Виктор Бороздин - И опять мы в небе Страница 17

– Заводить моторы! – громко отдал команду Николай и, чуть качнувшись, оторвался от стены. Прошел в рубку управления. Бортмеханик мгновенно кинулся к мотору. А Люда, схватив в аптечке бинты, бросилась в рубку.

Дирижабль летел неуправляемый, по воле ветра. И продолжал подниматься. Высота уже восемьсот метров. С минуты на минуту появится угроза повышенного сверхдавления в оболочке. Вспышки молний продолжались. Случись молнии пронзить оболочку, и шесть тысяч кубометров водорода вспыхнут огненным факелом. От грозы надо было уходить как можно скорее.

Снова прокатился гром. Ливень гулко зашумел, ударяясь о зонтичные водоотводы гондолы. Задержись Николай хотя бы на минуту там, на канате, и отяжелевшая от дождя одежда не дала бы ему подняться.

Негромко, словно не решаясь заглушать шум дождя, заработал мотор. Вскоре был запущен и второй. Николай взял забинтованными руками штурвал глубины.

– Курс норд-норд-вест!

– Есть норд-норд-вест!

Люда уже стояла у штурвала направления.

Скоро внизу стала видна желто-серая стерня уже убранных хлебов. Вспышки молний были уже не такими яркими, и раскаты грома доходили с большим опозданием. От грозы они уходили. Хотя серые клубы туч висели сплошной пеленой, ливневого дождя уже не было. Моросил лишь мелкий дождик.

Быстро темнело. На земле сизо сгущались сумерки. В окнах домов загорались светлячки. Корабль проплывал над поселками. Что это были за поселки, они не знали. А карты в планшете у штурмана, там, на земле.

– Товарищ командир!

Николай обернулся. Перед ним стоял веснушчатый, с выгоревшими на солнце волосами паренек и вопросительно, с надеждой смотрел на него.

– Товарищ командир, если нужно что сделать, вы только скажите.

– А что ты умеешь? – улыбнулся Николай. Парнишка весь зарделся:

– Все. Почти все. Я в кружке Осоавиахима занимаюсь.

– Вон как? – Николай заинтересованно глянул на него. – Тебя как звать-то?

– Ваня. Ваня Ветренко.

Мальчик замер, ожидая, что скажет командир.

– Ты здешний? – немного подумав, спросил Николай.

– Ага.

– Ну тогда давай, помогай нам. Становись к окну и, как только увидишь знакомую местность, поселок, городок, тут же докладывай. Ясно?

Глаза парнишки заблестели.

– Есть смотреть, узнавать местность, докладывать, – очень серьезно отчеканил он.

Все ребята, намаявшись, приткнулись друг к другу прямо на полу, уже спали.

Ваня не отходил от окна. Всматривался.

Они пересекли железную дорогу. Рельсы, поблескивая в темноте, уходили вправо. Слева показалось множество огней. Город. Николай повел корабль к нему.

Вдруг Ваня радостно вскрикнул:

– Товарищ командир, это Макеевка, точно, Макеевка! Я узнал. Вон две трубы и еще одна… Это мартеновские печи.

– Не ошибаешься?

– Нет, мы летали здесь. Макеевка это.

– Тогда все в порядке, – обрадованно сказал Николай. – От Макеевки по компасу дойдем.

В три часа ночи, прокружив над полями и долами пять часов, на последних литрах бензина подошли они к Донецкому аэродрому.

Их там ждали. Вовсю светили прожекторы. Когда луч ударил в окно гондолы и осветил все очень ярко, проснулись разом все ребята, бросились к окнам.

– Где мы?

– Домой прилетели.

– Ну, Ваня, – Николай крепко обнял мальчишку. Так по сердцу ему он пришелся, даже расставаться жалко было. – Что я тебе скажу: глаз у тебя приметливый, смелость есть, в беде не теряешься. Будешь летчиком. От души желаю[12].

…Каких только полетов не бывает у дирижаблистов! На дирижаблях, на аэростатах… Но разве это все? Тут еще шары-лилипуты или, как их еще зовут, шары-прыгуны, появились. Зачем их только придумали?! Когда Анна Федоровна видит в воздухе эти маленькие, словно игрушечные, шары и под каждым сидящего просто на дощечке, свесив ноги, как на качелях, аэронавта, у нее сердце совсем обмирает. Иной раз они летят прямо над домом, и Коля кричит ей оттуда:

– Мама, готовь наши, сибирские, пельмени, скоро придем впятером!..

Махнет ей рукой, и ветер унесет его.

До чего же любят они эти полеты! И не только парни, девчонки не меньше. Усядутся на дощечке, оттолкнутся от земли ногами и пошли вверх, сбрасывая по горстке-другой балласт (песок) из мешка. И так, видно, хорошо им там, в вышине! Анна Федоровна только дивится, глядя на них…

А понять их можно. Это ведь совсем особое ощущение, когда аэронавт высоко в небе один на один со стихией. Тут-то и вырабатываются необходимые аэронавту быстрота реакции, мастерство. Шар плывет в свободном полете по воле ветра и со скоростью ветра. Внизу лес шумит, макушками машет, а здесь никакого движения, положи на колени листок бумаги – не улетит… Регулировать направление невозможно, а высоту вполне. Сбросил побольше балласта – пошел вверх, стравил газ – стал опускаться. Правда, бывает, воздушный поток подхватит и бросит шар на сотни метров вверх или вниз. Дух захватит, в ушах засвистит, земля дыбом встанет, а аэронавт зорко следит за приборами.

Бывает, полет продолжается пять, шесть часов, ветер уносит их за сотни километров. В воздухе шары то сходятся, то расходятся. Они перекинутся словечками, и опять ветер разбросает их. От долгого сидения ноги устанут болтаться. А рядом облако, взбитое, как перина, чистое. Прилечь бы на него. Только обманчива эта перина: дотянулся, взял горстку облака, а оно между пальцев ушло…

На закате, в тишине с земли особенно ясно все слышно. Как женщины ведрами гремят у колодца, голосисто переговариваются, собаки лают, балалайки бренчат…

Когда пролетают над деревней, вызывают несусветное удивление, а то и переполох. Николай рассказывал: надо было ему как-то срочно сообщить в порт о месте приземления, а телеграфных столбов не видно. Он снизился и закричал:

– Эге-е-й, где у вас телефо-о-н?

Все сразу стихло: и ведра, и женщины, и балалайка, даже собаки лаять перестали…

– Скажите, где у вас поблизости телефо-о-н?

В ответ ни звука. Как вымерло все. И вдруг:

– Ша-а-р! Воздушный ша-ар!! – завопили мальчишки и бросились вдогонку вдоль улицы.

– Ну и напужал, нечистая сила! – загорланил мужик. – Вертай наза-а-ад, там сельсовет и почта-а-а! А сельпо уже закрыто, ничего уже не купишь!

Легко сказать; вертай назад! Что он, на дирижабле или на самолете?!

Мужик сорвал с головы шапку, замахал:

– Спущайся скорее, самовар у нас поспел!

– Спасибо за ласку, но нужен телефон, обязательно.

Высыпал остаток балласта и пошел вверх.

– Улета-а-а-е-т!!.

В голосах мальчишек слышалось разочарование, даже обида…

Потом Николай жалел: надо было, наверно, ему опуститься не в большом селе, где сельсовет и почта, а в той заброшенной среди лесов деревушке, где так душевно были ему рады.

…Сибирских пельменей Анна Федоровна крутила не на пять человек, а целую гору. Друзей у Коли много, приходили запросто. Молодым, еще не устроенным в жизни ребятам было хорошо в обжитом семейном доме, где хозяйка угостит по-домашнему, а если когда и отчитает за что, видно, так и надо. Характер Анны Федоровны они знали – что думает, скрывать не станет, выложит все до конца – и не обижались.

Заходили и позаниматься перед экзаменами, и когда готовились к полетам. Народу в комнату набьется полно, на кровати, на стульях, на подоконнике примостятся. Спорят, спорят… К шуму Анне Федоровне не привыкать, у нее все равно от своих ребят он в доме не прекращается.

Когда наработаются, устанут, запустят патефон. Поставят на подоконник, чтобы дальше слышно было, а сами вниз.

Сверху, прыгая через две ступеньки, уже сбегает Костя Новиков вместе со своей Тоней и, подхватив ее высоко на руки, кружит. А потом опустит на землю и осторожно ведет в танце. Уж очень много у него силушки, так и рвется наружу, а Тоня хрупкая, тоненькая.

Когда-то, еще в империалистическую войну, Костю, пятилетнего, потерявшего родителей, совсем обессилевшего от голода, подобрали и приютили бездетные Меланья Григорьевна и Павел Андреевич Новиковы из села Волоконовка, что под Воронежем. Дали ему свою фамилию, отчий дом, материнскую и отцовскую любовь, А жизнерадостный характер у него, может, от рождения такой.

Алеша Бурмакин танцует небрежно, как бы с ленцой, изредка встряхивая свесившимся на глаза русым чубом: я, мол, и не так могу!

А Тарас Кулагин подхватит хорошенькую Нюсю, плутовски подмигнет Николаю:

– Красивые у тебя сестренки, Коля. Подрастут, всех разберем, ни одной тебе не оставим.

Нет, видно, не станет Тарас дожидаться Колиных сестренок. Закружил, завертел Нюсю, так что у той косички взметнулись от восторга, и нет уже Тараса… Понятно! Есть тут одна девушка, синоптик их порта – Нина…

…В вагоне было тихо. Свернувшись калачиком, не раздевшись, уснула на верхней полке Томка. Анна Федоровна раздела ее, сонную. За окном метель туманила бегущие по обочинам деревья. Светлое пятно их окна скользило по сугробам.