Август Стриндберг - Том 1. Красная комната. Супружеские идиллии. Новеллы Страница 93

II

Молодая женщина сидит в собственной квартире на набережной, которую солнце всегда озаряет своим светом. Цвет ее лица стал значительно свежее. Обе небольшие комнатки и кухня блестят новой обстановкой и утварью, а она сама почувствовала себя королевой, когда служанка стала исполнять всю ее прежнюю домашнюю работу. Когда же по утрам она отправляется за покупками на базар и служанка несет за ней корзину для провизии, она сознает, что возвысилась, что стала особой и что достигла некоторой власти. А когда возвращается домой муж, довольный, благодарный, она чувствовала себя настолько безгранично счастливой, что нередко плакала.

Муж был веселый малый, никогда не приносивший с собой домой своих забот и хлопот. Он пел ей веселые песни, так что она часто смеялась, чего прежде в ее жизни не бывало; а иногда он приводил с собой товарищей, и тогда все вместе пели и играли; всегда же подобные сборища кончались изъявлением благоговения перед молодой женщиной, которая в их кругу считалась солнцем и, сама того не замечая, светила им и обогревала их.

Но дни, проведенные в одиночестве и без работы, казались ей длинными, как иногда кажутся длинными праздники Рождества или Пасхи, когда в конце концов доходишь до того, что действительно ждешь не дождешься будней. Счастье было так безгранично, что утомило Теклу, и часто уходила она надолго гулять, ища новых впечатлений; при этом она особенно часто подымалась к Немецкой церкви. Она подолгу сидела на кладбище и уносилась воспоминаниями к тому времени, когда жаждала счастья, теперь достигнутого. Сравнивая достигнутое счастье с тем, к которому она тогда стремилась, она начинала грустить, потому что теперь ничего не было такого, о чем бы она мечтала. Однажды она пошла проведать новую привратницу; она посидела у нее в узкой комнатке, чувствовала запах соленой рыбы, пересчитала все пятна на желтых обоях, испытывая прежние нервные вздрагивания при каждом звонке и при стуке затворяющейся входной двери. Вернувшись после этого домой, она испытала снова счастье первого времени, оживив впечатления новой светлой жизни темными воспоминаниями прошлого. Она почувствовала себя вдвойне счастливой и втройне благодарной тому, кто спас ее от нищеты и унижения.

* * *

Однажды Текла отправилась к огороднику, чтобы купить к обеду овощей, так как муж пригласил друзей ко дню ее рождения. Вернувшись домой, она была крайне удивлена, найдя отца сидящим в кухне перед бутылкой.

— Доброе утро, дитя мое, — приветствовал ее отец и попробовал приподняться.

Текла в эту минуту увидела, что он пьян.

— Я вспомнил, — продолжал с большим трудом старик, — что сегодня день твоего рождения, и останусь у тебя, если ты ничего против этого не имеешь.

Текла заметила, что отец одет в штатское платье и как-то осунулся. Ожидая всего самого худшего и вообще не зная, что сразу ответить на его вопрос, она попросила его подождать, пока она переоденется.

Придя в спальню, она бросилась на кровать и расплакалась от обиды на судьбу, которая именно в этот день расстраивала ее радость. Она любила оставленное за собой прошлое лишь как возбуждающее средство, чтобы с большей силой сознавать и оценивать свое настоящее, но вернуть это прошлое в лице отца в свой же дом она не хотела ни за что.

Время быстро проходило, минута за минутой, и она поняла, что ей необходимо вернуться к гостю в кухню, если она не желает подвергаться риску, что он пройдет в зал и там будет ждать прихода гостей. Она быстро вытерла слезы и направилась в кухню, но, отворив дверь, едва удержалась на ногах: у стола все еще сидел ее отец, совершенно пьяный, и сжимал в объятиях служанку.

Все почтение дочери к отцу улетучилось моментально, и ею овладело безграничное омерзение. Но она сразу не могла выразить словами своих чувств; отец первый заговорил с ней.

— Ну что же, Текла, — сказал он сонливо, — ты идешь по своим делам и не приглашаешь меня даже войти к тебе в дом? Мне надо бы с тобой переговорить. Видишь ли, я вышел в отставку и хотел спросить у твоего мужа, не найдется ли у него какой-нибудь работы.

— Я знаю наверное, что такой работы у него нет, — отвечала Текла, довольная тем, что сразу, без обиняков, может отрицательно ответить на его просьбу.

Старик взял в руки бутылку и взглянул на плиту, где из горшка торчала голова дикого кабана.

— Вот как! — пробормотал он и снова замолчал, выжидая, что еще скажет дочь.

Текла думала о том, что пора бы накрывать на стол и что через полчаса начнут сходиться гости. Наконец она приняла твердое решение.

— Вот, отец, — сказала она, — возьми этот талер и выпей в кабаке за мое здоровье. А завтра, если придешь опять к нам, можешь переговорить с мужем.

Старик взял между пальцами талер, и казалось, что он примеривается, чтобы забросить его подальше. Но вдруг он плюнул на него, опустил в карман, нахлобучил на голову свою шапку и встал.

— Ты, Текла, не приглашаешь меня войти. Ты права, так как, видишь ли, одинаковые дети всего лучше играют вместе (ах! ведь уж когда-нибудь это должно же было проявиться), но когда-то ты была моей Теклой, моей девочкой, видишь ли, и легко этого забыть я не могу. Не забуду этого никогда. Ты ждешь к обеду гостей; я вижу это и потому ухожу… Да, я ухожу!

Текла, стоявшая все это время ни жива ни мертва, не могла сдержать вздоха облегчения, и это для отца не прошло незамеченным, он, видимо, вдруг изменил свое решение и нетвердой поступью направился в зал.

— Так, — сказал он вдруг, злобно оскалив зубы, — ты думала ценою талера избавиться от меня и хотела, чтобы я шел один пить в кабачок, когда я здесь могу быть в таком хорошем обществе!

Он, шатаясь, вошел в зал и опустился в кресло.

— Накрывай на стол! Я тоже хочу повеселиться! У тебя я видел в горшке кабана, а на блюде артишоки.

— Отец, — прервала его вне себя Текла, — ты выпил и позволил себе вольность по отношению к служанке. Прошу тебя уйти раньше, чем вернется Клемент! Подумай, что это не мой дом, а его, и что ты права не имеешь нарушать его семейное спокойствие. Приходи завтра, и я обещаю тебе, что сделаю все от меня зависящее, чтобы тебе помочь!

— Так, так, девочка моя, ты хочешь сказать мне доброе словечко. Ну, говори же, я тебя слушаю.

Видя, что нет возможности избежать неприятности, и не будучи в силах храбро перенести ее, Текла решила временно покинуть дом. Набросив на себя накидку, спустилась она со слезами на глазах по лестнице и вышла на улицу.

В голове у нее была одна лишь определенная мысль: раз ей не удалось удалить из дома посягателя на ее спокойствие, то она не хотела, по крайней мере, присутствовать при том, как он нанесет свой удар. Она все остальное забыла и без оглядки спешила по улицам, как бы убегая от неблагоприятного, злого рока, преследующего ее лично и настигающего теперь, в самый день ее рождения, теперь, когда она высвободилась из мрака нищеты, от рока, сулившего снова ввергнуть ее в прежнее жалкое положение.

Она перешла по Северному мосту, пересекла весь пригородный базар и достигла Королевского сада, ворота которого были отворены. Она вошла; там дети играли, радуясь весеннему солнцу; она села на скамейку. Прежде всего мысль ее остановилась на работе садовников, которые сажали цветы в клумбы и пересаживали их в новые цветочные горшки. Все привлекало ее внимание, и каждый малейший пустяк занимал ее, как будто она желала прогнать неприятность, ожидавшую ее. Вдруг с колокольни Святого Якова раздался похоронный звон; она, сидя на месте, стала считать удары колокола, но от каждого удара она вздрагивала, и душу ее наполняло тяжелое предчувствие.

Появилась вдруг целая толпа придворных слуг; одни принесли и расставили посреди аллеи стол и накрыли его скатертью; другие принесли блюда, тарелки, графины, стаканы. Текла с любопытством глядела на приготовления к королевскому обеду и в ту же секунду вспомнила об ожидавшем обеде дома, представила себе возвращение мужа, приход гостей, ненакрытый стол, инцидент с пьяным отцом и слышала вопросы об исчезнувшей хозяйке. Она хотела встать и идти домой, но не решалась двинуться. Мысль о том, что ей предстоит, мучила ее; боязнь скандала, который она не могла предотвратить, приковывала ее к скамейке, и, раздираемая чувством долга и малодушием, она все же осталась сидеть, обращая взоры то направо, то налево, как будто ей трудно было решить, в какую сторону глядеть.

Внезапно сторож прервал ее оцепенение, спросив грубо, по какому праву она вошла в Королевский сад. Она оправдывалась тем, что ворота были отперты, но ей немедленно было приказано выйти вон. В сопровождении сторожа направилась она, недовольная, к выходу; когда же она увидела других женщин, немногим лучше ее одетых, гуляющих беспрепятственно по аллее, нюхающих цветы, наступающих на траву, то почувствовала укол в сердце, так как она, казалось, одна подвергалась изгнанию, а увидев направленные на нее насмешливые взгляды, она почувствовала гнев, ненависть, зависть к тем, которые неизвестно почему пользовались преимуществами, которых она почему-то не имела.