Томас Гунциг - Смерть Билингвы Страница 31

Оставшимся в студии счастливчикам, среди которых был и я, показалось, что в нескольких метрах от нас разбился тяжелый транспортный самолет. Мы вышли на улицу, за нами увязалось несколько насмерть перепуганных грохотом детей, и перед нами предстало все это месиво из трупов и раненых.

Снег порозовел от воды и крови. Мы нашли двух оставшихся в живых рекламодателей, Наксоса, который был наполовину в отключке из-за переломов, Каролину, скрючившуюся на сугробе, стонущих телевизионщиков и окровавленных ребят из «Осеннего дождя» с глубокими резаными ранами. Немного поодаль лежал Моктар, тоже без сознания. Я подбежал к нему, увидел, что его правая нога нелепо выгнута, а из носа сочится кровь. Но он еще дышал. Я не знал, что делать/Оставалось всего несколько парней из «Осеннего дождя»., таких же тормозных, как Дирк, телеведущий, который пребывал в полнейшем шоке, двое техников, четыре или пять медсестер на грани нервного срыва, да человек шестьдесят детей, поднявших дикий ор при виде раненых.

Я никогда не любил командовать. Я по натуре не вожак, но в тот момент мне стало ясно, что выбора у меня нет.

«Надо всех занести в дом и уложить на койки», — сказал я. Несколько здоровых взрослых бросились выполнять приказ, явно радуясь тому, что кто-то взял дело в свои руки. Переправкой Каролины занялся я сам. Она все еще была без сознания, верхняя часть лица у нее странно опухла. Помимо медсестры, которая сломала себе шею, и господина Спиннинга, которого мы не нашли, больше никто не погиб. Это казалось чудом, но у нас на руках было тридцать раненых, причем многие из них: господин Стор, господин Боун и двадцать парней из отряда, явно в тяжелом состоянии.

«Свяжись с гостиницей и скажи, чтобы прислали сюда вертолет с бригадой скорой помощи. Скажешь им, сколько у нас раненых, и постараешься описать, в каком они состоянии, чтобы врачи захватили с собой все, что понадобится», — приказал я Дирку, и тот отправился в грузовик за рацией.

Я подошел к Каролине и погладил ее по лицу. Я прикасался к ней впервые. Кожа у нее была нежная и теплая.

«Там ничего нет. Мы не взяли с собой рацию», — прохрипел запыхавшийся Дирк. Нам же предстояла не настоящая боевая операция… Наверняка все дело было в этом.

Я выругался. Не настоящая боевая операция… Какой идиотизм!

«Ладно, но здесь же должен быть телефон?» — спросил я медсестру со спадавшими на лицо рыжими волосами.

«Хм… Нет. Понимаете, это же заброшенная ферма. Это все только декорации, никому и в голову не пришло, что может понадобиться телефон».

Я закатил глаза. Настоящая катастрофа. Мы застряли в этой дыре вместе с ранеными, которым нужна была срочная помощь, и без каких-либо средств связи.

— Сколько времени понадобится, чтобы добраться до города на одном из ваших внедорожников? — спросил я оператора с обожженными руками, который корчился от боли в углу.

— В лучшем случае, часа два, если ехать с хорошей скоростью и срезать, где получится…

— Плюс еще час спасателям на сборы и полчаса на то, чтобы добраться сюда на вертолете.

— Это минимум, — сказал Дирк.

— Минимум, — сказал я. — Но выбора у нас нет.

Среди парней из отряда, не пострадавших при взрыве, нашелся доброволец. Это был нервный человечек, на гражданке работавший в службе доставки.

— Я привык водить быстро, кому уж ехать, как не мне!

— Давай скорее. Кое-кто из раненых уже при смерти.

И развозчик бегом бросился к внедорожникам.

Раненые лежали на койках игрушечного госпиталя, некоторые стонали, а кто-то, как Моктар и Каролина, был без сознания. Первый испуг прошел, и дети принялись с любопытством рассматривать раненых. Кудрявая девочка, которая сидела у Каролины на коленях, пока та репетировала, распевая рождественские песни, не отходила от нее, как зверек, беспокоящийся о здоровье своего хозяина. Я собрал пятерых медсестер, оставшихся в добром здравии, и попросил составить отчет о состоянии раненых. Через какое-то время девушка со спадающими на лицо рыжими волосами доложила:

— Некоторые просто находятся в шоке, у кого-то пара переломов, но, в принципе, ничего серьезного. Тому силачу, вашему другу, Каролине Лемонсид и командиру ничего не угрожает. С обожженными даже не знаю, что делать. По-моему, лучше их вообще не трогать. Если бы у нас были обезболивающие, может, стоило бы дать, а так… Но вот двадцать ваших товарищей и двое дядечек в костюмах теряют много крови. Если им как можно скорее не сделать переливание, есть риск, что они не выживут.

— Переливание? — спросил я.

— Да, переливание крови, — сказала рыжая.

— А вы умеете?

— Обычно этим занимаются врачи, но нам объясняли, как это делается. Это не так уж сложно.

— Но вам же понадобится оборудование.

— С оборудованием проблем не будет. Те, кто занимался декорациями, положили в шкафы все необходимое. Нам повезло, что они оказались такими дотошными.

— В чем тогда проблема?

— Кровь. На двадцать два человека понадобится очень много литров, понимаете?

— Так… — сказал я, на ходу обдумывая варианты.

— Те, у кого берут кровь, ужасно слабеют, — сказал бывший летчик. — Солдаты во время боевых действий не могут быть донорами, потому что потом им может стать дурно при любом физическом усилии. Во всяком случае, так было сказано в уставе, когда я служил в военно-воздушном флоте, но, кажется, правила остались прежними.

Использовать медсестер мы тоже не могли.

На наших глазах двое мальчишек затеяли драку. У одного пошла носом кровь, красные пятна запачкали футболку с Микки-Маусом, которая, на мой взгляд, была ему слишком велика.

— А как насчет детей? — спросил я медсестру. Та, похоже, была шокирована.

— Они слишком маленькие, у них мало крови, — ответила она. Но я продолжал настаивать. Я был уверен, что нашел выход.

— На каждого взрослого можно взять несколько детей. Сколько всего понадобится, как вы считаете?

— Я… Я не знаю. На лекциях нам говорили, что все зависит от веса. Я не очень хорошо помню, как это подсчитывают, но среди раненых есть такие, кто весит килограммов по восемьдесят. Из детей самые большие должны весить примерно по тридцать пять, а остальные — от пятнадцати до двадцати…

— То есть понадобится по четыре ребенка на каждого раненого.

— Да, думаю, что-то в этом роде, — сказала рыжая, почесывая затылок.

— У нас двадцать два раненых, значит, нужно восемьдесят восемь детей.

— Это слишком много. Их туг всего шестьдесят, — проговорила рыжая с задумчивым видом.

— Это как посмотреть. Эти расчеты верны, если забирать у донора не всю кровь, а только чуть-чуть. А здесь мы могли бы… — Выжать все до капли?

— Да. Если взять всю кровь, ее должно хватить. Во всяком случае, мне так кажется.

Никто из отряда не возразил, телевизионщики не возразили, ведущий тоже не возразил. Похоже, все были согласны. Дети, которые бегали вокруг нас туда-сюда, представлялись мне полем спелой пшеницы. Нам предстояло собрать урожай.

53

Потребовалась уйма времени и вся сноровка медсестры, которая когда-то стажировалась в детском саду, чтобы все дети, наконец, успокоились, замолчали и построились по двое. Медсестра сказала, что нужно как можно понятнее объяснить детям, что с ними будут делать и зачем, потому что иначе воображение у них разыграется, понесется на всех парусах, и может начаться паника. Я был не против, и она произнесла блестящую речь, построенную по всем правилам педагогики: «Некоторые взрослые очень сильно пострадали. Вы сами их видели. Они даже могут умереть, если мы их не вылечим быстро-быстро. Для этого нам понадобится ваша помощь. Чтобы спасти взрослых, которые заболели. Элен (рыжая медсестра) и Анн-Катрин (медсестра, похожая на генерала де Голля) уколют вас в руку. Это совсем не больно, будет только чуть-чуть щекотно, и все. Мы возьмем у вас немножко крови, чтобы перелить ее больным взрослым. Они будут вам за это очень благодарны, вы ведь спасете им жизнь. У кого есть вопросы?»

Очень бледный маленький мальчик поднял руку:

— А откуда взялась бомба? — спросил он.

— Ее подложили злые люди, которые хотят всем навредить, — ответила медсестра.

Другой мальчик, похожий на лягушку, спросил:

— Мадам, а как устроены бомбы?

— Не знаю. Это не важно. Они придуманы для того, чтобы делать зло, поэтому их вообще не должно быть. Вот и все. Я спрашиваю, хотите ли вы узнать еще что-то о том, что мы будем делать с вами сейчас?

В детских рядах ненадолго воцарилось молчание, а потом подняла руку кудрявая девочка:

— Мы от этого умрем? — тихо спросила она. Медсестра-воспитательница мило улыбнулась.

— Конечно, нет. Если хочешь, ты пойдешь первой, тогда ты сама во всем убедишься.

Ответ девочке явно пришелся не по душе. Тут я прервал вечер вопросов и ответов, сказав, что у нас мало времени, и пора приниматься за дело.