Михаил Авдеев - У самого Черного моря. Книга III Страница 12

Посадка — осмотр самолета — заправка горючим — и снова в воздух.

Стволы самолетных пушек и пулеметов не успевали остывать. Но люди не жаловались. Наоборот — они рвались в бой. Ведь впереди был Севастополь!..

18 апреля 1944 года. На всех зданиях служб — свежие, еще пахнущие типографской краской листовки:

«Товарищи гвардейцы! Мы 250 дней героически отстаивали наш родной Севастополь, мужественно отражали жестокие атаки врага. Так не пожалеем крови и жизни своей сейчас, когда настал час его освобождения от гитлеровских захватчиков.

Все свои силы, знания, отвагу — на разгром врага, на изгнание его с пределов нашей советской земли!»

Вечером у самолетов, у зданий служб собрались группы людей. Я обхожу аэродром, прислушиваюсь к знакомым, взволнованным голосам.

Вот из темноты доносится чей-то голос, резкий, с хрипотцой, вот-вот сорвется. Узнаю — Рекуха, техник.

— …Так все это и получилось, ребята. Взяли немцы Евпаторию. А у меня там — отец, мать, жена. Какой-то негодяй донес: сын — в советской авиации. Жену и мать расстреляли. Рядом с домом.

— А отец?

— Отца тоже прошила очередь из автомата, только умер он не сразу, долго мучился…

Вхожу в круг людей. В глазах у них ненависть. Нет, не позавидуешь гитлеровским летчикам, которые встанут на их пути.

В центре другой группы — капитан Степан Войтенко. Он только что сбил над морем, недалеко от Севастополя, «Гамбург-138» — морской самолет с двенадцатью гитлеровцами.

— Степан Ефимович, а как лучше «гамбурги» атаковать?

— Особых отличий от обычной атаки нет. Только «гамбурги» нам встретятся не часто. — Молодые летчики Бундуков, Воронов, Голиков не отрывают глаз от рассказчика. — Ориентируйтесь на «мессеры» и «фоккеры». А с ними… — и начинается специфически «авиационный» разговор, где столько же значат слова, сколько и «говорят» руки.

Степан не скупится на жесты. В руках у него пачка папирос и спичечный коробок. Папиросы — «мессер». Спички — атакующий «як».

Разбираются все вариации воздушных атак, У Степана новичкам есть чему поучиться: на его личном счету — одиннадцать сбитых фашистских самолетов.

Зажигаются в небе крупные, по-южному яркие звезды. Но никто не ложится спать.

Молодежь окружила Гриба, Тарасова, Кологривова, Москаленко, Маслова, Феоктистова, Акулова — наших «старичков». Атакует их бесконечными «как», «для чего», «почему».

У самолетов — Буштрук, Глушков, Осыка, Юдин, Южин, Гриль, Кокин, Волков, Григорьев — наши замечательные авиаспециалисты, золотые руки полка.

— Почему спать не идете, полуночники?..

— Разве сегодня уснешь, товарищ командир. Ведь для Севастополя машины готовим!..

С грозным ревом проносятся «ильюшины» над передним краем немецкой обороны.

И вдруг в эфире раздается знакомый властный голос:

— «Илы»! Западнее высоты 400 в лощине четыре танка, скопление пехоты противника. Бейте по ним!

Ведущий и остальные летчики группы штурмовиков немедленно разворачиваются и неожиданно для врага обрушивают на него бомбы и снаряды. Летчики знают, что команду передавала станция наведения, — верный помощник штурмовика.

…Где-то в непосредственной близости от переднего края обороны, у проходной рации сидит офицер, зорко и внимательно следящий за всем, что происходит в воздухе. В его руках разведывательные данные о противнике, — о скоплениях пехоты, танков, о перемещениях огневых вражеских точек. В процессе боя противник маневрирует, перебрасывает живую силу и технику, маскируется, создает ложные позиции. Все эти сведения немедленно поступают на станцию наведения. Руководствуясь ими, офицер, сидящий у рации, нацеливает штурмовиков на эти объекты, предупреждая о появлении самолетов противника, подсказывая нужный маневр.

Вот обнаружено, что вражеские зенитки открыли огонь по нашим самолетам. И в эфире вновь раздается голос!

— Маневрируйте, маневрируйте! Куда отвалили? Ближе к своим, выходите на нашу территорию!..

Если зенитный огонь ослабевает и истребителей противника в воздухе нет, раздается команда:

— Заходите на второй круг с набором высоты. Дайте «эрликоны»!..

Группа «ильюшиных» направилась штурмовать вражеские позиции. Когда наши самолеты легли на боевой курс, с запада появилась большая группа немецких бомбардировщиков «Юнкерс-87». «Лапти», как называют их летчики за неубирающиеся в полете шасси, направились бомбить правый фланг наших войск. Штурмовики открыли пушечно-пулеметный огонь по немецким самолетам. Беспорядочно сбросив бомбы, «лапти» бреющим полетом с разворотом на 180 градусов ушли на запад.

Немецкие истребители Ме-109 находились в это время выше «юнкерсов». Пара «мессершмиттов» шла на одной высоте с нашей группой истребителей, прикрывавшей штурмовиков.

Неожиданно один ястребок с изображением орла на фюзеляже стремительно атаковал немца, приблизился к нему и дал три короткие очереди. С высоты 1500 метров «сто девятый» вертикально пошел вниз и врезался в воду.

Наблюдавшие за этим скоротечным боем пехотинцы-гвардейцы Героя Советского Союза гвардии подполковника Главацкого дружно аплодировали летчику.

Не скрою: мне приятно вспомнить этот эпизод. Тем более, что этим летчиком был я.

В эти горячие дни перед штурмом Севастополя бок о бок с нами дрались гвардейцы Ивана Степановича Любимова. Он стал уже командиром дивизии, в воздушном бою под Перекопом в 1941 году лишился ноги, но по-прежнему не раз сам водил в атаку свои Краснознаменные полки истребителей и лично сбивал фашистские самолеты. Ему было присвоено звание Героя Советского Союза. Для одного из них — 11-го Гвардейского, 11 мая стало днем воистину знаменательным: летчики полка сбили трехсотый гитлеровский самолет и, как они говорили сами, «распечатали» четвертую сотню. И не мудрено: летчики-истребители сражались с фашистами отчаянно храбро. Нередко у них были и личные счеты с гитлеровцами. Однажды летчик этого полка Сергей Ульченко вышел из землянки мрачный, словно почерневший от горя. Повстречался с другом Татарским.

— Что с тобой? — озабоченно спросил его Борис.

— На — читай! — Сергей протянул ему письмо.

«Дорогой мой сыночек! — писала Ульченко мать из Днепропетровска. — Не знаю, как теперь мне и жить. Горе у нас огромное. Плакать уже не могу — все слезы выплакала. Ты знаешь, отец наш был в партизанах. На днях и получила письмо от его командира. Нет уже в живых нашего бати, сыночек. Погиб в бою. Отомсти, если можешь, этим бешеным собакам, залившим кровью нашу землю…»

Борис молча обнял Сергея, увел в блиндаж.

— В таких случаях не утешишь, — прорвалось вдруг зло у Татарского. — А сейчас попробуй, возьми себя в руки, Серега. Через час мы идем на Севастополь. Там кое с кем счеты сведем…

Они пошли на разведку. Ведущий — Борис Татарский, ведомый — Сергей Ульченко.

И вот внизу ослепительной синевой сверкнула Северная бухта Севастополя.

— Сергей, засекай зенитные батареи, — передал по радио Борис. — Попробуем немного снизиться.

Вот уже ясно различимы корабли на воде, сожженный остов Владимирского собора, Малахов курган. И вдруг по рации раздался тревожный голос Сергея:

— Борис! Сверху атакуют два «мессера»!

— Прикрывай! Примем бой!..

Все произошло мгновенно: атака, молнии очередей, вспышка на одном из «мессеров», крутой вираж расхождения.

Подбитый самолет сорвался в штопор, но на высоте около 1500 метров гитлеровцу удалось выровнять машину.

— Сергей! Он не добит! Прикрывай! — Татарский камнем рухнул с высоты на выходящего из боя фашиста.

Очередь, вторая, третья… «Мессер» круто вильнул вправо. Борис ударил из пушки — и кстати. Через секунду над гладью воды в районе Южной бухты взметнулся столб пены, смешанный с гарью и пламенем: Ме-109 пошел ко дну.

Татарский огляделся. Ведомого нигде не было видно. Борис резко бросил свой самолет в набор. И здесь увидел второго фашиста: «мессер» спасался бегством. Но где же Сергей?

Татарский в крутом вираже обошел Северную и Южную бухты.

По сердцу словно ножом полоснули: в балке за Южной догорал «як»…

Татарский не видел, что, когда он повторил атаку, второй Ме-109 бросился спасать своего ведущего, ловя в прицел «як» Бориса. На пути фашиста встал Сергей… Ведомый своей жизнью обеспечил победу.

«Какой это был летчик, какой друг! — горестно думал Борис, возвращаясь на аэродром. — И еще это письмо… Что будет с матерью Сергея, когда она узнает, что потеряла не только мужа, но и сына…»

Ни с кем не разговаривая, стиснув зубы, около часа лежал Борис на летном поле около своего самолета. Механик топтался около, не решаясь подойти к летчику. Сердцем чуял: произошло что-то непоправимое…