Баурджан Момыш-улы - За нами Москва. Записки офицера. Страница 11

— Молодцы! — вырвалось у меня. Отступающие дошли до лога. Отставшие подбирали раненых.

Немецкая артиллерия и минометы начали обстреливать позиции роты Филимонова. Опять огонь жиденький. Судя по звукам боя, идут жаркие схватки на главном направлении — Волоколамском, и вся артиллерия немцев сосредоточена там.

Прибежал Бозжанов.

— Филимонов просит разрешения на отход.

— Позови его самого сюда.

Из-за угла сарая Бозжанов подает сигналы (видимо, они договорились друг за другом наблюдать): он по-разному машет руками, наверное, то отрицая, то подтверждая, что понял.

Филимонов, согнувшись, помчался к нам. Его рота продолжала вести частый огонь.

Добежав до нас, Филимонов, шумно отдуваясь, произнес: — По ваш...му приказанию....

— Отдышитесь, Ефим Ефимович. Как будто все по порядку идет, — говорю ему.

В это время затрещали ружейно-пулеметные выстрелы с бугорка и заохало несколько пушек с новых позиций Краева, Брудного, Кухаренко.

— Как бы по своим не попали, — забеспокоился Бозжанов.

Синченко подводит из укрытия сарая коней и, кажется, глазами говорит: «Раз там заговорили, пора вам туда ехать».

— Скачи к Рахимову и передай ему: мы сейчас начнем отход, — приказываю бойцу в ответ. — Лысанку тоже забери. Она мне не нужна.

— Ну, Ефим Ефимович, идите к себе и организуйте отход. Только повзводно, перекатами, а орудия отправьте в первую очередь. Пусть они пойдут без всякой остановки. Пока первый взвод не займет новые позиции и не откроет огонь, второму не отходить, все время вести огонь. Вы сами отойдите с первым взводом, а мы с Бозжановым будем стоять здесь и отойдем после вас. Ясно?

— Ясно, товарищ комбат. Разрешите идти?

Опять суматоха ближнего боя, отхода, прикрытия, взаимной огневой поддержки.

Взводы роты Филимонова проходили мимо каменного сарая, где мы стояли с Бозжановым, и, увидев нас, замедляли шаги.

— Быстрее идите! Чего озираетесь! — кричал я. Последним пересек шоссе Филимонов. Я сказал Бозжанову по-казахски:

— Ну, Жолтай, теперь, кажется, наш черед идти.

С бугра усилился огонь наших по немцам.

Мы с Бозжановым шли замыкающими нашего батальона.

Никто нас не преследовал. Батальон сосредоточился в лесу. Когда мы подходили к новым позициям, Бозжанов спросил:

— К вам можно обратиться?

— Пожалуйста, Жолтай.

— Ругать не будете?

— Сейчас нет, а после обязательно.

— Обещайте и после не ругать.

— Нет. Не обещаю.

— Тогда не скажу вам ничего.

— Ты хочешь рассказать мне что-то неприятное?

— Только для вас неприятное.

— Тогда выкладывай.

— Вы знаете о том, что я участник финской войны, Я кое-что видел в ней больше вашего. Вы меня простите, мы тогда много командиров потеряли. Вы сегодня, мне кажется, неуместно бравировали. Понимаю, когда вы с Краевым и Брудным сами не пошли, но быть замыкающим роты Филимонова не было никакой необходимости. Вы же командир батальона. Конечно, боец всегда думает, что где командир, там менее опасно, но зря рисковать не нужно. Это я знаю по опыту. Вы меня простите за откровенность. Вот они сидят и ждут вас. Они ждут от вас не ласки, а требовательности, хотят знать, как дальше быть, доверяя вам свою судьбу. Если бы мы с вами не дошли, а остались там, кое-кто здесь бы не сидел.

Я задумался над словами Бозжанова, но в ответ ему ничего не сказал, а подумал: «Пожалуй, ты прав, политрук».

Мы сидели на боевом привале. Немец занял рабочий поселок фабрики имени Ленина. Нас он не стал преследовать — видимо, выдохся. По звукам артиллерийской канонады было ясно, что Волоколамск пал, а теперь идут жаркие бои на его окраинах.

Никаких распоряжений от своего начальства я не получал. Рахимов доложил мне, что левофланговый батальон полка Шехтмана организованно, под нашим прикрытием, отошел к лесу, что правее нас. Посланный туда связной доложил, что батальон приводит себя в порядок и собирается обедать. Комбат сказал, что задачи от штаба полка он еще не получил.

— Значит, они отошли в район расположения своего тыла, — заключил Рахимов.

Обычно солдаты на привалах курят, а на больших привалах обедают. У нас не было ни курева, ни еды. Люди сидели, прислонившись к стволам деревьев.

— Что будем делать, товарищ комбат? — спросил Рахимов.

— Будем добираться снова до своих, Хаби.

— Что будем делать с ранеными?

— Те, кого мы накануне отхода эвакуировали в Волоколамск, по всей вероятности, не успели проскочить и попали в руки к немцам, — грустно сказал Киреев, — потому что сопровождавшие их санитары не вернулись.

— Немедленно эвакуируйте раненых в Быки, в этом районе должен быть тыл полка Шехтмана.

Киреев ушел. Его слова огорчили нас всех. Мы молчали. Каждый по-своему переживал трагедию наших раненых товарищей, по-видимому, попавших в плен.

— А может быть, проскочили, а? — сказал Бозжанов, ни к кому не обращаясь. — Лейтенант Беляков и сержант Аалы Джиенышбаев были тяжелы ранены, — добавил он, обращаясь уже к нам.

— Может быть, проскочили, — сказал Рахимов, не глядя на нас.

Снова все замолчали.

Синченко принес пачку «Беломора» и несколько сухариков и протянул их мне.

Принимая их, я спросил его:

— Последние?

Он кивнул головой. Я повертел их в руках. Хотелось есть и курить. Глотнув слюну, я размахнулся и швырнул папиросы и сухари. Они лежали на пожелтевшей траве поляны, все смотрели туда жадными глазами, но никто не тронулся с места.

— Строиться! — приказал я.

Когда все построились, я скомандовал «шагом марш» и, не оборачиваясь, сам пошел во главе колонны.

Минут через пять меня догнал Бозжанов и радостно сказал:

— Товарищ комбат, никто не взял.

— О чем ты говоришь?

— Никто не взял ни папирос, ни сухарей, все прошли мимо, товарищ комбат.

— А ты что, специально оставался караулить?

— Нет. Я шел сбоку колонны и одним глазком...

Это сообщение Бозжанова очень меня обрадовало. Я вспомнил слова Панфилова: «В нашей Красной Армии сила сознательной железной воинской дисциплины должна побеждать холод, голод и все трудности походной боевой жизни. Человек никогда не привыкает ни к холоду, ни к голоду, ни к опасностям боя, ни к трудности похода, а лишь приспосабливается к ним в силу дисциплины. Я вам говорю это как старый красноармеец».

За последние дни мы пережили все невзгоды походно-боевой жизни, а батальон в целом остался батальоном в силу сознательной воинской дисциплины. Это меня радовало, я почувствовал прилив сил, зашагал увереннее.

Я никогда не имел привычки ехать верхом во главе батальона и пользовался конем лишь по срочным делам: для обгона колонны, поездки по вызову начальства. В походе же всегда шел пешком. Эту привычку я сохранил до конца войны, будучи командиром стрелкового полка и командиром стрелковой дивизии.

Говорю об этом не для бахвальства, а видимо, вспоминаю свою молодость, когда у меня было так много сил, здоровья, когда и не думалось о всяких недугах.

Перед самым вечером, когда мы уже выходили из леса, нас встретили двое верховых. Помощник начальника штаба полка Шехтмана — среднего роста, сухощавый лейтенант Блинов передал приказание начальника штаба нашей дивизии о том, что я переподчинен Шехтману и в дальнейшем должен буду выполнять боевые задания в составе этого полка. Далее, он по карте доложил поставленную мне задачу. Рахимов нанес задачу на свою карту.

Блинов толком не знал обстановки.

— Передайте командиру полка, — попросил я Блинова на прощание, — что задача нам ясна: удерживать дороги в направлении Волоколамск — Быки, Ченцы — Софьино. Следовательно, мы будем занимать оборону по этим голым возвышенностям, а своих вы прячете в лес. Но мы и сегодня прикрывали ваш левый фланг.

— Ну, товарищ комбат, при чем тут я?

— Ваше дело было передать мне приказание, вы его передали, а теперь ваше дело передать вашему командиру полка мои слова, — резко прервал я Блинова. — Батальон с двадцать третьего не спал, а сегодня двадцать седьмое. Последние сутки мы не ели, не пили, не курили. Боеприпасы у нас почти на исходе. Доложите ему, что мы нуждаемся в срочной помощи вашего полкового тыла.

— Есть, товарищ старший лейтенант, все доложу. Блинов со своим коноводом поскакал. Мы пошли к рубежу обороны. Перед самым закатом солнца провели рекогносцировку. Местность была открытая. Ее прорезала неглубокая ложбина, на дне которой протекал ручей, поросший мелким кустарником. Левая сторона ложбины, обращенная к противнику, возвышалась над правой, образуя высоту. На полях было несколько стогов сена. Справа был лес, откуда мы только что пришли.

Роты пошли занимать свои участки обороны. На правом фланге, по обеим сторонам моста, заняли позиции два наших противотанковых орудия под командованием лейтенанта Терпакова. Поддерживающий нас артиллерийский дивизион ушел занимать огневую позицию в районе Быков. Штаб наш расположился у мыса, на излучине оврага.