Евгений Николаев - Снайперские дуэли. Звезды на винтовке Страница 10

И правда, из-за дома по тропинке уже бежали к оврагу еще трое фашистов. У каждого в руке было по два ведра. Первый из них, не глядя вокруг, быстро скатился со склона оврага, присев на полы шинели. Второй хотел последовать его примеру, но, окинув взглядом представившуюся ему картину, сообразил, в чем тут дело, и повернул было назад, однако третий, сбитый моей пулей, свалил его с ног, и оба — и живой и мертвый — покатились вниз, перегоняя свои ведра. А я тем временем занялся первым гитлеровцем. Быстро откатался на русских горках и он. Второй, заорав благим матом от испуга, кинулся было вверх, но не успел сделать и трех шагов, как и с ним все было кончено.

А там, за домом, разгоравшимся все больше, решили применить другую тактику: не дождавшись воды, стали забрасывать огонь снегом. Вот я увидел лестницу, появившуюся с той стороны, чуть выше крыши горевшего дома. На гребень крыши, к трубе, уже лезли два солдата. Что они хотели там делать, я не понял, да и не до того мне было. Только и один, и другой после моих выстрелов скатились на землю.

А вокруг дома уже бушевало пламя. Слышны были взрывы, глухо раздававшиеся внутри самого склада.

— Ну, братва, — произнес младший лейтенант Владимиров, — сейчас, кажется, действительно рванет! Давайте-ка лучше спустимся вниз.

Мы все быстро нырнули на дно воронки. И не успели, широко раскрыв рты, прижаться друг к другу, как воздух потряс оглушительной силы взрыв. Ахнуло так, что земля ходуном заходила под нами, а в воздух поднялись, обгоняя друг друга, доски, бревна и огромные комья земли. Все это с грохотом падало вокруг нас.

Так мы лежали, кажется, минут пятнадцать. Но как только почувствовали, что последние осколки глубоко впились в землю и наступила тишина, мы выползли на поверхность. Оглянувшись на пейзаж, существенно изменившийся за какие-то десять минут в обороне врага, мы быстро побежали к своим траншеям. Вслед нам не раздалось ни одного выстрела: стрелять было некому. Все, что находилось вокруг склада, взлетевшего только что на воздух, было сметено с лица земли. Лишь огромная воронка чернела да комья свежей и дымящейся земли остались на том месте.

А вечером, в землянке, я выводил на цевье своей снайперской винтовки белой масляной краской четыре средние и шесть маленьких звездочек. Они обозначали, что из этой винтовки мной уничтожено 46 фашистских захватчиков.

Большого размера звездочкам еще только предстояло появиться на смену этим, маленьким…

Боевые будни

На участке, где мы стояли, при замене подразделений одного-двух снайперов, хорошо изучивших оборону противника, оставляли «сверхсрочниками». Снайперы должны были помочь свежему подразделению освоиться на новом месте, разобраться в обстановке. Но, как правило, мы так и оставались потом в штате этой новой роты или батальона до прихода очередной смены. А потом все это повторялось при следующей замене. Люди шли на отдых, а снайперы работали, как говорится, без выходных.

Постоянные бомбежки, непрерывные артобстрелы, охота за снайперами противника, ежесекундная возможность самому стать мишенью для не менее опытного немецкого стрелка или погибнуть от любой шальной пули или осколка вражеской мины или снаряда — все это держало в постоянном напряжении.

Однако никто из нас не ныл, не жаловался, потому что мы понимали: этого требовало дело. Да что там говорить, мы сами добровольно и вполне сознательно оставались на этом участке, продолжали бить фашистов, забывая порой, к какому подразделению причислены. Слабые физически среди нас были. Однако слабые духом не встречались.

В свободное от работы ночное время я уходил к своему дружку, земляку Володе Дудину, нашему старшине роты, тоже бессменному на этом участке. Я забирался в его хозяйственную землянку-каптерку и там, лежа на ящиках с боеприпасами или на каких-то мешках, в относительной тишине мог спокойно поспать, полежать с вытянутыми, уставшими ногами.

С Володей мы легко находили темы для разговоров. При свете самодельной коптилки, заправленной бензином или жиром, мы вспоминали далекое, дорогое мирное время. Мы вспоминали наш довоенный 154-й полк, пограничный город, красоту карельской природы. Вспоминали, конечно, и свой родной Тамбов, нашу до обидного короткую юность, свой дом, родных и знакомых. Только о девушках, о любимых мы не говорили, — просто у нас их не было.

Володя Дудин, став старшиной роты, заботился о снабжении личного состава боеприпасами, обмундированием и питанием. А в свободное от работы «личное» время он вместе со мной выходил на передний край со снайперской винтовкой. На его боевом счету уже числилось десятка три уничтоженных фашистов.

Однажды мы так увлеклись с ним беседой, что не заметили, как за закрытой дверью землянки наступил рассвет. Напомнил нам об этом наш полковой острослов и насмешник, лихой в прошлом шофер Володя Козырев. До войны он возил командира полка, но проштрафился, и его направили в строй.

Ворвавшись в каптерку, Козырев прямо с порога, сделав огромные глаза, закричал:

— Вы что же сидите тут, байки травите, а там фашисты такую пакость придумали!

— Что там еще за пакость ты увидел? — недовольно спросил Дудин, привычно ожидая от Козырева очередного подвоха или розыгрыша. — Опять сюда трепаться пришел?

— Да я вполне серьезно! Немцы поставили фанерный щит, а на нем — подлые надписи в наш адрес. Что делать-то будем?

— Пошли, Володя, — говорю я Дудину, — бери свою снайперку, посмотрим, что там за наглядная агитация у фашистов.

Вот и передний край. Действительно, на немецкой землянке стоит фанерный щит на тонких рейках, воткнутых в снег. По щиту крупно написано углем: «Здовайтеся миряни! Передите наша сторона!»

— Ну-ка, старшина, — говорю я Дудину, — заряжай полную обойму да бей! Ты — по правой, а я начну по левой стегать.

После шести моих выстрелов щит накренился на левую сторону: рейка была перебита. Правая, Вовкина, еще держалась. По ней я успел сделать всего один выстрел: последняя пуля, выпущенная Дудиным, сделала свое дело — фанерный щит упал, завалившись лицевой стороной в нашу сторону.

— Вот так-то будет лучше! И на что, сволочи, рассчитывали? Чекистам писать такое! А тебе, Козырев, в благодарность за проявленную бдительность я открою секрет: тебя хотят снова посадить на машину. Правда, пока на санитарную.

Володю Козырева действительно вскоре забрали в наш медсанбат. Мы, его друзья, были рады за него: он любил свое дело и водителем был отменным. И парень он был лихой. Скольких раненых перевез в Ленинград наш Володька! Скольким жизнь спас! Возил оперативно, в любую погоду, проскакивая под артобстрелами, бомбежками…

Володя Козырев умер в 1973 году в Тамбове. Работая на машине городской «Скорой помощи», он сам был безнадежно болен.

— Слышь, Вовка, — говорю я как-то Дудину, — завтра я решил посидеть в одном хорошем месте. Знаешь на нейтралке разбитый трамвай? Так я уже два дня кручусь там, готовлю огневую позицию. Сегодня она у меня будет закончена. Удобно — до немцев рукой подать, все видно как на ладони, а меня ни одна пуля не возьмет. Почти под трамваем оборудовался!

— Смотри не прогадай, — отвечает Дудин. — Ориентир и для немцев тоже очень хорош!

— Я и сам об этом думал, но больше двух дней там сидеть не собираюсь — сменю позицию.

— Ну, ни пуха тебе, ни промаха! — говорит мне Володя, подливая горячих щей из свежемороженой капусты нашей заготовки.

Как-то послали меня с группой бойцов «старшим заготовителем» на нейтральную полосу, где осенью хозяйничали ленинградские женщины. Нам тогда пришлось нелегко: под огнем противника, на сорокаградусном морозе отыскивать под глубоким снегом огромные кочаны и рубить их в темноте, а потом складывать в мешки из плащ-палаток. Зато капусты заготовили для батальона почти на месяц!

Мы с Володей от души посмеялись, вспомнив мой вторичный «огородный» поход. В ту ночь гитлеровцы почему-то совсем не вели огня в нашу сторону. А объяснилось потом все очень просто: кроме моей группы, в кромешной темноте трудились и фашисты — им тоже захотелось капусты… Когда мы разобрались, что к чему, было уже поздно: и те, и другие разошлись в разные стороны.

…Поблагодарив хозяина за щи, я отправился к себе: перед выходом надо успеть еще проверить свою «подружку», как мы, снайперы, называли испытанную в боях и безотказную русскую трехлинейку с оптическим прицелом. Проверить — значит почистить, смазать, а зимой и замаскировать: обмотать всю чистым бинтом, чтобы она не выделялась на снегу.

В своей землянке, пристроившись на каком-то ящике, я занялся этим привычным делом. Бойцы услужливо предлагали мне патроны из своих запасов с пулями, окрашенными в разные цвета: зеленые — бронебойные, красные — зажигательные, желтые — трассирующие. У немцев и финнов были пули с желтой окраской — это разрывные, так называемые «дум-дум», запрещенные международным правом. Однажды такая пуля, выпущенная фашистским снайпером, разорвалась в моей руке, разворотив «верхнюю треть левого плеча», как писалось потом в моей истории болезни.