Олигарх - Валерий Семенович Вычуб Страница 2

А поутру машин понаехало. Прокурор приехал, проверить, как фермер ворует. Замминистра приехал, полюбоваться, как фермер выполняет и перевыполняет. Привезли кредит, не в деньгах, конечно. Но это дело надо обмыть. И только успели морковку посмотреть, да картошечки в костре испекли. И загудели. Жанка особо на глаза не лезла, на подхвате была. То поможет, это в карман спрячет. А далеко за полночь, ночь тёплая, полнолуние. Спряталась в кустах, глядит. Ну и гудёж! Сама трезвая, уж как хотелось, но ни рюмки, ни полрюмки. Когда надо, наши бабы умеют. Ночью, ближе к трём, все из сил выбились, спать залегли, кто где.

Жанка из кустов-то и выползла. Мёртвое царство вокруг. Храпят, стонут, мать поминают. У приезжих, у всех, у кого мобильник, у кого часы золотые, ролекс называются. У кого и вообще, золотое кольцо. А Жанка, чтоб тебе часики, чтоб колечко, ни ни. Честная. Подобралась к своему Василь Алексеичу. Тот лежит, угораздило в луже, весь обделался. Принял столько, что и кредит не поможет. Но живой, вроде. Жанка прилегла к нему. Так по доброму, по домашнему. Расстегнула, где надо, вытащила, что полагается. Ну, у мужиков за шестьдесят, что мужикам за шестьдесят полагается? Но Жанка не растерялась. И так Василию Алексеевичу помогла, так помогла. Что я, лично, за Василия Алексеевича рад, большое счастье встретить такую вот чуткую и опытную женщину. И ожил Василий Алексеевич, то что положено ожило, сам-то мычит, не просыпается. А Жанка не теряется, ловит миг удачи. Поймала, оседлала и поскакала. Ловкие у нас в Ленинградской девки, шустрые у нас в Ленинградской бабёнки, недаром мы по СПИДу первое с Зимбабве делим. Но Жанки это не касается, она чистая, ночью мылась, старается, сопит и чувствует. Пора! Вцепилась в Василия Алексеевича, краном не оторвёшь. И заорала: НАСИЛУЮТ!!! НАСИЛУЮТ!!! Василий Алексеевич! НЕ НАДО! НЕ НАСИЛУЙТЕ МЕНЯ! ПО-МО-ГИ-ТЕ!!!

Так громко закричала. Так жалостно завопила. Поля рязанские, леса рязанские всякого горя видывали, от царя Бориса до царя Батыя. Но такого ора, такого воя не слыхивали. Проснулась вся правительственная комиссия, сбежались трактористы, из окрестных деревень народ пришел. Старики, старухи. Шумят. “Разврат! Тому ли нас учил товарищ Сталин?!!”

Прокурор, человек семейный, на мобильнике № набирает, вызвать кого надо, составить, что надо. Замминистра гневается, кредит грозит отобрать и проверить, по закону ли фермер Василий Алексеевич Елимелехов земельный участок получал и не было ли тут злого умысла и тайного сговора. Десятка Василию Алексеевичу светит. Жанка ему на ухо: Женись. А то упеку. Давно мечтал Василий Алексеевич о хорошем добром семейном счастье. С женщиной тихой, хозяйственной. Ну вроде Жанки. И привалило счастье. На нём верхом сидит.Не стал разыскивать Василий Алексеевич других родственников. Да и некогда. Милиция уже едет. Говорит кристально честным голосом: “Мы тут с Жанной посоветовались. У нас это серьёзно. Венчаемся сегодня в местной церкви. Приглашаем всех на свадьбу. Внедрим передовые технологии. Повысить урожайность. Сына назовём в честь нашего замечательного прокурора. Я кончил, товарищи. Слезай Жанна.”

И Жанка вся зарделась, глаза потупила. Такая красавица, всем завидно, вот, думают, счастье Василию Алексеевичу, кровососу.

Милиции, конечно, отбой дали, но она всё равно приехала и тоже на свадьбе плясала. Правительственная комиссия по этому случаю на денёк задержалась, телевидение там из города, всё как у людей. Передовой фермер женится на потомственной крестьянке.

Нюрка, ну такая тёща! тебе б такую, похорошела, помолодела, не узнать. Целует Василия Алексеевича взасос, еле оторвали.

Обвенчались, пир горой, неделю все пьяные ходили, но турнепс успели убрать до холодов.

Сынок родился весь в папу. Трактористы до сих пор с исцарапанными мордами ходят. Жёны выясняют: “кто сблядовал?” Но Василий Алексеевич сияет. “Под такого пацана мы ещё один кредит возьмём”.

Маленький, а играет на гуслях, коровы заслушиваются. В Москве тоже заслушаются. Порешат братки очередного царя. Будет, будет наш Коля (Николаем назвали) царём всеа Руси.

От Кабыздоха 1-го до нашего Кольки четырнадцать родов, от Николая 3-го до переселения в места компактного проживания на Земле Франца-Иосифа четырнадцать родов, а там рукой подать.

Воссияем.

***************************************************

Amata nobis quantum amabitur nulla

Светлой памяти товарища Евсюкова посвящает автор эти лирические строки.

Маньяк-милиционер-педофил-садист вышел в ночное дежурство.

– Дяденька! Только о гуманизме!

Он посмотрел. Молодая, но уже плотная. Слегка смуглая. В темноте особенно пикантно. Не видно, что грязная.

До лесополосы недалеко, успею додежурить, решил милиционер и повёл девочку.

Девочка по дороге объясняла, что папочка напился пьяным, долго зачем-то бил мамочку. Мамочка сейчас лежит, ничего не говорит. А папочка зачем-то залез на дерево, зацепился за веточку, висит и качается.

Как удобно, вздыхал милиционер. Третьей будет. В состоянии аффекта, в результате суицида. Нашел, обнаружил, почти предотвратил, но уже не дышала.

Светила премия в квартале. Светила луна. Пели соловьи. В лесополосе их развелось. И никто не убивал.

Девочка шла и думала.

О чём думают девочки. Лунной ночью. В лесополосе. Рядом с верным надёжным другом. Папочка в беде. А этот поможет и защитит. Вон он какой плечистый. Он и мамочке поможет. А потом мы станем хорошими друзьями. И у него хорошая квартира. И он почти неженатый. Ах, как поют соловьи.

Вот, кажется, и то место. Луна ярко освещала поляну. Милиционер расстегнул кобуру. В ветвях действительно что-то белеется. Под деревом действительно что-то чернеется. Девочка не соврала.

Поют соловьи. Он вспомнил, что он ещё не женат. Лучшие минуты в родном общежитии вдруг вспомнились ему.

Как он подглядывал, а она писала. Как он писал на стене, а она смотрела. Как он писал на стенку, а он писал выше всех. И она смотрела, она одобряла.

И они не знали, что трихомоноз приводит к тяжким последствиям.

Но всё проходит.

Он прожил жизнь и ни о чём не жалеет.

А она пожалела. Она была первой. И он её убил с особо зверской жестокостью.

Никогда не зверейте, думал он. Всегда оставайтесь человеком. Кто ещё, как не человек, может изобрести такое, что ни одному зверю не додуматься.

Додумывал он уже на автомате.

Он бил, а она увёртывалась.

Он душил, а она кусалась.

Папочка качался на веточках, молча одобряя:

Бей её, все они такие!

И не встала мамочка, не сказала своё пьяное, но искреннее. Хуй ли бьёшь, матерьял портишь?

И