Степан Калинин - Размышляя о минувшем Страница 14

Во второй половине дня от казачьего генерала к нам пришел ординарец с приглашением на переговоры. Только мы вошли в вагон, как генерал, не скрывая своей ненависти, заговорил:

— Черт с вами, прапорщик, оружие мы сдадим. Но если будете настаивать на сдаче коней, не избежать драки.

— Хорошо, — ответил за меня Минаев. — Лошади пусть остаются у вас. Можем даже разрешить офицерам оставить у себя холодное оружие.

Первое «сражение» нами было выиграно. Казаки начали быстро сдавать оружие. Приняв его, мы осмотрели вагоны. Прибыл паровоз. Эшелон отправился дальше, держа путь на Дон.

Таким порядком были разоружены и другие эшелоны казаков.

Возникла новая забота: куда девать оружие? По предложению Н. И. Подвойского, с которым мы опять связались по телеграфу, послали телеграммы в Советы Казани, Симбирска, Брянска, Самары, Пензы и некоторых других городов с просьбой прислать на Хутор Михайловский своих представителей за оружием. Ответов не получили. Начали самостоятельно отгружать в отдельные города орудия, пулеметы, винтовки, боеприпасы. Однако вскоре убедились, что поспешили. Казарменные помещения почти повсеместно оказались заняты беженцами, а военные склады завалены различным гражданским имуществом. Куда бы мы ни обращались, нам отвечали: «Принять оружие не можем».

Вместе с Кудинским поехали в Петроград. Доложили о создавшемся положении Николаю Ильичу Подвойскому.

— Оружие, несомненно, надо сберечь, — сказал он, внимательно выслушав наше сообщение. — Постарайтесь пока изыскать для этого возможности на месте. А что касается освобождения казарм от беженцев и складов от гражданского имущества, то здесь надо подумать, как лучше сделать. Можно, конечно, написать и разослать приказ Военно–революционного комитета. Но этого недостаточно: его местные власти вряд ли выполнят. Необходимо на этот счет правительственное указание.

По возвращении из Петрограда меня ожидало новое задание: отряду было приказано «навести революционный порядок» в районе Конотоп — Бахмач, где появились банды гайдамаков. В численном отношении гайдамаки обладали значительным превосходством перед нашим небольшим отрядом. Зато на нашей стороне был перевес в вооружении, доставшемся от казаков. Как только мы пускали в ход артиллерию и пулеметы, гайдамаки отступали. Но под Бахмачем пришлось все же выдержать ожесточенный бой, продолжавшийся почти целые сутки. Гайдамацкие банды были частью уничтожены, частью рассеяны. Во всяком случае, задание отряд выполнил: очистил район Конотоп — Бахмач от гайдамаков.

В январе 1918 года мне было приказано сдать отряд Минаеву, а самому прибыть к Кудинскому.

— Назначаю вас, товарищ Калинин, начальником штаба отрядов. Принимайте дела и начинайте работать, — сказал Кудинский, как только я прибыл в Брянск.

Новое назначение не обрадовало меня. Во–первых, я совершенно не знал штабной работы. Во–вторых, считал, что могу больше принести пользы, будучи начальником отряда, потому что только там имел возможность на практике применить свой прежний боевой опыт.

Однако других сколько–нибудь серьезных возражений против этого назначения у меня не было. Обязанности начальника штаба сводились главным образом к передаче устных приказов и распоряжений командующего начальникам отрядов по железнодорожному телеграфу, поддержанию с ними связи через посыльных и учету личного состава. В нашем подчинении находилось тогда до десяти отрядов. В районе Гомеля дислоцировался отряд Берзина, на перегоне Конотоп — Бахмач действовал отряд Минаева, в Смоленске — отряд Соловьева, в районе Орла — Советский летучий отряд Сиверса, в Белгороде — отряд Ховрина, в резерве находились Брянский и Великолукский отряды, в Курск был направлен Рославльский отряд во главе с Щегловым. Юго–восточнее действовали отряды под общим командованием Антонова — Овсеенко.

Какие взаимоотношения были тогда у Кудинского с Антоновым — Овсеенко, я не знал. Во всяком случае, будучи начальником штаба, не получал и не читал ни одного документа, подписанного В. А. Антоновым — Овсеенко. По всем делам мы обычно сносились с Н. И. Подвойским и от него получали указания.

Вскоре после моего прихода в штаб Кудинский был назначен комиссаром при Ставке Главнокомандующего по борьбе с контрреволюцией, но продолжал оставаться в Брянске. Собственно, с назначением его комиссаром ничего не изменилось. Мы по–прежнему называли его командующим.

Штаба в современном понимании у нас не было. В моем подчинении находились только несколько связных, которые постоянно разъезжали из отряда в отряд. Не имели мы даже машинистки. Да она и не очень требовалась, поскольку письменные приказы издавались редко, а в случае необходимости не составляло большого труда написать их от руки.

Очень жалел я, что пришлось снова расстаться с другом юности Иваном Ерофеевым. Перейти на штабную работу он категорически отказался. Я особенно и не настаивал на этом, зная Ерофеева как лихого разведчика, полюбившегося бойцам командира роты, человека беззаветной храбрости. По моей рекомендации командующий назначил его помощником Минаева.

Работая начальником штаба, я ближе узнал Кудинского и многому научился у него. Он был волевым командиром и прекрасным организатором. Особенно поражало меня его умение говорить с железнодорожным начальством. В те дни среди начальников станций было немало саботажников. Некоторые из них умышленно старались срывать военные перевозки, не признавали над собой власти военных, а порой не считались и с директивами центра. Но Кудинский всегда умел их подчинить своему влиянию. Он, не кричал, не угрожал, к чему нередко тогда прибегали другие военные начальники, а действовал силой логики, силой убеждения. И непременно добивался (успеха.

Умение убеждать людей, личная храбрость, способность быстро принять смелое решение в самой сложной обстановке помогали ему успешно осуществлять и командование отрядами, поддерживать в них революционную дисциплину.

Запомнился такой случай. На станции Унеча под воздействием группы анархистов взбунтовались военные моряки из находившегося при штабе отряда балтийцев. Подогреваемые вожаками анархистов, а также спекулянтами и мешочниками, матросы бросились к вагону Кудинского с криками: «Смерть большевикам!», «Смерть комиссарам!» Толпа готова была все смести на своем пути. Навстречу ей вышел из вагона Кудинский, как всегда чисто выбритый, в неизменной папахе и бурке, спокойный и уверенный. На ходу он отстегнул маузер и передал его первому подбежавшему моряку. Толпа сразу стихла в ожидании, что будет дальше. А Кудинский поднялся на сложенные в штабеля шпалы и ровным голосом сказал:

— Вы только что кричали «Смерть большевикам!». Я, как вам известно, воюю, за Советскую власть, за большевиков: Следовательно, вы хотите и моей смерти. А почему? Потому, что так настроили вас анархисты и спекулянты. Им, видите ли, не нравятся большевики. Вы сами понимаете, почему не нравятся. Мы — за твердый революционный порядок, они — против. Но вам, революционным матросам, разве по пути с анархистами и спекулянтами? Подумайте об этом.

Кудинский на минуту замолк, прислушиваясь к отдельным выкрикам, доносившимся из толпы. Затем с прежней уверенностью продолжал:

— Смерти я не боюсь. Все мои силы отдаю борьбе за счастье народа, за ваше счастье. И если потребуется, сложу за это свою голову. А теперь я в вашем распоряжении.

Возбужденная толпа преобразилась. Сотни людей дружно закричали: «Да здравствует Советская власть!», «Долой анархистов и спекулянтов!»

Такой силой внушения обладал этот незаурядный человек. Матросы тут же возвратили ему оружие и разошлись по вагонам, стыдясь своего поступка. Позже участники этого вспыхнувшего было бунта геройски сражались с белогвардейцами и бандитами, отстаивая завоевания революции.

Хотя наши отряды формировались на добровольных началах, состав их был далеко не однородным. Наряду с передовыми солдатами и рабочими в них можно было встретить также людей, далеких от революции, а порой настроенных враждебно по отношению к Советской власти. Тем не менее преобладающее большинство бойцов с честью выполняли свой революционный долг. В боях с гайдамаками, в коротких, но ожесточенных схватках с бандитскими шайками как рядовые бойцы, так и командиры отрядов дрались мужественно и самоотверженно, не жалея жизни. Случаев дезертирства почти не было. Правда, на первых порах не обходилось без курьезов. Борясь за наведение революционного порядка в городах и селах, некоторые настолько увлекались, что запугивали обывателей, грозили им всяческими карами. Особенно отличался этим отряд Щеглова, действовавший в Курске.

Объяснялось это не столько слабостью дисциплины, сколько неопытностью некоторых командиров, порой отсутствием воспитательной работы, малочисленностью партийных организаций. Коммунистов в отрядах было слишком мало. Они зачастую не в состоянии были оказывать свое влияние на каждого бойца. Да иные коммунисты и сами не очень хорошо разбирались, что. к чему. Их политическое мировоззрение ограничивалось иногда весьма простым понятием: «Все буржуи — враги революции, поэтому с ними можно не церемониться».