Михаил Прудников - Пароль получен Страница 16

Полковник глубоко вздохнул. Видно было, что он очень утомлен дорогой, замерз и голоден… Мы предложили Марчковскому сесть. Бойцы принесли полковнику хлеба и кружку кипятку.

Грея озябшие, красные пальцы об алюминиевую Кружку, он пил небольшими глотками. Потом стал есть хлеб.

Хотелось верить этому поляку. Однако сразу возникали многие «но».

В 1935 году Пилсудским была незаконно введена новая, фашистская конституция, установившая режим личной диктатуры главы государства. Он приблизил к себе маршала Рыдз-Смиглы, который впоследствии стал его преемником: после смерти Пилсудского — фактически диктатором Польши.

В тогдашнее правительство были введены военные. Армия в лице ее высших чинов поддерживала буржуазное правительство.

После гитлеровской оккупации некоторые высшие офицеры привлекались фашистами как консультанты в войне против Советского Союза. Использовались для этого наиболее реакционно настроенные офицеры, считавшие, что Украина и Белоруссия должны быть польскими.

В то же время в Польше, как известно, существовало широкое Движение Сопротивления. Оно было неоднородным: были коммунисты, подлинные интернационалисты, но были и элементы реакционные — эти действовали по указаниям эмигрантского польского правительства, находившегося в Лондоне.

… — Скажите, я попал к Неуловимому? — поев, спросил полковник.

— А что вы знаете о Неуловимом?

— Например, то, что за его голову обещано сто тысяч марок.

— Ну, об этом знают многие. Фашисты повсюду разбрасывают листовки… А что вам еще известно о Неуловимом?

— Я знаю многое. Я специально собирал все сведения. Партизаны уничтожили секретный эшелон с новейшей техникой — «пантерами» и «тиграми», — следовавший на фронт. После этого у меня уже не было сомнений, что Неуловимый, несмотря на то что много раз сообщалось о его гибели, жив, что это его рук дело. А ведь совсем недавно, после того как полковник танковых войск фон Зигфрид попал в засаду Неуловимого, группенфюрер СС генерал-лейтенант фон Готтберг докладывал в Берлин, что окружил и уничтожил «бандитов Неуловимого». Теперь нацисты, желая того или не желая, признались, что Неуловимый жив: признались, назначив за его голову такие деньги…

Полковник умолк, пристально нас разглядывая.

— Я действительно говорю с командиром? Меня не обманули?

— Да, я командир.

— Вы… тот самый Неуловимый?

— Тот самый.

— Не ожидал, что мне позволят вас увидеть…

— Это произошло случайно. Разведчик, который вас привел, не знал, что я нахожусь у командира его группы… Вы хотите помогать нам? Поэтому вы искали меня? Так я вас понял?

— Да. Я хочу помогать вам! С великой радостью! Для этого я и проделал довольно-таки трудный путь к вам. Если счастливый случай свел меня сразу с Неуловимым — я должен верить судьбе. Я много слышал от немцев о действиях партизан и всегда втайне восхищался вами. Немцы теперь боятся людей Неуловимого как огня… — Марчковский улыбнулся: — Интересно, сколько бы они мне заплатили, если бы я им теперь доложил, что случайно встретился с вами, и нарисовал бы им портрет Неуловимого?

— А вы могли бы поторговаться. Запросить, например, половину всей назначенной суммы. И почему бы вам действительно это не сделать, если такая возможность представится?..

Полковник встал. Улыбка исчезла с его лица.

— Вы мне не верите? Даю слово польского офицера, что с вами я искренен и честен!

Я тоже встал. Подошел вплотную к Марчковскому, взглянул ему прямо в глаза. Мне хотелось быть с ним откровенным.

— Вы служили маршалу Рыдз-Смиглы, служили Пилсудскому. Мы считаем их реакционерами. Как же я могу верить их полковнику? Согласитесь, что вы на моем месте тоже сомневались бы в том, верить или не верить офицеру армии Рыдз-Смиглы…

На меня смотрели умные большие глаза. На бледноватом лице стрелками взлетели вверх тонкие черные брови.

— Понимаю, — стараясь быть спокойным, ответил он, — нужны доказательства моей искренности… Конечно, я мог заблуждаться, я верил тогда, что служу верой и правдой моей Польше, ее национальной чести!

— А что вы подразумеваете под этой «национальной честью»? Если бы вы вот так же убежденно могли сказать, что служили верой и правдой польскому народу!

— Война с фашизмом перевернула многое в моих взглядах. Я смог отличить подлинные ценности от фальшивых. И я пришел к убеждению, что должен, обязан, что могу служить именно своему народу, который терпит такие величайшие бедствия… Ведь я родился в деревне. Я знаю народ, его чаяния. И еще я понял в этой войне, что Польше надо идти рука об руку с Советским Союзом — только совместными силами всех антифашистов можно разгромить нацизм… — Марчковский опять умолк…

Мы тоже молчали.

— Это все слова… — Полковник покачал головой. — А вам нужны доказательства. Понимаю… Пожалуйста, у меня есть доказательства! Я предполагал и это…

— Хорошо, полковник. Будете отвечать на наши вопросы. Сколько вы к нам добирались? Откуда? Покажите ваш путь по карте…

Марчковский показал весь путь, который ему пришлось преодолеть.

— А вы знали, что именно в этом лесу есть партизаны?

— Это я знал.

— Откуда вы могли знать? О том, где мы находимся, известно связным, проверенным людям…

— Тогда разрешите все рассказать по порядку.

— Прошу.

— После уничтожения партизанами эшелона с танками, группенфюреру СС генерал-лейтенанту фон Готтбергу ничего не оставалось, как признать свое поражение. Это он и сделал в Берлине. На место фон Готтберга прибыл штандартенфюрер СС Ламмердинг, которому лично Гиммлером поручено покончить с Неуловимым, разгромить партизан в Белоруссии. Это фашистам крайне необходимо: Гитлер готовит новое наступление на Восточном фронте. Операция, которую возглавил Ламмердинг, имеет кодовое название «Шнеехаазе» — «Снежный заяц». Все держится в строжайшей тайне. Ламмердинг на днях вызвал меня. В его кабинете на столе лежала большая карта западных районов Белоруссии. Я увидел квадрат, обведенный красным карандашом. Штандартенфюрер решил использовать мое знание местности. Ведь я когда-то здесь служил. Мне нетрудно было догадаться, что этот квадрат — предполагаемое место расположения партизан. Как я понял, штандартенфюрер Ламмердинг предпримет серьезную военную операцию, в которой будут участвовать солдаты, артиллерия, авиация. Я сказал, что для восстановления точных сведений о местности должен выехать в местные гарнизоны. И вот я у вас…

— Вы спешили предупредить нас об опасности?

— Конечно!

— Но как Ламмердингу удалось установить наше местонахождение? Если все то, что вы говорите, — правда, а я думаю, что это правда, то где-то среди нас скрывается предатель…

На лице Марчковского мелькнула ироническая улыбка.

— Мне кажется, я знаю его, — сказал он тихо.

Марчковский оглядел присутствовавших в землянке командиров боевых групп разведки.

— Можете говорить, — постарался успокоить я его.

— Именно в тот день, когда я был вызван к Ламмердингу, в приемной гестапо толкался некий «крестьянин». Он дождался, пока вышел адъютант, и сообщил ему, что Заяц приготовил список. «Крестьянин» передал лист бумаги адъютанту. Адъютант положил бумагу к себе ка стол. Я, может быть, и не обратил бы на этот эпизод внимания, если бы этот самый Заяц не повернулся ко мне лицом. Я сразу узнал этого человека. Его Фамилия Кох…

— Кох?!

— Вы его знаете?

— Это наш человек! — сказал командир группы разведчиков Соколов.

— Ну конечно! Он успел войти в доверие! — Марчковский прищурил глаза. — А я Коха хорошо знал еще до войны. Наша польская контрразведка заинтересовалась Кохом. И было установлено, что под видом крестьянина, зажиточного хуторянина, действовал германский агент…

— Кох всегда исполнителен, осторожен… — Соколов покачал головой. — Наши связные постоянно получают от него различные сведения. И ничего подозрительного за ним замечено не было. Никто из связных не схвачен фашистами.

Я спросил полковника, что он на это скажет.

— А давно ваши люди связались с Кохом? — в свою очередь задал вопрос Марчковский.

— Еще с весны, — ответил Соколов. — Правда, мы до последнего времени были связаны лишь косвенным образом. И только теперь, когда нам понадобились люди в районе Глубокого, мы открыли Коху, что он работает на Неуловимого.

— Ну вот и ответ! — воскликнул Марчковский. — Кох по мелочам не играет, он всегда делает крупную ставку.

— Предположим, что Кох действительно фашистский агент. Но где доказательства? Ваши слова? Одним словам мы доверять не можем. Нужны факты.

— Доказательства, доказательства… — проворчал Марчковский. — Возьмите Коха, допросите! Вот и будут вам доказательства…