Дмитрий Калин - Книга россказней Страница 48

Воздух, занимавший свободное пространство между предметами, напротив, стал плотнее и материальнее. Хазе приходилось пробираться сквозь него, как через густой лес.

Слабость и кажущееся изменение реальности художник списывал на высокую температуру, которая не спадала, несмотря на лекарства. Он осознавал, что иногда бредит и видит галлюцинации. Иначе нельзя было объяснить ни его состояние, ни внезапное и ничем не объяснимое появление в квартире черного пса.

Однажды, когда казалось, что за ним наблюдают дольше и пристальнее обычного, Хазе обернулся и увидел его сзади в углу комнаты. Довольно странно, но художник нисколько не удивился и не испугался, приняв это как само собой разумеющееся. Напротив, он даже чуточку обрадовался: нашлось объяснение ощущению, что он не один.

– Иди сюда, – позвал Хазе.

Пес, нисколько не смутившись, поднялся на лапы и, не спеша, ушел в стену. С той поры он часто показывался в квартире. Ни есть, ни пить он не просил, даже когда предлагали. Стараясь не тревожить художника, он тихо наблюдал за его работой, а когда надоедало, неожиданно исчезал. Хазе привык, что тот всегда рядом, и перестал вздрагивать, когда из шкафа или из-за спинки дивана внезапно выныривала его морда.

Отчаявшись сделать что-либо стоящее, Хазе взбесился и швырнул кисти в картину. Спружинив от разрисованной поверхности, они разлетелись по комнате, перепачкав ее краской. Необходимо было успокоиться, а лучше всего оставить работу на время, чтобы привести мысли в порядок. Хазе использовал этот прием в самом крайнем случае, когда не оставалось другого выхода. Отдохнув, он быстро и без особого усилия заканчивал начатое. Найденные решения казались простыми и столь очевидными, что было удивительно, как раньше они не пришли в голову. Но в этом способе таилась опасность никогда не закончить работу. Картина, прорисованная до мельчайших деталей в уме, становилась художнику неинтересной. Он уже создал ее в своем воображении. Да, ее нельзя было потрогать или увидеть посторонним, но это было неважно. Для Хазе она уже существовала. Делать же материальную копию ему было скучно. Тем более появлялись иные, более захватывающие замыслы. Но художник без картин – все равно, что писатель без книги, поэтому, отбросив свое нежелание, он садился за мольберт.

Хазе, провалившись в диван и намереваясь отрешиться от всего, включил телевизор. Расплющивая кнопки пульта, он отчужденно вглядывался в перископ действительности.

Сразу же бросилось в глаза, что стаи разномастных собак сновали повсюду. Они заполонили студии популярных ток-шоу, влезали в новостийные передачи, наравне с важными персонами присутствовали на встречах на высшем уровне, на заседаниях Госдумы, на международных конференциях политиков, на митингах и демонстрациях.

По команде выдрессированные люди шли туда, куда их тянули за поводок, говорили и делали то, что им прикажут. Не замечая псов, они кичились своей независимостью, расхваливали свободу или жаловались на ее недостаточность.

– У каждого свой пес пустоты, – пожал плечами Хазе и выключил телевизор. – Нужно как следует выспаться и выздороветь, а то голова раскалывается. Того гляди, лопнет. На ноги встанем – там видно будет. Посмотрим, что дальше делать. Палец еще болит…

Художник тронул уколотый указательный палец, рассматривая загноившуюся ранку. Задрожал холодильник, и неожиданно во всем доме погас свет.

– Очень хорошо, – подумалось художнику. – Не нужно вставать и выключать. Все. Спать, спать, спать…

Черно-белая рябь замельтешила, вытягиваясь в беспорядочно суетившиеся линии. Внезапно остановившись, они принялись переплетаться между собой, превращаясь в нависшую призрачную ткань. Хазе уперся в нее ладонями, стараясь приподнять над собой. Полотно прогнулось, но едва натиск ослаб, вернулась в прежнее положение. Ощупывая пространство, художник силился понять, где он очутился. Над головой, слева и в ногах находились точно такие же преграды, что и над ним. Зато слева было свободно. Хазе перекатился туда и наткнулся на препятствие, напоминающее тонкую натянутую пленку. Под напором она лопнула, и художник вывалился в отвесно уходящую пропасть, чудом успев ухватиться за край. Удивительно, но висеть было совсем не тяжело. Казалось, что вес тела значительно уменьшился. Хазе отпустил одну руку, проверяя, насколько ослабла сила гравитации. Пальцы, не напрягая мышцы, свободно держали тело.

Глаза постепенно привыкли к темноте, превращая ее в сумрак. Зрачки выхватили возвышающуюся глухую стену над нишей. Сзади – точно такая же картина. С одной стороны – уходящее в темноту ущелье, а с другой виднелось окончание коридора. Хазе, перебирая руками, направился к нему, свернул за угол и, легко подтянувшись, вполз в проем. Он оказался между двух плоскостей, в прямоугольном пространстве, ограниченном со всех сторон рвами провалов.

– Блин, принц Персии какой-то! – подумал Хазе, вспоминая одну из своих любимых компьютерных бродилок. – Ну, теперь понятно, почему такой странный сон снится: воспоминания об игре наложились на подсознание. А это еще что такое?

Неподалеку от него шевелился темный клубок. Неожиданно сгусток стал разбухать, увеличиваясь в размерах и меняя форму. Мгновение – и он превратился в черного пса, дружелюбно посматривающего на Хазе.

– Псина! Ты?! Иди сюда!

Собака подползла к нему и, ласкаясь, завиляла хвостом.

– Ах ты, псина эдакая, – потрепал по загривку Хазе. – И ты в моем сне.

Сумерки рассеялись, и плоскость над художником посветлела, становясь прозрачной, как стекло. Сквозь него виднелась основа дивана, выемка тумбы и шкафа.

– Так вот я где! В полу своей квартиры! – догадался Хазе. Прорвав тонкую пленку, он просунул руку в ножку стола. – Здорово!

Перекатившись, он сел в тумбу, просунув голову в телевизор, а затем встал в полный рост в шкафу.

– Какой классный сон! Я в нем смогу путешествовать, куда захочу. Не будем терять времени, а то вдруг проснусь. Пес, пошли гулять! – окрикнул Хазе неизвестно куда запропастившуюся собаку. Та примчалась на призыв, волоча в зубах недописанную картину, бумагу и краски.

– Ух ты, какой молодец! Правильно, будем рисовать все, что увидим, а то, когда проснусь, все позабуду.

Хазе вылез в проем и хотел было карабкаться вверх, но увидел, что пес отрицательно качает головой. Подпрыгнув, он завис в пространстве, помахивая ушами, как крыльями, показывая, что нужно делать.

– Извини, но у меня уши не такие подвижные, как у тебя. Хотя…

Он решительно оторвался от стены и замахал руками. Тело послушно поплыло ввысь, пока не коснулось окончания крыши. Переходя из одного дома в другой, путешественники добрались до верха небоскреба и остановились, ожидая неизвестно чего. Пес выхватил из пространства подходящее облако и нырнул в него. Хазе последовал его примеру, и приятели поплыли над землей, взбираясь все выше и выше. Облачный лифт остановился, и они вскочили в пролетающий мимо астероид, который понес их к ледяному сгустку, мерцающему в самом центре Вселенной.

– Ну чего, я ломаю дверь? – спасатель вопросительно глянул на участкового.

– Ломай, ломай! – вместо него ответил Санька Ивлев, который и поднял тревогу. – На звонки не отвечает, дверь не открывает. Приступай!

Собравшиеся возле квартиры Хазе соседи одобрительно зашумели.

– Конечно, ломай, – выступил вперед Витька. – Вдруг, человеку плохо, и он на помощь позвать не может?.. Давление там или сердце прихватило. Я его когда последний раз видел, на нем лица не было. Я его даже сначала не узнал. Думал, он или не он. Гляжу, вроде бы он, а с другой стороны, вроде не он. Потом присмотрелся – нет, ну точно он! Я бы его сразу бы узнал, уж сколько лет знакомы, но на нем лица не было, поэтому и не узнал. А будь он в порядке, то тогда, конечно, сразу бы узнал, что это он. И сомнений бы не было, что это не он. А тут гляжу, что это как бы он, но, с другой стороны, и не он. И не узнать, а…

– Ломай, – махнул рукой участковый.

Пила завизжала, вгрызаясь в стальную дверь и заглушая Витьку, продолжавшего говорить. Лестничная площадка заполнилась запахом гари. Через десять минут вход освободился, и любопытная толпа, теснясь и толкаясь, рванула внутрь. В квартире пусто. В беспорядке валялись на полу бумага, карандаши и краска. На столе топорщилась давно затухшими окурками пепельница.

– Странно, все вещи на месте. Верхняя одежда и ботинки тоже, – осмотрелся вокруг Ивлев. Не мог же он раздетым уйти?!

– Не мог, – подтвердил спасатель. – Дверь изнутри была закрыта. Разве если только в окно выскочил.

Проверили окна, но они оказались закрытыми. Люди разбрелись, заглядывая во все закутки. Витька даже залез на антресоль, проверяя, не спрятался ли там Хазе. Пусто.

– Да нет его в квартире! Куда можно деться в этой конуре?! – решил участковый. – Ладно, давайте все на выход. Буду оперативную группу вызывать, пусть разбираются.