Томас Гунциг - Смерть Билингвы Страница 32

Ответ девочке явно пришелся не по душе. Тут я прервал вечер вопросов и ответов, сказав, что у нас мало времени, и пора приниматься за дело.

В подсобном помещении, отделенном тонкими деревянными перегородками, мы поставили четыре кровати. У дверей медсестра-воспитательница следила за беспокойной детской очередью и запускала детей внутрь по двое. В комнате их встречали Элен и Анн-Катрин и укладывали на одну из четырех кроватей возле кого-то из раненых. Элен вводила иголку в руку ребенка, потом в руку раненого, и начиналось переливание. Все было просто, как дважды два. Дирку впервые в жизни пришла в голову светлая мысль: чтобы не пришлось под самым носом у детей, дожидавшихся своей очереди, проносить безжизненные тела их товарищей, он предложил просовывать трупы в окно и прятать за высокой стеной. Все ради того, чтобы избежать паники. У нас на это не было времени.

Мы начали с тех, кто, на мой взгляд, был важнее всего: с господина Боуна и господина Стора. Как и было обещано, первой мы ввели кудрявую девочку, а с ней мальчика, похожего, на лягушку, который следил за нами недоверчибым взглядом. На то, чтобы полностью обескровить обоих детей и передать их, уже без сознания, но еще слабо шевелящихся, в окно, ушло всего несколько минут. Двое парней из «Осеннего дождя» положили их в мягкий сугроб у стены. Вскоре к ним прибавилось еще двое, потом четверо, потом шестеро товарищей по несчастью. Очередь постепенно таяла, куча детей, распростертых на снегу, росла, а наши раненые, которых мы продезинфицировали и забинтовали подручными средствами, понемногу возвращались к жизни. Помню, я вышел глотнуть свежего воздуха и увидел гору из шестидесяти детей. Она была просто огромная. Помню, мне тогда показалось, что их даже больше, но потом я понял, что все дело в множестве переплетенных рук и ног. Вся эта масса совершала странные движения, очень медленные и очень красивые. Маленькие бледные тела на белом фоне. Сваленные в кучу дети напоминали актинию, которую покачивает прибой.

А через пять часов мы услышали шум приближающегося вертолета.

54

Сегодня мой последний день здесь. В углу палаты Никотинка поставила пластиковый пакет, в котором лежат две или три вещи, которые были на мне, когда я попал сюда. Я разложил их у себя на кровати. Это оказалась форма «Осеннего дождя», выстиранная и выглаженная, старый свитер и хлопковые брюки, каких у меня, насколько я помню, никогда не было. Я надел свитер и брюки, они повисли на мне мешком, так сильно я похудел. Но в общем они мне вполне подошли. Странное ощущение, когда сбрасываешь с себя больничную пижаму и надеваешь обычную одежду. Я чувствую, как снова становлюсь самим собой.

Телевизор у меня работает без перерыва. Стоит его выключить, как в голову лезут всякие мысли, а в эти последние дни ни цвет, ни запах собственных мыслей меня совсем не радует. На экране атлет с намасленным телом готовится к очередному этапу Междисциплинарных встреч. На бритых висках у него временная татуировка с рекламой спортивных товаров. Я обещаю себе, что обязательно займусь спортом. Буду отжиматься, подтягиваться и качать пресс. Мне совсем не нравится длинный мешок с костями, который теперь служит мне телом. Наверняка это можно исправить, если хорошо питаться. Погода на дворе стоит отличная. Я впервые открыл окно, впустив теплые городские запахи. Жизнь пахнет просто замечательно.

В последнее время я плоховато сплю. Мне часто снится кудрявая девочка. Мне снится, что мы с ней разговариваем часами напролет, но она не понимает, что я ей говорю. Мне снится, что я и сам не понимаю, что говорю. Мне снится, что она хочет, чтобы я взял ее на руки, и мне это приятно. Странный сон.

Крошечная часть моих воспоминаний до сих пор скрывается где-то в затянутых туманом уголках памяти. Я спросил Никотинку, она посоветовалась с главврачом, а тот ответил, что это нормально, и некоторые воспоминания, особенно связанные с той мартовской ночью 1978 года, могут так никогда ко мне и не вернуться. Они просто растворились в адреналине. Пшшш… Как кусок сахара в чашке кофе. А еще врач прописал мне упражнения, помогающие восстановить в памяти события, которые привели меня сюда, в хронологическом порядке, от самых давних до ближайших. Я упражнялся много дней подряд, взяв за отправную точку тот момент, когда на старую ферму наконец прибыла подмога. Я помню, что прилетел не один вертолет, а целых три, причем огромных. Армия не шутит с жизнью рекламодателей. Бригада скорой помощи человек в тридцать привезла с собой кучу коробок, доверху набитых медицинским оборудованием. Помню их удивленные лица, когда я рассказал про детей, про переливание крови и показал кучу рук и ног, громоздившихся у стены. Помню, врачи осмотрели раненых, которые лежали на кроватях в съемочном павильоне и явно шли на поправку, и остались довольны. Если не считать нескольких случаев гемолиза из-за несовпадения группы крови, мы нигде не напортачили. Помню, мне сказали, что я хорошо среагировал в сложной ситуации. Мне было приятно. Я никогда в жизни не подозревал, что у меня хорошая реакция. Тут очнулась Каролина и сказала: «Что случилось? Что случилось?» Моктар пришел в себя и сказал: «Черт, черт, черт»… Наксос пришел в себя со словами: «Установка с низким напряжением, подключенная к постоянному току, вряд ли прослужит долго»… Пришли в себя ребята из «Осеннего дождя», пришли в себя двое рекламодателей. И все они выглядели прекрасно. У всех были розовые, свежие щечки. Все помолодели лет на двадцать.

Еще я помню, что на одном из вертолетов прилетела суперэлегантная, классно причесанная и суперулыбчивая девица из руководства кабельного телеканала. Она стала что-то бурно обсуждать с ведущим, господином Стором из «Келлогс» и господином Боуном из «Дженерал Фуд». А потом эта суперэлегантная, классно причесанная и суперулыбчивая девица сказала мне, что надо облить детей бензином и сжечь. Помню, это была действительно грязная работа, грязнее не придумаешь. Но помню я и то, что на пару дней раньше начал работать правозащитный телеканал, и лить воду на его мельницу было совсем ни к чему. Это было вполне разумно.

Помню, как мы вернулись в городок. Сверху он выглядел особенно мрачно: серое пятно посреди грязно-белых полей. Руки у меня провоняли бензином. Нам сказали, что концерт, назначенный наследующий месяц, никто не отменял, что Каролина неуязвима, как атомная подводная лодка, и что она обязательно поправится, а под конец пожелали нам веселых праздников. Помню, украшенная елка все еще стояла на своем месте. Помню, девушка из руководства телекомпании не переставала улыбаться, но мне было ясно, что на самом деле радоваться ей нечему. Проект, который должен был обеспечить каналу небывалые рейтинги, с треском провалился. Один из главных рекламодателей погиб, а остальные получили ранения, страшно разозлились и уже готовы были вдрызг разругаться со злополучной телекомпанией. Из лакомого куска война превратилась в жалкую кучу дерьма. Я прекрасно помню, что в тот же самый вечер Дирк убил Моктара. Помню, этот кретин уверял, что то была самозащита и что словенец якобы напал на него первым. Все поверили, хотя человека, с которым я был так близок, задушили во сне. Никто не стал задавать никаких вопросов. Помню, с того дня все покатилось в тартарары. На экране мелькал один только Джим-Джим, его песни крутили по всем каналам. О Каролине больше никто не вспоминал. Я не мог понять, зачем при таком раскладе устраивать этот несчастный концерт, а потом, помню, перестал задумываться о чем бы то ни было и несколько недель подряд бродил в полном одиночестве среди лесов и снегов по примеру Моктара, о котором скучал гораздо больше, чем мог предположить.

Помню, что какая-то часть меня, на которую я ужасно злился, продолжала ждать знака от Каролины. Эта идиотская надежда паразитировала на слабостях моего характера, пытаясь убедить меня в том, что знак от Каролины послужит своего рода противоядием, защитит от всех неприятностей, какие только случаются со мной в жизни. Каролина не выходила из своего номера. Всем было на это наплевать. Проходя мимо сооружений, где должен был состояться концерт, мы шутили, что это будет грандиозный облом. Помню, нас это забавляло.

А больше я уже ничего не помню.

55

Никто, кроме Никотинки, не пришел со мной попрощаться. Впрочем, она тоже пришла не затем, чтобы попрощаться. Похоже, она явилась, чтобы я подписал какую-то бумажку. Так уж заведено в этом госпитале. Странный порядок. Не сказать, чтобы трогательный. Просто странный.

Поскольку моя память, несмотря на прописанные врачом упражнения, восстановилась не полностью, я задал Никотинке еще один вопрос. Не похоже, чтобы она была растрогана. У нее такое же безучастное лицо, как всегда.

— Что произошло в день концерта?

— Вы хотите сказать, в день нападения?