ширму из какого-то японского спектакля. Створки ее сделаны из «бамбука» — ловко выточенных и окрашенных сосновых реек. На этот «бамбук» натянут голубой шелк, а по нему масляной краской нарисованы розовые драконы и розовые лотосы.

Юлинька поставила к своей кровати королевский столик и отгородила ширмой. В комнате сделалось совсем уютно.

Зашел Скавронский, проурчал:

— Как самочувствие?

— Ничего!

Юлинька штопала чулки Фомушке.

— Понравился город?

— Еще не разглядела!

— Не нужно ли что-нибудь?

— Пока нет. Спасибо.

Скавронский смотрел с любопытством. Он принес ей пьесу и перепечатанную роль комиссара.

На щеках Юлиньки проступил румянец. Нитка запуталась узлами.

Режиссер потрепал ее мягкие волосы и ушел.

Появилась Снеговая.

— Цветов тебе надо, хозяюшка, цветов! — Ее низкий голос звучал добродушно и грубовато. — Где дети, там и цветы! Готовить-то умеешь? Или показать?

— А у нас меню простое: щи да каша! — засмеялась Юлинька.

— Ну, ну, смотри, голубушка! Если чего нужно — посуду там, или ванну, или таз, — сейчас же ко мне.

И без церемоний! Ребятишек растить — не семечки щелкать. Наплачешься! Наревешься! То нужно, другое нужно — никаких денег не хватит. Если куда идешь, а парнишек оставить не с кем, — тащи ко мне! Я пятерых вырастила.

Вскоре Северов и Никита, красные от натуги, притащили огромный, шуршащий фикус в кадке — подарок Снеговой.

Пришла одевальщица Варя. У нее маленькое личико с тяжелыми мужскими бровями. Плутоватые глаза близко прижались к переносице, как будто один глаз хотел заглянуть в другой.

— Меня Неженцев мобилизовал, — она украдкой с любопытством шмыгнула глазами по комнате, — говорил, чтобы я помогла, если что надо… Ну, например, пол вымыть или за мальчиком в садик сходить.