Марина Чечнева - Небо остается нашим Страница 12

Вначале действительно все шло хорошо. Но когда мы уже совершили большую часть пути и находились на последнем этапе выполнения задания, погода вдруг резко изменилась. Видимость совсем пропала. В этой обстановке два экипажа потеряли пространственную ориентировку и разбились.

В ту ночь погибли четыре наши подруги: Лиля Тармосина, Надя Комогорцева, Аня Малахова и Маша Виноградова. Все мы были потрясены случившимся, но особенно тяжело переживала Надя Попова: с первых дней она дружила с Лилей. Девушки бывали вместе и на занятиях, и в полетах, и в общежитии. В свободные минуты они тоже держались рядом: Лиля обычно садилась за рояль, а Надя Попова пела. И Тармосина, и ее штурман Надя Комогорцева отличались исключительной скромностью. Комогорцева была прекрасной спортсменкой и готовилась стать математиком…

Вскоре после войны я побывала у матери погибшей Ани Малаховой. Елена Ивановна долго рассказывала мне о детстве дочери, о ее учебе, о первых шагах в авиации…

Через два дня мы похоронили погибших подруг.

Первые потери… Смерть прошла рядом и жестоко напомнила о себе. Это случилось настолько неожиданно, что многие девушки растерялись и несколько дней ходили подавленные, молчаливые.

После катастрофы стало ясно, что всем нужно еще много учиться, накапливать опыт, шлифовать мастерство, если мы хотим стать настоящими летчицами.

Смертью подруг была омрачена радость от сознания скорого вылета на фронт. И так всегда - горести и радости шагают рядом. И те и другие оставляют заметный след. Но жизнь неумолимо идет вперед, диктует свои законы. Затягиваются раны, и человек с нетерпением снова пытается заглянуть в будущее.

…Жизнь многих из нас, кого коснулись участие, совет, поддержка Марины Расковой, сложилась иначе, чем могла [50] сложиться. Щедро передавала нам эта замечательная женщина свой ум, талант, мужество, мастерство. Мы, ее воспитанницы, обязаны ей очень многим.

Прекрасным и удивительным человеком была Марина Михайловна. Мне посчастливилось узнать ее как доброго старшего друга, требовательного командира, сердечного наставника. Для меня она осталась на всю жизнь редким примером сочетания покоряющей женственности и строгой деловитости.

А несколько лет назад мне довелось прочитать ее письма к матери. Немного сохранилось этих писем, как немного их было и отправлено. С благоговейным волнением читала я их: ведь писались они как раз в тот период, когда нас готовили к боевой работе на фронте.

2 апреля 1942 года.

…У нас испортилась погода. Два дня стояла такая пурга, что в 5 метрах не было видно человека. При этом ветер достигал силы 20 метров в секунду. Это настоящий шторм! Ломало крыши, поломало дверь в мой ангар. Хлопот было много. Необходимо было сохранить все свои самолеты - и в ангарах, и стоящие просто на поле. Это стоило большого труда, но все обошлось благополучно: все наши чудесные самолеты целы.

Правда, когда пурга, стихла, все мы были похожи на чучела, так как наша одежда была покрыта коркой льда, а когда лед растаял, то все было мокрое, хоть выжимай. Еле-еле успевали высушиться и снова бежали сменять тех, кто уже обледеневал, защищая от стихии самолеты. Сделав небольшую передышку, пурга замела снова. Но за это время мы уже успели кое-что укрепить, и новая пурга принесла нам меньше хлопот.

Мой народ показал себя замечательно. В пурге пробирались они к стоянкам самолетов в тесном строю, держа направление по компасу, так как ничего не было видно. Это был хороший экзамен и для меня…

15 мая 1942 года.

…Наша жизнь прекрасна великой исторической героикой. Какие подвиги способен совершить наш народ и какой единой волей в борьбе за свое счастье и свободу спаян наш великий Союз! Люди сейчас на глазах растут во всем своем величии…

Дополнительную программу, рассчитанную на март, апрель и половину мая, которую после гибели наших четырех [51] подруг прислал штаб ВВС Приволжского военного округа, полк ночных бомбардировщиков выполнил успешно.

Теперь нашей ближней далью был фронт. Там, через всю страну, от студеного Северного моря до сверкающих горных вершин Кавказа, протянулась искромсанная и истерзанная войной, пропитанная гарью и кровью полоса земли, где жизнь со смертью наравне. Эта земля властно звала нас. Я хотела идти туда коммунистом… Кандидатом в члены КПСС я стала раньше. Теперь, в мае, перед самым вылетом подала заявление о приеме в члены партии.

На партийное собрание пошли вместе с парторгом полка Марией Рунт. Я, конечно, волновалась. Рунт увидела это. Попыталась успокоить меня.

- Какая же ты трусиха! - шутливо заметила она. - А казалась такой боевой. Вот уж не думала!

- Мария Ивановна, а вдруг не примут?…

В небольшой комнате уже собрались все коммунисты. Под их взглядами я совсем растерялась. Мое счастье, что рядом оказалась комэск Сима Амосова: ее тоже принимали в члены КПСС. Амосова сразу поняла мое состояние. Она легонько коснулась моего плеча. Волновалась она. не меньше, чем я, но внешне была совершенно спокойна. Словно сквозь сон, услышала я, как парторг прочитала мою анкету, рекомендации, заявление. Каким-то чужим, хриплым голосом я начала рассказывать биографию.

К моему удивлению, вопросов мне не задавали.

- Знаем ее! - послышалось с мест.

- Кто за то, чтобы принять Чечневу Марину Павловну в члены партии, прошу голосовать, - сказал председатель.

Я была принята единогласно. Тут же на собрании меня поздравляли, жали руку. А когда вернулись в общежитие, Мария Рунт громко объявила:

- Товарищи, сержант Чечнева принята в ряды Коммунистической партии!…

В мае 1942 года в партию вступили многие наши девушки.

В том же месяце комиссия штаба Военно-Воздушных Сил Приволжского военного округа признала, что в нашем полку ночных бомбардировщиков все подготовлено к перебазированию на фронт. Майор М. М. Раскова вылетела [52] в Москву с докладом. Дожидаясь ее возвращения, мы тщательно изучали маршрут предстоявшего большого и трудного перелета.

Наконец был получен долгожданный приказ.

Перед вылетом на фронт Марина Михайловна Раскова сказала нам:

- Свою преданность Родине вы доказали в учебе. Теперь докажите в бою. Это будет потруднее. Но я в вас верю. Верю, что со временем вы станете гвардейцами…

В солнечный день 23 мая самолеты вырулили на старт, выстроились поэскадрильно, взлетели звено за звеном. Лидировали в воздухе командир полка Бершанская с майором Расковой. Сделав круг над аэродромом, мы легли на заданный курс.

Прощай, школа! Мы долго будем помнить тебя. Здесь, в Энгельсе, мы стали солдатами. Здесь нам вручили машины, отсюда мы ушли в бой. Кончилась учеба, началась боевая страда. Мы перешагнули порог войны.

В моей летной биографии тоже начался другой, боевой, самый трудный период - период испытания на мужество в огне сражений.

Во имя жизни

Мы вылетели на Южный фронт. Но Марина Михайловна Раскова еще не оставила нас. Полетела вместе в Донбасс, чтобы познакомиться с воздушной армией, в которую был назначен наш полк.

Когда был получен приказ о зачислении нашего комсомольского полка в состав 218-й ночной бомбардировочной дивизии, Раскова, выстроив личный состав, прошла вдоль строя, вглядываясь в наши лица.

- Счастливого неба, девушки! Счастливого неба!… - негромко говорила она на ходу.

Это были последние слова Марины Михайловны, которые мне довелось услышать. Она улетела в Энгельс, там ждал женский полк пикирующих бомбардировщиков, командиром которого была назначена майор Раскова. [53]

Итак, впервые в истории на фронт прибыла целая женская авиационная часть, чтобы наравне с мужчинами нести тяжкий труд войны.

В новом соединении к нам отнеслись настороженно, подчас даже не скрывали иронии. Первое время командование да и летчики побаивались «женских капризов», не очень-то верили в наши силы. Да и в самом деле, одно - летать в мирном небе на гражданских самолетах, другое - быть солдатом, каждый день идти навстречу смерти, зная, что так было сегодня, так будет завтра, послезавтра, в течение недель, месяцев, лет, до тех пор, пока где-то там, на западе, на чужой земле, не отгремит последний выстрел.

Справедливости ради следует сказать, что мы сами в какой-то мере дали повод относиться к нам с недоверием и иронией. Произошло это как раз тогда, когда наш полк совершал перелет из Энгельса на Южный фронт.

Стоял солнечный жаркий день. Еще не опаленное зноем небо было удивительно чисто. Внизу, под нами, расстилалась степь без конца и края: зеленый колышущийся океан. Земля еще не прогрелась, болтанка нас не мучила, лететь было одно удовольствие.