Рувим Фраерман - Избранное Страница 17

Таня сидела на кровати, глядя в темноту, и слушала этот звон, это трепетание комариных крыльев, а сердце ее стучало громко, словно колотушка ночного сторожа.

Неужели этот жалкий звук мог ее так испугать?

«Надо его убить», — подумала Таня.

Но комар попищал еще немного и замолк. Он умер сам.

А Таня снова заснула и утром проснулась с радостью.

Мать уже ушла в больницу, на дежурство, но и это не огорчило Таню. Какое раздолье было у нее на душе, как легко ее тело, — оно как будто совсем потеряло свой вес!

«Что это? — думала она. — Каникулы? Нет, не каникулы… Я буду с ним сегодня танцевать на елке. И я пойду на каток. Я им вовсе не буду мешать. Я постою там с краю, за сугробом, и посмотрю только, как она будут кататься. И, может быть, у него на коньке развяжется какой-нибудь ремешок… Тогда я завяжу его. Да, я сделаю так непременно».

И пока Таня мылась и завтракала, она все думала об этом. И глаза ее сияли, и новым впечатлением казался ей каждый ее шаг, каждое движение руки.

Она наточила коньки, перевязала их крепко ремешками и позвала с собой старую собаку, бросив ей на снег кусочек сахару. Та поискала его, тычась мордой в разные места, но при своем слабом нюхе так и не могла найти.

И все же бедный Тигр на этот раз пошел с ней. Но, как потом рассудил он своим стариковским умом, это было совершенно напрасно. Они зря простояли целый час на реке у катка, прячась за каждый сугроб. Никого они не встретили здесь. Пусто было вокруг. А то, что увидел он внизу, на реке было даже опасно. Из-за дальнего мыса, покрытого лесом, тихо крался ветер, краем задевая скалы и с шипением сдувая снег с камней.

Так простояли они с Таней довольно долго и пошли назад. Но едва только поднялись наверх по тропинке позади рыбачьих изб, как тотчас же увидели Колю. Он шел, поддерживая Женю, а она, сгибаясь, скользила по ледяным дорожкам, раскатанным рыбацкими детьми. И у обоих были в руках коньки.

Таня свернула налево, в переулок, и притаилась за домом, сунув свои коньки в сугроб. Тигр присел рядом, подняв на нее глаза. Он не мог ее понять.

Вот уж и Коля прошел мимо, ничего не заметив, а она все продолжала стоять. Тигр поскулил немного, лапы его начинали дрожать. Он вспомнил запах птичьих костей, которые Коля часто приносил ему, — совесть его заныла. Он с визгом выскочил из-за дома и кинулся вслед за Колей. Тот живо обернулся.

— Тигр, ты здесь? — сказал он удивленно. — А где же Таня?

А Таня — вот она, вышла из переулка и стоит — прятаться больше не к чему. Лицо ее заливает яркая краска, более густая, чем это могло бы быть от холодного ветра, еще с утра дувшего с восточной стороны.

— Тигр, проклятая собака, — сказала она, — иди сейчас же сюда!

Коля поклонился Тане и пошел ей навстречу, как попало размахивая своими коньками.

— Ты была уже на катке, так рано? — спросил он. — А я думал, ты с Филькой пошла на спектакль в школу.

Таня оставалась неподвижной, отвернув лицо в сторону, и слова плохо повиновались ей, хотя она говорила надменно:

— Я вовсе не была на катке, — ты же видишь, что коньков у меня нет. Филька сказал тебе правду. Мы идем с ним в школу на спектакль.

Коля посмотрел на руки Тани. Да, коньков у нее не было — ни в руках, ни на плече.

— Так это правда. Отлично! — сказал он. — В такой случае, Тигр, иди сюда.

Таня громко крикнула:

— Не смей, Тигр!

И старая собака осталась на месте, хотя запах вкусных костей не выходил у нее из головы. Она посидела еще немного возле Тани. Может быть, даже подумала, что ей делать в таком трудном случае, и, вспомнив, должно быть, про свои собственные дела, бросилась назад в переулок, оставив детей одних.

Вслед за ней быстрыми шагами удалилась и Таня.

Она шла, стараясь не оглядываться назад.

«Нет, я не буду больше прятаться от Коли за домами и сугробами, — думала Таня, шагая по улице. — Я не завяжу ему ремешка на коньках, и никогда не нужно этого делать».

И как мало Таня ни жила на земле и как долго ей еще ни оставалось жить, но она решила всю свою остальную жизнь больше и не вспоминать о Коле, забыть всякую мысль о нем. Ведь есть же на свете радости лучшие, чем эта…

Она их знала раньше, еще совсем недавно, ловя форель в реке или слушая громкие звуки горна на линейке в одном ряду с другими. Да и сейчас Филька ждет ее в школе на спектакле, и у открытых ворот толпятся ее старые друзья. Наконец она может просто смотреть по сторонам, ни о чем не думая; да, просто-напросто может разглядывать свой собственный город. Он тоже доставляет ей радость. Он мал, но, как и она, дружен с ее небом, с черными от хвои лесами, и весною речные орлы любуются им с высоты. Он и теперь, зимой, красив. И он не весь из дерева. Его большая пристань сделана из камня, и школа ее из камня, и сделан из камня новый дом, в котором плавят золото. А сколько новых дорог выбегает к нему из леса и снова убегает в лес, где, в самой глубине, днем и ночью слышно дыхание высоких труб, видны новые дымы над вершинами кедров. А сколько машин проходит через город, обернув цепями свои колеса, чтобы они не скользили по снегу.

А вот и старый медник тоже проходит через город и кричит на перекрестках: «Лудить, паять!» Весною он носит свой маленький рельс на плечах, а зимою тащит его на веревке по снегу, и он скользит, облегчая его труд, — бежит за медником, как собачка.

Кому что надо?

Разве это плохо? Нет, право же, хорошо устроена жизнь!

И, проводив глазами медника, стучавшего железом, Таня зашагала шире, быстрее, побежала вперед к открытым воротам школы.

Возле школы толпились дети. Но странно — они не входили, а выходили из ворот. Они с криком бежали навстречу Тане, и она долго не могла понять их слов.

— Буран, — кричали они, — буран! Никакого спектакля не будет!

Матери, кутаясь в шубы, хватали малышей за руки и уводили домой. Иных же уводили отцы.

Из ворот вышла Александра Ивановна, ведя за собой ту самую девочку, чьи резвые ноги так часто пересекали Тане дорогу. А за другую руку учительницы держался маленький мальчик, который, казалось, никуда не хотел уходить.

Тогда Таня внимательно огляделась вокруг. Она подняла глаза и увидела небо, разделенное резко на два разных цвета — черный и синий. Черным оно было левее, на востоке, и стояло там прямою стеной. И флаг на городской каланче летел вперед, тоже прямо, как струна. На город надвигался буран. Он плыл высоко, он еще не опускался на землю.

Таня посмотрела на воздух сквозь пальцы. Он был темен уже и сгущался.

«Буран, — с тревогой подумала Таня, — а они на реке».

— Буран! — крикнула Александра Ивановна. — Возвращайся, Таня, домой. Скажи об этом всем, кого встретишь.

Но Таня не повернула. Она подбежала ближе.

— Я не боюсь бурана, — сказала она. — Я помогу вам. Дайте мне девочку, я отведу ее домой.

— Она живет далеко, у реки, возле барж.

— Ничего, я знаю, где она живет.

— Ну что ж, отведи, а я отведу мальчишку. Только смотри, поскорей возвращайся домой, — беспокойно сказала учительница.

— Я сделаю все хорошо, — торопливо ответила Таня, — не беспокойтесь, Александра Ивановна.

Она схватила девочку за руку, и вдвоем они побежали вдоль длинной улицы, где, несмотря на полдень, хозяйки закрывали ставни на окнах и зажигали в домах огни.

Они бежали быстро, не останавливаясь, только ветер на перекрестках задерживал их.

С высоты Таня увидела на реке баржи, занесенные снегом до мачт, А направо — каток. Широкий и ровный лед был чист от снега. По краям его на вбитых кольях висели гирлянды из еловых лап. Они мотались, как снасти на шхуне, застигнутой бурей. А далеко за катком, на реке, на вершинах открытых гор, как цветы, поднимались на тонких стеблях белые крутящиеся вихри… На катке никого не было. Только две крошечных фигурки, держась за руки, катились по краю льда.

Таня сбежала вниз по тропинке и помчалась вдоль берега, поглядывая то на каток, то на девочку, уже задыхающуюся от бега.

Они остановились на секунду.

— Это наши, — сказала девочка. — Что же ты им не кричишь?

Но вместо ответа Таня приложила ее руку к своему сердцу:

— Послушай, как бьется.

— У меня уши замерзли, — сказала девочка. — Я ничего не слышу. Идет буран, а они катаются. Почему ты им не кричишь?

И Таня снова не ответила ей. Она подняла ее на руки и понесла в дом, стоящий на самом берегу.

Через минуту Таня снова показалась на пороге дома уже одна. Она прыгнула вниз на лед и пошла между баржами по тропинке. Ноги ее тонули в снегу. Она решила нисколько не торопиться. Она пойдет еще медленнее по этой тяжелой тропинке. И пусть буран засыплет ей глаза, засыплет и каток, и гирлянды из еловых веток, до самых гор пусть он покроет всю реку снегом. Она не будет торопиться. Она придет на каток и скажет им грубо: «Пора вам опомниться и разойтись по домам. Только не думайте, что я пришла сказать вам это. Я отводила девочку домой и случайно проходила мимо. Это ваше счастье, потому что я вижу: вы оба забыли все. А сейчас мне просто нравится гулять здесь, на реке, перед бураном. Можете не верить мне, как вам угодно. Только вы видите, вот я медленно пришла сюда и уйду сейчас, ничуть не торопясь».