Рувим Фраерман - Избранное Страница 16

Отец ударил по корке ножом, она раскололась на части, и из осколков льда, тающих быстро на ладони, вышел круглый и свежий плод. Незнаком и чудесен на севере был его запах и цвет. И маленький брат Фильки боялся его и не ел.

Сам же Филька принес свой апельсин отцу.

— Съешь его, — сказал охотник, без всякого удивления глядя на странный плод. — Он подарен тебе друзьями, и в нем не может быть никакого вреда. Но, не будь он такой большой, я принял бы его за ягоду, упавшую с рябины на землю, и почистил бы им свою трубочку, на которой медь так быстро тускнеет от лесного тумана. Однако, — добавил он с достоинством, — перед морозом рябина у нас тоже бывает крупна.

И он отстранил апельсин рукой, — он ничему не желал отдавать предпочтение, ничему, что не росло в его родном лесу.

Тогда Филька сунул свой апельсин за пазуху, чтобы поделиться им с Таней. Ничего не мог он съесть один — ни сладкого корня, который находил в лесу, ни весенней заболони лип, ни шмелиного меда, ни кислого сока муравьев.

Но Тани не было в толпе ее гостей.

Куда она ушла? Что с ней? Она была сегодня печальна.

Филька заглянул в другую комнату, где было темно и на кроватях лежали шубы. Ее и тут не было. Тогда он отправился на кухню и в сенях увидел Таню. Она незаметно пробиралась к дверям. Она была уже в дошке и, нагнувшись, затягивала у щиколотки ремешки своих новых торбасов.

Филька молча отодвинулся, заслонил ее от взглядов гостей.

Таня вышла на крыльцо. Воздух столбами подымался вверх и на страшной высоте превращался в тонкие облака, летящие по освещенному небу. И сквозь них, точно сквозь прозрачное стекло, затуманенное дыханием, виднелась небольшая холодная луна.

Таня ступила на снег, стараясь не скрипеть. Легкая, сверкающая мгла посыпалась ей на плечи, на лицо. Она провела рукой по своей непокрытой голове и вышла за ворота. Она бегом пересекла улицу и остановилась у дома, где жила Женя. Он был весь окружен сугробами.

Таня присела на снег и посидела немного, стыдясь заглянуть в окно. Потом забралась на сугроб. Окно приходилось как раз перед глазами. И сквозь стекло был виден свет, похожий смутной своей белизной на луну, Это горели свечи на елке. И вокруг нее двигались дети. Тени их проплывали мимо неподвижного взора Тани, и в каждой она узнавала Колю.

Голова ее пылала на морозе.

А она все глядела. А тени плыли и плыли, как в сумрачном царстве воды. И только одна оставалась неподвижной — более глубокая и черная, чем другие, — тень огромной рыбы с опущенным хвостом. Но и она вскоре поплыла. Она задвигалась то вверх, то вниз, то становилась косо поперек всего стекла. И даже пузырьки, которые она выпускала изо рта, были отлично видны.

«Что это? — с диким страхом подумала Таня. — Ах, это аквариум Жени, который стоит на окне!»

Но вот знакомые руки протянулись к окну. «Не Коля ли это?» Рыба исчезла. Исчезла и вся волшебная картина, долго занимавшая Таню. Кто-то спиной заслонил окно.

Близко стукнула дверь на крыльце. Таня быстро присела. Она соскользнула с сугроба и, перескакивая через снег, через лед, через мерзлые доски палисада, помчалась прочь. Она бежала бог весть куда, блуждала без направления, пока волнение ее не утихло. Но какой глубокой грустью было охвачено все ее существо!

Таня не решалась войти в свой дом. Она постояла еще у себя во дворе, под забором, за толстым стволом березы, скрывавшей ее от всех.

— Что со мной? — говорила она, неизвестно к кому обращаясь. — Что со мной? Откуда это все, скажите мне кто-нибудь!

Береза молчала, и шумела одна только ель, неохотно пропуская сквозь хвою холодный воздух.

Филька вышел без шапки на крыльцо и тихо окликнул Таню. Она не отозвалась. Он выглянул даже за калитку и побрел назад. И только когда он скрылся, Таня вернулась в дом. Она вошла в свою комнату, где дети по-прежнему кружились вокруг ее отца. А на стуле стоял Коля и менял догоревшие на пихте свечи. При виде его у Тани не хватило дыхания. Она покачнулась. Волосы ее были влажны от инея, вся одежда в снегу.

— Таня, где ты была? — спросил с тревогой отец.

— Я выходила на улицу подышать. У меня закружилась голова.

— Так иди же, приляг на мою постель, — сказала мать.

Коля соскочил со стула и подошел к Тане совсем близко.

— Подожди, — сказал он, — я хочу показать тебе мой подарок. Я ходил за ним далеко, к знакомому китайцу.

Он принес ей сначала целую кучу мотылей — тонких червяков, более красных, чем ягоды лесного шиповника. Она положила их на лежанку, где сушились дрова.

Затем он показал ей маленький аквариум, в котором плавала золотая рыба. Она была большая, с опущенным хвостом, похожим на длинное платье. Она толкалась в стекло, едва помещаясь в своих прозрачных стенах. Листики зелени плавали сверху на воде. Таня сказала:

— Ты ходил за ней к китайцу? Это совершенно напрасно. Я не держу рыбок за стеклом на окне, как Женя. Придется ее зажарить.

Коля сдвинул брови, глаза его стали темней, непроницаемей. Он как будто не слышал слов Тани. Только руки его ослабели, аквариум закачался, рыба, плеснув хвостом, всплыла наверх, и несколько капель воды пролилось через край стекла на пол.

Коля подошел к старухе, весь вечер стоявшей в дверях.

— Няня, — сказал он, — зажарьте эту рыбу с картошкой, Таня просит.

— Да, да, — сказала Таня, — зажарьте ее, няня. Они очень вкусны. Они из породы карасей.

И, подойдя к отцу, она взяла его за руки:

— Папа, мы будем с тобой сегодня много танцевать. Ты хорошо танцуешь.

И вот ноги ее, так много пробежавшие сегодня по сугробам и по снегу, снова начали двигаться — теперь уж по гладкому полу. Она поднималась на цыпочки, чтобы закинуть руку за плечо отца. И когда голова ее, немного запрокинутая назад, уставала, она нагибалась и лбом прижималась к его рукаву. А руки отца слегка покачивали ее. Она склонялась туда и сюда, как речная трава, выросшая на тихом течении. И он был счастлив, улыбался. Наконец-то он был вознагражден за свои страдания, которые, — казалось ему, — сегодня были напрасны; за свои богатые подарки, за веселую пляску, за апельсины во льду, за несколько капель вина, которые разрешил он выпить детям.

И мать расхаживала среди гостей, тоже счастливая. Хотя каждый шаг ее был сдержан, но лицо ее наполнено живостью, и даже голос у нее был другой.

Таня танцевала и с матерью, и с Надеждой Петровной и, устав от танцев, остановилась в углу за своим разукрашенным деревцом.

Рядом с ним у окна стоял одиноко Филька. О нем она совсем забыла, за весь вечер не сказала ему ни слова.

Филька несколько раз позвал ее. Она подняла на него свой рассеянный взгляд.

— А завтра кто-то с Колей пойдет на каток, — сказал Филька.

— Ты, что ли? — спросила Таня.

Филька покачал головой.

— Так кто же?

— Женя.

— А-а!

Таня схватилась за деревцо. Оно закачалось под тяжестью ее руки, и серебряный шарик упал и разбился. Таня наступила на осколки ногой.

— Что еще просил тебя сказать мне Коля?

А Фильке уже стало жаль ее.

Он сказал:

— А я могу свечку съесть.

Таня молча смотрела на него. И Филька на самом деле снял с пихты горящую свечку, задул ее и начал жевать.

Таня пришла вдруг в себя.

— Что ты делаешь, Филька? — закричала она. — Может быть, это вредно.

— Что ты, Таня! Это вовсе не вредно, — сказал Филька, — это немного невкусно, но зато смешно. Правда, смешно?

Действительно, Таня не могла удержаться от смеха.

А на глазах у Фильки загорелись слезы. Они, точно огоньки, светились из-под его толстых век. Он все жевал и жевал.

«Почему он как будто плачет?»

Таня огляделась вокруг, но не нашла никого, кто заставил бы Фильку плакать.

«Может быть, эти свечи горькие?»

Она силой отняла у него свечу.

— Ты заболеешь, Филька, — сказала Таня. — А ведь утром я хотела пойти с тобой в школу на спектакль. И зачем ты, — добавила она, — показываешь детям глупые примеры? Посмотри.

Рядом с Филькой стоял его маленький брат и тоже жевал свечку. Но он, по-видимому, не испытывал при этом никакой горечи. Его лицо с широкими скулами было только лукаво и выражало в полной мере удовольствие. А в руках он держал апельсин.

XV

Гости ушли после полуночи, и Таня всем пожелала счастья — своим подругам, и охотнику, и Фильке, и отцу, и матери, и Надежде Петровне.

А Коле сказала:

— С новым годом, Коля. Будь, друг, счастлив, и забудем об этой глупой рыбе.

Она решила больше не думать о нем.

А среди ночи Таня проснулась в страхе. Из личинок, которые она вчера положила на лежанку, вывелся молодой комар, может быть, это был и старый комар, отогревшийся среди мотылей на печке, но только он ожил вдруг и зазвенел. Это было так страшно! Он звенел среди ночи, зимой, когда ему вовсе не следовало звенеть.