Пэлем Вудхауз - Том 6. Лорд Эмсворт и другие Страница 8

Поступью индейца он снова подкрался к двери и обнаружил, что слышимость — прекрасная.

Тем временем Эйлин, уже в комнате, быстро успокаивалась от одного присутствия Джоан. Надо сказать, та глядела теперь совсем иначе, мягче, хотя к мягкости примешивалось не только сострадание, но и снисхождение. Жизнь компенсирует свои удары тем, что их жертвы обретают способность смотреть снисходительно, если не презрительно на мелкие горести счастливцев. Джоан помнила, что ей вечно приходилось утешать и защищать подругу; кротость притягивала мелкие стрелы судьбы, и людям определенного типа хотелось стать ей щитом. Именно это желание лишило сна Джорджа Эмерсона, а сейчас шевельнулось в Джоан! Она, считавшая счастливым тот день, когда удавалось заплатить за жилье, чувствовала, что все ее заботы — ерунда, перед заботами гостьи. Вероятно, та потеряла брошку или кто-то был с ней невежлив, но ведь для нее это — трагедия. В сущности, беда, как и красота — субъективна, и для Эйлин утрата брошки значит больше, чем для нее, Джоан, утрата той жизни, когда ты не подголадываешь.

— Что с тобой? — спросила хозяйка. — Садись и расскажи мне.

Эйлин села и огляделась. Самый вид комнаты успокоил ее, как успокаивает нашу странную душу зрелище чужих несчастий. Она не могла бы изложить свои мысли, но получалось, что есть беды похуже дурного пищеварения. Окинув взглядом вытертый ковер, старые обои, несвежие занавески, она даже смутилась.

— Да ничего, — сказала она. — Наверное, расстроилась по пустякам.

— Ну, расскажи пустяки, — предложила Джоан.

— Понимаешь, папа…

— Опять на тебя кричал?

— Не совсем на меня. Скорее, при мне.

Джоан стало полегче. Она вспомнила, что парижские шляпки и дорогие костюмы связаны с большими неудобствами. Сама она хотя бы свободна. Может быть, ей не к лицу одежды из лондонской лавки, но никому не придет в голову сорвать на ней гнев.

— Ужас какой! — сказала она. — Как же это было?

Повторив для порядка, что «это» — пустяки, Эйлин поведала подруге недавние события. Подруга слушала ее, подавляя желание хихикнуть. Она не понимала, что для мистера Питерса какой-то древний жук — дороже бриллиантового ожерелья. Однако последняя фраза привлекла ее внимание.

— Папа говорит, — сказала Эйлин, — что не пожалеет за него тысячи фунтов.

— Он пошутил? — проверила Джоан.

— Ну, что ты!

— Тысячу фунтов!

— Для него это не так много. Он давал своему университету по сто тысяч долларов в год.

— За какого-то скарабея?

— Ты не понимаешь, он просто на них помешан. Это же коллекция! В газетах вечно пишут о людях, которые платят дикие деньги за всякую чепуху.

Приникнув ухом к двери, Р. Джонс жадно впитывал ее слова; но отскочил, когда где-то выше мелькнул свет и кто-то стал спускаться по лестнице. Мигом скатившись к выходу, он с неожиданной ловкостью выскочил на улицу и спокойно направился к Лестер-сквер, раздумывая об услышанном. Большая часть его доходов рождалась от таких размышлений.

Тем временем Джоан смотрела на Эйлин так, словно ей явилось видение. Она встала. Есть случаи, когда говорить надо стоя.

— Твой отец, — сказала она, — даст тысячу фунтов тому, кто вернет скарабея?

— Конечно, — отвечала гостья. — Но кто его вернет?

— Я.

Эйлин беспомощно смотрела на нее. Со школьных времен она поклонялась Джоан; и сейчас ей казалось, что она сама привела в ход какой-то могучий механизм.

— Ты?!

— Да это очень просто. Этот ваш граф увез скарабея в замок. Ты едешь туда в пятницу. Возьми меня с собой.

— Тебя?!

— А что такого?

— Как же я тебя возьму?

— Вот так.

— Нет, как…

— Что тут трудного?

— Ты же моя подруга… Если ты его украдешь, граф рассердится на папу…

— М-да… Хорошо. Сделаем иначе. Так, так, так… Минутку… Вот! Возьми меня как горничную.

— Ой, что ты!

— Возьми, возьми.

— Я не могу..

Джоан подошла к ней и твердо взяла ее за плечи.

— Эйлин, — сказала она, — не спорь. Ты меня не убедишь. Убедила бы ты волка, когда он гонится за хорошим, откормленным крестьянином? Вот так и тут. Эти деньги мне нужны, и я получу их. С этой минуты я — твоя горничная. Прежнюю можешь на время отпустить.

— Джоан, — сказала Эйлин, — это смешно, какая ты горничная? Слуги сразу тебя разоблачат. У горничных столько всяких дел, столько правил…

— Я их все знаю. Я была горничной.

— Не может быть!

— Была, была. Три года назад, когда совсем сидела на мели. Пошла по объявлению, и служила.

— Чего ты только не делала!

— Да, я делала почти все. Хорошо вам, сытым, можете размышлять над жизнью, а нам приходится работать.

Эйлин засмеялась.

— Знаешь, — сказала она, — ты всегда меня побеждала. Спорить незачем?

— Конечно. Да, запомни, я тебе не Джоан, я — Валентайн. Нет, нет. Три года назад меня так называли, но сейчас выберем что-нибудь другое. Тебе ничего не приходит в голову?

Эйлин задумалась.

— Может быть, Симеон?

— Замечательно! Ну, репетируем. Скажи это мягко, но отрешенно, как будто я червь, который тебе скорее нравится.

— Сим-сон…

— Неплохо. Еще раз, повысокомерней.

— Симеон… Симеон… Симеон.

— Прекрасно!

— Чему ты смеешься?

— Да так, вспомнила. Наверху живет один человек, я вчера учила его предприимчивости. Интересно, что бы он сказал, если бы увидел, как я осуществляю свои советы на практике?

Глава IV

На следующее утро Эш сидел дома и пытливо читал объявления в «Морнинг Пост». Привычные филантропы продолжали свое дело. Брайан Макнил приманивал народ золотом, равно как и Энтус Брюс, Данкан Макферлейн, Уоллес Макинтош и Доналд Макнэб. Молодой христианин по-прежнему жаждал тысячи. Однако было тут и новое:

«Требуется молодой человек приятной наружности, бедный, предприимчивый, смелый. Работа опасная и тонкая. Плата высокая. Обращаться с 10 до 12 в юридическую контору Мейнпрайс, Мейнпрайс и Бул, Денвер-стрит, 3».

Пока он читал, небольшие часы, стоявшие на столике, пробили 10.30. Вероятно, именно это все и решило. Если бы он мог пойти туда попозже, барьеры лени преградили бы ему путь; а так — он мигом вскочил.

Обувшись и кинув взгляд в зеркало (да, наружность приятная), он схватил шляпу, выбежал на улицу и схватил такси, ощущая, что готов на все, кроме убийства. Ему всегда нравились книги, где рыцари вскакивают на коня и скачут к дракону. Такси и юристы — практически то же самое. С такими чувствами он и входил в контору.

— Я по объ… — начал он, обращаясь к рассыльному.

— Займите очередь, — сказал тот, и Эш заметил, что в приемной полно народу. Объявления, начинающиеся со слова «требуется», быстро вытягивают с лондонского дна очень странных тварей, приносящих с собою весь темный ужас глубин. Нет сомнения, что никому на свете они не требуются, но, выйдя на поверхность, да еще сбившись в кучу, они обретают какую-то безнадежную надежду.

Эш вошел последним, когда стрелки на корпулентных часах показывали 10.20. Наспех отряхнув костюм, пригладив волосы, чтобы подчеркнуть приятную наружность, он миновал врата судьбы.

Комната отличалась той неприютностью, которую умеют создавать юристы. Так и казалось, что ее не подметали с 1786 года. Окно было маленькое и мутное, как и положено юридической конторе. Быть может, беспечный Мейнпрайс или ветреный Бул открыл его на радостях, услышав весть из Ватерлоо, но с той поры это не повторялось.

В окно, а точнее — на окно, ибо взгляд не пробил бы грязи, смотрел невысокий человек. Когда Эш вошел, он обернулся, и так, словно его ударили в особенно нежное место. Глаза его с истинной мукой глядели из под сивых бровей. Отчасти это объяснялось недавними беседами, отчасти — болью в животе.

Вынув изо рта сигару, он проглотил таблетку. Лицо его превращалось из перекошенного в удивленное.

— Что вам нужно? — спросил он.

— Я по объявле…

— А, это ко мне! Я уж совсем отчаялся. Что за типы, нет, что за типы! Когда я пишу «молодой человек приятной наружности» это значит «молодой» и «приятной», а не бродяга лет за пятьдесят.

Соболезнуя своим предшественникам, Эш тем не менее признал, что описание удачно.

— Больше не могу, — продолжал незнакомец. — Есть там кто еще?

— Вроде не было.

— Тогда — к делу. Не подойдет, черт с вами. Садитесь. Эш сел, хотя тон ему не понравился.

— Что ж, — сказал загадочный человек. — С виду вы годитесь. Вылитый лакей. Высокий, худой, незаметный. Да, тут все в порядке.

— Простите, — сказал Эш, — если вам нужен лакей, обратитесь к кому-нибудь другому. Мне это не подходит. До свиданья.

Он встал, сожалея о том, что нельзя швырнуть в незнакомца очень хорошую чернильницу.