Марио Ригони Стерн - Сержант в снегах Страница 16

— Вперед, бегите вперед! — кричу я. Но попробуй тут побеги! — Впереди есть балка, в которой можно укрыться. Вперед, бегом марш!

Но все жмутся ко мне.

— Бежать врассыпную! — надрываюсь я. — Берите влево.

А вот и он, пронзительный, долгий вой и грохот над нами. Звук этот мне давно знаком, и сейчас он не кажется таким жутким, как прежде. Поднимаю голову и вижу, что снаряды летят в направлении русских позиций. Значит, огонь ведут немцы. Там, где падают снаряды, мгновенно загораются избы. У первых домов деревни слышна перестрелка. Там ведет бой батальон «Валькьезе», мы их опередили и потому вынуждены повернуть и совершить длинный обход. А лейтенант продолжает кричать, размахивая пистолетом. Ему повсюду мерещатся русские, он даже принимает солдат нашей роты за русских и приказывает ставить пулемет на каждые сто метров, а цели для стрельбы дает совершенно невероятные. Думаю, он уже рехнулся.

Лейтенант вконец нас запутал, да еще приходилось часто менять тех, кто нес станковые пулеметы, и мы значительно отстали от остальных взводов. Капитан кричал нам издалека:

— Прибавьте шагу! — И обрушивался на меня.

Он был прав — нам следовало поторопиться, иначе в случае атаки мы остались бы отрезанными от своих и не смогли бы поддержать стрелков огнем двух станковых пулеметов. Я приказал прибавить шагу. Мы обливаемся потом, чертыхаемся, но все же вскоре достигаем балки, где хоть можно перевести дыхание. Затем начинаем взбираться вверх: теперь мы уже недалеко от деревни, и части завершают обходной маневр. Вижу на снегу темное пятно, подхожу поближе — это альпийский стрелок батальона «Эдоло», у него на шляпе зеленая кисточка. Кажется, будто он спокойно спит. Может, в последнюю минуту ему пригрезились зеленые пастбища Валькамоники и перезвон коровьих колокольчиков.

В деревне между избами проносятся сани и слышны разрывы ручных гранат.

— Смотрите, — кричу я, — они отступают!

Еще один короткий бросок. Обходной маневр завершен, мы прорвались к последним избам деревни. Но нужно быть предельно осторожными — русские отстреливаются до последнего. Над деревней стелется облако черного зловонного дыма, горят избы, повсюду валяются трупы — женщины, дети, мужчины. Слышны стоны и плач. Мне становится жутко, и я стараюсь глядеть в другую сторону. Но убитые крестьяне словно магнитом притягивают мой взгляд. Мы останавливаемся у колодца и на длинном канате опускаем туда наши котелки. Пьем воду и передыхаем.

Мимо проходит полковник Синьорини, на его открытом лице довольная улыбка. Обходной маневр удался как нельзя лучше, и он говорит нам:

— Молодцы, ребятки.

Всем сразу становится легче на душе. Кончились наши муки! Еще несколько километров, и мы вырвемся из окружения. Дальше открывается длинная, отлично утрамбованная дорога. Новоприбывший лейтенант восклицает:

— Видите, надо было лишь поднапрячься! Мы уже в Италии. Я же вам говорил — смело идите за мной.

Нас нагоняют и те солдаты взвода, которые умышленно отстали во время атаки. Я упрекаю их в трусости, Антонелли даже глядеть на них не желает. В наказание я приказываю им нести пулеметы. Майор Бракки счастлив и горд и сейчас старается получше переформировать роты своего «Вестоне».

— Держитесь, ребятки, выше голову! На пасху будем лакомиться козлятиной.

Тем временем голова колонны нас настигает, а конец ее еще тянется где-то в степи. Мы узнаем, что в деревню, где мы были утром, ворвались русские танки.

Подошедшие рассказывают, что венгерская дивизия почти целиком сдалась в плен вместе с теми из наших, у кого не хватило мужества или сил присоединиться к нам. И теперь все стремятся вперед, никто не хочет быть в арьергарде, от этого возникает полная сумятица. Но во главе колонны должны быть солдаты с оружием, и потому слышен громкий приказ:

— «Тридентина», вперед!

Бракки кричит:

— «Вестоне», вперед!

Солнце низко висит над степью, наши тени причудливо удлиняются на снегу. Вокруг огромная пустыня без домов, без деревьев, без людей — только мы и за нами вся колонна, теряющаяся вдали, там, где небо сливается со степью.

Мы шагали по дороге. Оглядевшись вокруг, я заметил у обочины чуть в стороне бесхозных коней. Мне удалось их поймать. На самого крепкого мы хотели погрузить два станковых пулемета и боеприпасы. Но капитан не позволил. Сказал, что пулеметы должны в любой момент быть наготове. Пришлось нам вести в поводу лошадей, да еще тащить на себе оружие. Немного спустя одного из коней забрал себе капитан и влез на него. Очень уж наш капитан устал, к тому же его лихорадило. Второго коня взял Ченчи для своего взвода. На оставшегося я погрузил ранцы тех, кто нес оружие.

Солнце зашло за тучи, а мы всё шагаем и шагаем. Молча, опустив головы, бредем, покачиваясь, стараясь ступать точно след в след. Куда и зачем идем? Чтобы чуть позже упасть в снег и больше не подняться?

Стоп. Идущий впереди остановился, а за ним и все мы. Валимся в снег. Неподалеку старшие итальянские и немецкие офицеры прямо на транспортере сверяются с картами и компасом. Летят часы, наступает ночь, а мы все стоим. Быть может, офицеры ждут приказа по радио? Когда стоишь, холод ощущается особенно сильно, все вокруг окутано мглой — степь и небо. Из-под снега торчат сухие колючие травы. На ветру они издают какой-то странный скрипучий звук, единственный звук в тишине Все молчат. Сидим рядышком на снегу с накинутыми на плечи одеялами. Мы обледенели внутри и снаружи, но в нас еще теплится жизнь. Вынимаю из ранца мясные консервы неприкосновенного запаса. Открываю банку, но мне кажется, что я жую лед. Мясо утратило всякий вкус, и даже глотать его не хочется. С трудом съедаю половину, а полупустую банку снова кладу в ранец. Встаю и, потоптавшись в снегу, подхожу к Мошиони. К нам присоединяется лейтенант Ченчи, и мы выкуриваем на троих сигарету. Обмениваемся лишь отдельными словами, словно у нас закоченели голосовые связки.

Но стоять вот так и курить нам приятно. Мы ни о чем сейчас не думаем — курим в полнейшей тишине. Не слышно даже ругательств Антонелли.

— Подъем! Подъем! — раздаются голоса офицеров.

И снова трогаемся в путь. До чего же тяжело даются первые шаги: ноги болят, плечи ноют, окоченевшие на морозе руки не повинуются нам. Кое-кто, поднявшись, тут же снова валится на снег. Но понемногу, постепенно ноги оживают и несут нас вперед.

Итак, мы снова на марше: отделение за отделением, взвод за взводом. Одолевающий нас сон, стужа, голод, усталость, тяжесть ноши — все это ничто. Главное — идти не останавливаясь. Ночь кажется бесконечной, а вокруг снег и только снег, звезды и только звезды. Глядя на звезды, я понял, что колонна изменила направление. Куда же мы движемся теперь? Мы снова проваливаемся по колено в снег. С вершины холма видны вдали огоньки. А потом показались и дома — это деревня! Антонелли снова завел свою шарманку, лейтенант стал его ругать, и Антонелли в ответ послал его к той самой матери. Бодей спросил у меня:

— Сержант, мы там остановимся?

— Да, остановимся, — громко ответил я. Хотя откуда мне знать, остановимся мы там или нет? А может, в селе засели русские и нам придется прорываться с боем? — Остановимся, — громко повторяю я для них и для себя самого.

Мимо проходит майор Бракки и говорит мне, но так, чтобы слышали остальные:

— Там нас ждет теплая изба, Ригони. Но деревня может быть занята русскими, и потому мы готовимся к атаке.

Наша рота находится в авангарде, и капитан отдает последние приказания. В развернутом строю мы спускаемся с холма; я то и дело оглядываюсь, желая убедиться, все ли солдаты следуют за мною. Нас поддерживают три немецких танка. На них лежат солдаты в белом. Они держат наготове автоматы, молча курят и смотрят на нас сверху вниз. Колонна без всякого приказа остановилась на вершине холма, чтобы начальство могло разобраться в обстановке. Внезапно с правой стороны выскочила черная танкетка. Словно призрак, промчалась мимо нас, едва не задев немецкий танк, и только тут танкисты сообразили, что это русская машина. Но танкетка как появилась, так мгновенно и исчезла. Небо прорезали светящиеся стрелки трассирующих пуль, запоздало полетевших вслед танкетке. Все случилось в считанные мгновения, мы так и не поверили в реальность увиденного.

Но надо было продолжать марш. У въезда в деревню горят сараи и два грузовика. В грузовиках полно боеприпасов, и они взрываются, разбрызгивая огненные искры и разбрасывая сверкающие осколки, словно бенгальские огни. Проходя мимо, мы ощущаем жар, и нам хочется остановиться и погреться у этих горящих грузовиков.

Мы одолеваем замерзшую реку с крутыми берегами. Останавливаемся на другой стороне и ждем, когда через реку переправятся немецкие танки. Из проруби, выдолбленной, наверно, женщинами и стариками, чтобы доставать воду и удить рыбу мы черпаем своими котелками. Пьем эту ледяную воду и, постукивая ногами по льду ждем немецкие танки. Да, но как им удастся переправиться, этим тяжелым танкам? Мы взбираемся на склон, и несколько солдат входят в первые избы села. Но всем нам как-то не по себе — недавнее появление танкетки, горящие грузовики, тяжелая тишина вокруг… Говорим вполголоса, боясь, что русские неподалеку. Велю установить пулеметы на верхнем краю откоса. Тем временем колонна снова двинулась к нам; спускаются медленно, как вода в дельте реки. Мы видим лишь, как черные полосы колышутся на белом снегу. Чуть выше по течению есть деревянный мостик, и тяжеленные махины пробуют цепочкой по нему проехать. Но мостик легкий, маленький. Выдержит ли он? Наши глаза прикованы к сваям моста. Первый танк медленно переезжает через мост. Доски качаются и скрипят. Теперь и два других танка пытаются переправиться на наш берег. Под мостом два немецких солдата осматривают балки и время от времени что-то кричат танкистам. Поодиночке и два остальных танка одолевают мост.