Джейн Остин - Гордость и предубеждение Страница 9

— Несомненно, — отозвался Дарси, к которому это замечание было обращено. — Низким является каждый способ, употребляемый женщинами для привлечения мужчин. Все, что порождено хитростью — отвратительно.

Мисс Бингли не настолько была удовлетворена полученным ответом, чтобы продолжать разговор на ту же тему.

Элизабет снова вернулась к ним, сообщив, что ее сестре стало хуже и что она не сможет больше от нее отлучаться. Бингли принялся настаивать, чтобы немедленно послали за мистером Джонсом. Его сестры стали уверять, что в глуши нельзя получить должной помощи и посоветовали послать специальный экипаж, чтобы привезти известного врача из столицы. Элизабет и слышать не хотела об этом, но охотно согласилась с предложением мистера Бингли. Было решено, что за мистером Джонсом пошлют с самого утра, если к тому времени Джейн не станет значительно лучше. Бингли был очень обеспокоен, а его сестры заявили, что чувствуют себя крайне несчастными. Однако им удалось утешить себя пением дуэтов после ужина, в то время как он не нашел ничего лучшего, как потребовать от дворецкого, чтобы больной гостье и ее сестре было оказано самое большое внимание.

Глава IX

Почти всю ночь Элизабет провела у постели больной и, к своей радости, утром смогла передать довольно благоприятные сведения о ее здоровье через горничную, очень рано присланную мистером Бингли, а затем через двух элегантных особ, которые прислуживали его сестрам. Однако, несмотря на начавшееся улучшение, она все же попросила помочь ей передать в Лонгборн записку, в которой настаивала на приезде матери, чтобы та сама могла оценить положение. Записка была послана незамедлительно, и так же быстро исполнена содержавшаяся в ней просьба. Миссис Беннет в сопровождении двух дочек прибыла в Незерфилд вскоре после того, как семья позавтракала.

Если бы мать нашла Джейн в опасном состоянии, она, несомненно, была бы этим удручена. Но, успокоенная тем, что болезнь Джейн не была угрожающей, она не желала, чтобы дочь выздоровела слишком быстро, так как это заставило бы ее вскоре покинуть Незерфилд. Поэтому она даже слушать не захотела, когда Джейн попросила, чтобы ее перевезли домой. Приехавший следом за ней аптекарь тоже не считал такой переезд разумным. После того, как миссис Беннет немного побыла с Джейн, к ним поднялась мисс Бингли и пригласила ее и трех ее дочерей в комнату для завтрака. Мистер Бингли, встретив их, выразил надежду, что состояние Джейн не оказалось более тяжелым, чем ожидала миссис Беннет.

— Увы, сэр, это именно так! — отвечала она. — Бедняжка слишком плоха для того, чтобы ее сейчас можно было перевезти в Лонгборн. Мистер Джонс считает, что об этом и думать сейчас не следует. Нам придется еще некоторое время пользоваться вашим гостеприимством.

— Перевезти в Лонгборн! — воскликнул Бингли. — Но об этом не может быть и речи. Уверен, что моя сестра и слышать этого не захочет.

— Можете не сомневаться, сударыня, — с холодной учтивостью заметила мисс Бингли, — что если мисс Беннет останется в нашем доме, то ей будет оказано необходимое внимание.

Миссис Беннет весьма пылко выразила свою признательность.

— Я совершенно уверена, — добавила она, — что не будь вокруг нее таких близких друзей, с нею бы уже бог знает что случилось. Бедняжка ведь в самом деле совсем плоха, — она так страдает, несмотря на свойственное ей величайшее терпение. Но ведь это просто черта ее ангельского характера, с каким вы едва ли где-нибудь встретитесь. Я часто говорю другим моим девочкам, что им до Джейн далеко. Мне очень нравится у вас эта комната, мистер Бингли! Какой очаровательный вид на главную дорожку вашего парка. Не знаю, есть ли во всем графстве уголок, подобный Незерфилду. Вы ведь не поспешите из него уехать, не правда ли, хоть вы его и сняли пока на короткий срок?

— Я всегда отличался стремительностью, — отвечал он. — Поэтому если я решусь покинуть Незерфилд, меня, возможно, не будет здесь через пять минут. В данное время, однако, мне кажется, что я здесь обосновался надолго.

— Именно это я и ожидала от вас услышать, — сказала Элизабет.

— Вы уже начинаете разбираться в моем характере, не правда ли? — ответил, обернувшись к ней, Бингли.

— О да, я превосходно вас понимаю.

— Хотелось бы мне считать это комплиментом. Но боюсь, что человек, которого так хорошо видно насквозь, кажется немного жалким.

— Это зависит от обстоятельств. Скрытые, сложные характеры вовсе не обязательно должны оцениваться выше или ниже, чем натуры, подобные вашей.

— Лиззи, — вмешалась мать, — пожалуйста, не забывай, где ты находишься и не позволяй себе болтать всякие глупости, которые ты так часто произносишь у себя дома.

— Я и не подозревал, — продолжал Бингли, — что вы занимаетесь изучением человеческой природы. Это, должно быть, весьма интересный предмет.

— Да, особенно интересны сложные характеры. У них, по крайней мере, это преимущество.

— Провинция, — сказал Дарси, — дает немного материала для такого изучения. Слишком ограничен и неизменен круг людей, с которыми здесь можно соприкоснуться.

— Люди, однако, сами меняются так сильно, что то и дело можно подметить что-нибудь новое в каждом человеке.

— О, в самом деле, — воскликнула миссис Беннет, оскорбленная тоном Дарси, которым он говорил о провинциальном обществе, — смею вас уверить, что в провинции всего этого ничуть не меньше, чем в городе.

Все были немало изумлены, и Дарси, бросив на нее взгляд, молча отвернулся. Однако гостье, вообразившей, что ею одержана решительная победа, захотелось продлить свой триумф.

— Я, со своей стороны, вовсе не считаю, что у Лондона есть какие-нибудь серьезные преимущества перед провинцией, конечно, если не иметь в виду магазинов и развлечений. Жить в провинции приятнее, не правда ли, мистер Бингли?

— Когда я нахожусь в провинции, — ответил он, — мне не хочется из нее уезжать. Но когда я живу в городе, со мной и там происходит то же самое. У того и у другого — свои хорошие стороны, и я мог бы быть одинаково счастлив и тут и там.

— Да, но это потому, что у вас здравый взгляд на вещи. А вот этот джентльмен, — она посмотрела на Дарси, — с презрением смотрит на провинциальную жизнь.

— Вы ошибаетесь, сударыня, — вмешалась Элизабет, краснея за свою мать. — Просто вы совершенно неправильно поняли мистера Дарси. Он только хотел сказать, что в провинции встречаешься с меньшим разнообразием людей, чем в городе, а с этим вы, разумеется, согласитесь.

— Ну, конечно, дорогая, никто тут и не говорит о большем разнообразии. Впрочем, что касается ограниченного круга знакомств, то мне трудно поверить, что он здесь меньше, чем где-нибудь в другом месте. Ведь нас приглашают обедать в двадцать четыре дома!

Едва ли мистеру Бингли удалось бы сохранить при этом серьезное выражение лица, если бы он не счел необходимым пощадить чувства Элизабет. Его сестра была не столь деликатна и посмотрела на Дарси с весьма выразительной улыбкой. Пытаясь придумать что-нибудь, что могло бы направить мысли матери по новому руслу, Элизабет спросила у миссис Беннет, не заходила ли к ним в ее отсутствие Шарлот Лукас.

— О да, вчера она была у нас со своим отцом. Что за милейший человек этот сэр Уильям — не правда ли, мистер Бингли? Настоящая светскость: благородство и любезность! У него всегда найдется что сказать каждому человеку. Вот, по-моему, образец хорошего тона! Особы, которые воображают о себе бог знает что и даже не желают раскрыть рта, напрасно предполагают, что они хорошо воспитаны.

— Шарлот с вами обедала?

— Нет, она спешила домой. Наверно, ей нужно было там помочь в приготовлении пирога. Что касается меня, мистер Бингли, то я держу у себя таких слуг, которые сами справляются со своей работой. О да, мои девочки воспитаны по-другому. Впрочем, каждый поступает как может. Девицы Лукас все же очень милы, смею вас уверить. Так обидно, что они некрасивы! Я вовсе не говорю, что Шарлот совсем безобразна — она ведь наш большой друг.

— Кажется, она очень приятная молодая женщина, — сказал Бингли.

— О, еще бы! Но вы же не станете отрицать, что она дурнушка. Это признает сама леди Лукас, завидуя красоте моей Джейн. Не хотелось бы хвалиться собственной дочерью, но, в самом деле, если уже говорить о Джейн — не часто найдешь такую красавицу. Об этом говорят на каждом шагу — себе самой я бы не поверила. Когда ей только минуло пятнадцать, мы жили у моего брата Гардинера в Лондоне. И, представьте, там был один джентльмен, который влюбился в нее без памяти — моя невестка ждала уже, что он вот-вот сделает ей предложение еще до того, как мы от них уедем. Правда, этого не случилось. Быть может, он считал, что Джейн еще слишком молода. Но зато он посвятил ей стихи — знаете, просто очаровательные!