Василий Яковлев - Разведчики Страница 10

Женщина скользнула по нему безразличным взглядом, что-то тихо сказала Вадлеру, они встали и пошли к выходу. Она ни разу не обернулась.

Пронесло пока, облегченно подумал Василий. К нему подбежала Лиза, захлопотала вокруг, спрашивая, не хочет ли господин офицер перекусить.

О нет, он сыт. Его хозяйка отлично кормит. Он только зашел сказать своей Лизхен, что она прелестна, как всегда, и пусть она, как всегда, пожелает ему сегодня удачи.

Но около двери — Лиза провожала Курта Коха — он спросил ее:

— Кто эта женщина, которая завтракала с Вадлером?

— Вероника Рубцова переводчица Розенберга. Дрянь, по-моему. Такая внешне обаятельная, а надо же… Говорят, она и раньше была шпионкой. Сейчас есть дела поважней, а потом наши до нее обязательно доберутся, — и вдруг встревожилась: — А что случилось?

— Нет, нет, я просто так спросил. Значит, говоришь, шпионка… — Румянцев помолчал, сосредоточенно глядя поверх Лизы в окно, где все залитое солнцем переливалось, искрилось море. — Я хотел сказать тебе, Лиза, если услышишь что неладное, немедленно же вместе с Петром и его «мамой» уходите в лес. Это мой приказ.

Лиза кивнула головой. Она понимала, что расспрашивать лишнее.

А Румянцев шел и думал о том, что может принести ему сегодняшняя встреча. Никакого сомнения быть не может, это именно та самая Вероника Рубцова. В таком небольшом городке, как Приморск, встречи с ней избежать совершенно невозможно. Если она узнает его — полный провал. Что же делать с Рубцовой? Убрать? А что, если она тоже работает здесь по заданию командования? Нет, его бы поставили в известность. И все же надо сегодня же сделать запрос. Рисковать нельзя, слишком не похоже было, чтобы та Рубцова, которую знал Румянцев, могла стать предательницей. И все же… неужели он ошибся тогда, в тысяча девятьсот тридцать девятом?

Начальник областного управления Мамедов, передавая Румянцеву дело Вероники Викторовны Рубцовой, предупредил его, что расследование почти закончено и ему предстоит лишь суммировать, уточнить кое-что, оформить. Уйдет на это, по-видимому, не больше недели. Однако вместо того, чтобы оформить дело, уточнить некоторые второстепенные мелочи, Румянцев по существу повел расследование с начала. Через две недели Мамедов вызвал его к себе. Разговор, как и ожидал Румянцев, был не из приятных.

— Я поручил это дело вам, лейтенант Румянцев, как способному оперативному работнику. А вы проявляете недопустимую медлительность, нерешительность. Вы — работник органов государственной безопасности. Оперативный работник. Поймите — оперативный! — последнее слово Мамедов особо подчеркнул. — Оперативность, быстрота, даже стремительность — вот что должно быть вашим девизом.

Начальник сделал паузу. Румянцев тоже молчал. Все это было справедливо.

— Над делом Рубцовой до вас уже основательно поработали. Почему вы тянете, черт возьми? И вообще я вас не понимаю, лейтенант. Вам бы не в органах работать, а сестрой милосердия быть. Тем более в наше трудное время, когда кругом враги. Понимаете, враги! — Мамедов сбился со своего бесстрастного тона, он почти кричал. Румянцев понял, что молчать дальше нельзя.

— Я все понимаю, товарищ начальник. Но в деле Рубцовой для меня кое-что неясно… И еще мне кажется, в нашей работе промедление не так страшно, как ошибка. Об этом еще Дзержинский говорил. А время тогда было не менее трудное, и…

— Ваше мнение вы можете оставить при себе, — перебил его Мамедов. — Что вам кажется, меня не интересует. Вы обязаны повиноваться мне, здесь я приказываю, а не Дзержинский, — и, натолкнувшись на посуровевший взгляд Румянцева, осекся. Резко повернулся к окну, помолчал, отрывисто бросил: — Когда закончите расследование?

— Через две недели! — твердо ответил Румянцев и весь напрягся.

Но вопреки его ожиданиям нового взрыва не последовало. Мамедов сказал холодно, бесстрастно, как и в начале разговора:

— Сегодня я вылетаю в Москву. Вернусь через десять дней. Если дело Рубцовой, оформленное до конца в соответствии с уже проделанной работой, не будет лежать у меня на столе, пеняйте на себя. Мягкотелость вы проявляете не в первый раз. Последствия могут быть самые серьезные. Все. Можете идти.

Прежде чем вернуться к себе, Василий долго стоял у окна в конце длинного коридора, курил, думал. Несмотря на благополучный исход, разговор с начальником оставил неприятный осадок. Может, лучше было бы рассказать обо всех своих сомнениях и о той тонкой ниточке, которую удалось нащупать. Если она не оборвется, дело может принять совершенно иной оборот. Но пока это все его предположения. Что еще он мог сказать Мамедову? Что у подследственной Рубцовой правдивые, честные глаза и всему, сказанному ею, он верит куда больше, чем показаниям свидетелей. Что ему не нравятся сами эти свидетели, которых он вызывает еще и еще раз? Не нравятся потому, что у этих людей дрожат руки и голос, а глаза они прячут. И так спешат, так спешат, даже захлебываются. А Рубцова отвечает спокойно, неторопливо. И все время смотрит прямо. Может быть, познакомить Мамедова с показаниями новых свидетелей, которых он опросил, которые так хорошо говорят о Рубцовой. Но ведь они не могут опровергнуть факты, говорящие против нее. Интуиция подсказывает Румянцеву, что вина Рубцовой далеко не бесспорна. Василий представил, как он говорит все это Мамедову, и усмехнулся. Нет, начальнику он может только докладывать. Интуиции, эмоции начальника не интересуют, ему нужны факты, факты… Интересно, а что сделал бы Мамедов, если бы сказать, что факты эти кажутся ему, Румянцеву, неубедительными. С самого начала, как только он познакомился с делом. Да-а…

Когда Румянцев вернулся к себе, на его столе лежало новое дело № 205. Сухие лаконичные строки сообщали о том, что сегодня в 11.00 был тяжело ранен гражданин Глебов. Преступник бежал. Помощь подоспела поздно — Глебов был уже мертв.

Лейтенант Румянцев стиснул зубы. Убит Глебов, видимо, похищено все, что он вез с собой. Оборвалась тонкая ниточка, с помощью которой он рассчитывал многое прояснить в деле Рубцовой. Как же он мог не уберечь Глебова! Правда, он ожидал его приезда позже. Но это не оправдание. Он обязан был предвидеть. Оперативность… Какая уж тут оперативность!

Настоящую оперативность проявил Мамедов. Он вернулся не через десять, а через три дня. Узнав, что Румянцев все еще не закончил дело Рубцовой, тут же подписал приказ об увольнении лейтенанта Румянцева из органов НКВД. И прибавил, что Румянцев дешево отделался. По-настоящему его судить бы надо.

И вот теперь советский разведчик Румянцев встретился в городе, оккупированном врагами, с этой женщиной. Она служит немцам. Значит, он ошибся тогда? Значит, прав был капитан госбезопасности Мамедов?

День прошел относительно спокойно. Румянцев решил ничего не предпринимать, пока не получен ответ на запрос о Рубцовой. Сегодня же он свяжется с командованием.

А вечером, как только Румянцев пришел к себе, к нему постучался Петр Костомаров.

— Ты зачем? Я же говорил тебе, что у меня ты можешь появляться только ночью.

— Дело у меня неотложное.

— Хорошо. Выкладывай. Только быстрей и как можно короче.

Но поговорить им не удалось. В стену, ту, за которой была комната хозяйки, три раза стукнули. И вслед за этим послышались шаги в коридоре. Поднявшись с тахты, Румянцев быстро приподнял ковер. Петр юркнул в тайник.

Румянцев опустил ковер, взял с этажерки небольшой мешочек и резким движением опрокинул его на стол. По скатерти рассыпались драгоценные камни. Румянцев склонился над столом.

Когда вошел Бергер, Курт Кох рассматривал в лупу большой молочно-белый камень.

— А я зашел пригласить вас… — начал было Бергер и осекся: он увидел камни.

— Что это?

— Вот это, — Курт Кох поднес камень к лампе, и он голубовато замерцал, — вот это опал. А здесь — рубины, сапфиры…

— О, да у вас целое состояние! Продаете?

— Эти три могу продать, — Кох отодвинул в сторону два крупных рубина и один сапфир поменьше. — У меня такие есть еще.

— И сколько?

— Три тысячи марок.

— Но это очень дорого…

— Да что вы, Бергер, эти камни стоят по меньшей мере пять тысяч марок. Я уступаю вам по дружбе.

— Но где я возьму столько?

— О, Бергер, о чем речь? Не вам бы жаловаться на бедность.

Бергер нерешительно перебирал холодно сверкавшие камни, он то подносил их ближе к глазам, то рассматривал через лупу. А потом, откинув голову, любовался многоцветным сиянием. Он разбирался в камнях и много бы отдал, чтобы приобрести хоть несколько из этих бесподобных по величине и отделке (интересно, где этот пройдоха отхватил такие?), но жадность мешала. И он снова стал торговаться как опытный, прожженный завсегдатай всяких злачных мест.

В это время за ковром послышался вначале шорох, потом какой-то удар. Бергер взглянул в ту сторону внимательно, Курт Кох безразлично.