Михаил Рывкин - Хроника страшных дней. Трагедия Витебского гетто Страница 18

— Роза, — прошипел знакомый, — раз у нее есть хоть капля жидовской крови, она пойдет туда, куда и ты…

«Когда мы попали в гетто, — вспоминает Галина Николаевна, — мне шел четырнадцатый год. Но пока мы там находились, я повзрослела на несколько лет. Наверное, от страха и ужаса, от увиденного и пережитого…

Часто в гетто приходили немцы. Обычно они заходили со стороны набережной.

Как только мы видели, что они идут, все, кто мог, бежали в здание, стараясь подняться повыше, забирались даже на чердак, чтобы быть от них подальше.

Чаще приходили немцы в черных мундирах со свастикой. Обычно являлись после пяти часов. Ловили молодых парней, избивали дубинками, ногами. Били так, что человек умирал.

Мы с ребятами пробовали найти дыру, чтобы можно было выйти из гетто. Но все щели в разбитых вокруг домах были заколочены. Мы пробовали проскочить в ворота, когда вывозили покойников. Вывозили их по две, три подводы и больше, почти каждый день. В это время мы пытались выбежать, но нас били дубинками не давая выйти. Иногда молодые ребята как-то договаривались с охраной и выходили, чтобы принести родным поесть. А у нас с мамой никого не было.

У меня был папин вельветовый пиджак, длинный, мне до колен. В кармане лежала моя метрика. Мама мне дала ее спрятать. «Возьми, говорит, положи в карман. Пусть она у тебя будет». Эта метрика меня и спасла. Там написано: отец — Быковский Николай Иванович, мать — Быковская Роза Мордуховна, и стоит мой день и год рождения. Мамина фамилия до замужества была Ольшванг. Перед тем, как я попыталась выйти из гетто, мамино отчество чуть подтерла, чтобы трудно было сразу прочитать. Как-то мама говорит: «Галя, доченька, попробуй уйти. Когда люди пойдут к реке за водой, иди с ними. Скажи, что ты приносила школьной подруге поесть, а тебя теперь не выпускают. Если спросят, где твои родители, скажи, что мама давно умерла, а папу в армию забрали».

В сентябре я решила уйти. Вижу, дверь в будке открывается. Я — туда, и на лесенку, а дежурный еврей кричит:

— Полицейский, идите сюда. Она вышла отсюда.

Подходит ко мне молодой полицай с бельмом на глазу и говорит:

— Ты что, девочка, точно отсюда?

Я повторила то, что говорила мне мама. И добавила:

— У меня есть документ, — и подала ему метрику.

Он посмотрел метрику и сказал:

— Иди и больше сюда не приходи, не выпущу.

Сначала Галя пошла к родственникам отца. Но девочка боялась, что ее могут выдать, и через несколько дней ушла в деревню Малая Выдрея к тете Марусе.

Марию Матвеевну и Кирилла Ивановича Лобасенко в Малой Выдрее знали все. Они были потомственными крестьянами. Хозяйство имели небольшое, но бедными не были. Во время учебы в Витебске их дочь Оля часто бывала у Быковских.

«Когда Галя пришла и рассказала, что с ними случилось в Витебске, — вспоминает Ольга Кирилловна Лобасенко, — моя мама сказала: «Может, Бог даст, мама твоя жива, а ты оставайся у нас. Тебя здесь никто не тронет». Мы так и жили: три женщины и пятеро детей».

Первое время действительно было спокойно. Так продолжалось бы и дальше, если бы как-то вечером к Лобасенко не зашел знакомый старик, знавший Быковских по Витебску. Был он человеком безвредным, но язык держать за зубами не умел. По деревне пошли разговоры, что у Лобасенко вроде бы еврейка живет.

Решили перевезти Галю в деревню Речки к Анне Матвеевне Понкратенко, старшей сестре Марии Лобасенко. Так и сделали. Но вскоре оказалось, что и там есть любопытные. Чтобы не искушать судьбу, Галю отправили к Фене, дочке Марии Лобасенко, в деревню Зубаки.

В марте 1942 года Гале Быковской удалось перейти линию фронта в районе деревни Понизовье на Смоленщине. Потом она попала в Калининский детприемник, откуда ее отправили в ремесленное училище. После его окончания был завод, возвращение в родной Витебск. Работа санитаркой в военном госпитале, с которым выехала на фронт.

Бывшую узницу Витебского гетто Галину Николаевну Лапицкую и бывшую партизанку бригады П. И. Кириллова Ольгу Кирилловну Лобасенко долгие десятилетия связывали крепкие узы дружбы.

16 сентября 1941 года уголовный отдел Витебской городской управы издал приказ: «Всем гражданам нежидовского происхождения категорически запрещается пребывание на территории «ГЭТТО». Одновременно всем жидам запрещается хождение по неуказанной им территории. Уголовный отдел города Витебска»[34].

Жил до войны в Витебске красивый и высокий парень Вася Корсак. Было ему лет двадцать пять. Работал он землемером. И жил с мамой почти в центре города в маленьком чистом домике. Перед самой войной Вася познакомился с еврейской девушкой Идой. Она работала счетоводом. Ей было тогда около двадцати.

Нежная красота Иды приворожила Василия, и они поженились. Ида переехала жить к Васе, в маленькую комнатку за печкой. Они были самыми счастливыми людьми на Земле. А потом началась война, в город пришли фашисты. Ида оказалась в гетто. Вася просил ее: «Не иди туда. Я спрячу тебя. Никто не узнает, не найдет». «Не могу, — ответила Ида, — там мама, папа, сестры. Они подумают, что я их бросила». И она ушла. Через несколько дней к ней в гетто пришел Вася. Русский парень, который мог бы обходить гетто стороной и не думать, не вспоминать о нем. Но там была Ида — женщина, которую он любил. Василий Корсак остался в гетто. Фашисты расстреляли его вместе с тысячами других ни в чем не повинных людей.

Однажды фашисты проявили «заботу» об узниках — привезли мелкой гнилой картошки. Когда голодные люди, узнав о еде, кинулись к машине, конечно же, забыв о правилах хорошего тона, фашисты смеялись и фотографировали их. Потом они отправляли эти фотографии домой и писали, с каким диким народом им приходится иметь дело на Востоке.

От голода и холода ежедневно погибали десятки узников гетто. Однажды на улице умирала девочка 6–7 лет. Она лежала на куче тряпья, из горла вырывались какие-то хриплые звуки. Мать металась рядом и, обезумевшая от горя, кричала: «Кто-нибудь, помогите». Привели доктора, такого же узника гетто. Он посмотрел девочку, развел руки и сказал: «Дайте ей спокойно умереть». Потом рядом с девочкой села на землю старушка и стали молиться. Она говорила на идиш: «Ты, безгрешная душа, сейчас окажешься перед Богом. Попроси у него за наших детей, за наших внуков… Пускай он облегчит их страдания».

Фрида Бенсман работала до войны врачом. Она не успела эвакуироваться. До самого прихода немцев, как могла, помогала больным. А когда решила уйти из города, было уже поздно. Фрида оказалась в гетто вместе с сыном Ромой. Другие брали с собой на черный день самое драгоценное, что было в доме: золотые украшения, деньги. Надеялись, а вдруг поможет. Фрида взяла с собой на черный день флакончик с ядом. И спрятала его также надежно, как другие прятали драгоценности. Она пыталась уйти из гетто. Но как это сделать, когда на руках ребенок? А оставить его одного? Об этом она не хотела даже думать. Когда Фрида поняла, что их ждет, она достала свою драгоценность — пузырек с ядом. Дала отпить сыну, а потом приняла яд сама.

2 сентября 1941 года немцы, решив развлечься, посадили в баржу около 150 человек и, когда она выплыла на середину реки, потопили ее. Обреченные пытались вплавь добраться до берега, но не тут-то было. Фашисты баграми добивали людей. Из 150 человек никто не спасся. В числе жертв оказались Лебентова, Каган, Лебенсон, Левенрад.

В конце лета немецким армейским службам стало известно, что в гражданских концлагерях, находящихся на территории Витебска, среди заключенных есть евреи. Гитлеровцы провели фильтрацию и обнаружили 397 евреев или людей, внешне похожих на евреев. Их передали «специалистам» из айзацкоманды. Ни в чем не повинных людей обвинили в актах саботажа и даже в том, что они атаковали немецкие войска. И расстреляли, о чем сообщалось в донесении в Берлин 4 сентября 1941 года.

Фашисты придумывали пытки, изощрялись, как могли, чтобы не только унизить людей и показать превосходство арийской расы над «недочеловеками». Они пытались сломить дух узников.

Однажды вечером эсэсовцы пришли в гетто. Приказали первым попавшимся им на глаза мужчине и женщине раздеться и продемонстрировать половой акт. Когда из этого ничего не вышло, они расстреляли мужчину и женщину и, смеясь, пошли дальше.

На улице Гоголевской несколько евреев, запряженных в телегу, тянули бочки с водой. Видно было, что тянуть ее им не под силу, тем более, что дорога шла в гору. Но немцы на это не обращали внимания, они подгоняли людей и били их палками. Не выдерживая такой работы, люди падали на мостовую. Вместо того, чтобы дать им передохнуть, палачи добили упавших. На улице осталось лежать несколько трупов.

В довоенном Витебске многие знали Софию Исидоровну Ратнер. До революции у ее мужа Исаака Григорьевича Ратнера был богатый двухэтажный особняк в центре города, который стоит и поныне на улице Суворова под тем же № 7/ 8[35]. После революции семья Ратнеров оставила себе три смежные комнаты и коридор. Исаак Григорьевич умер в августе 1940 года, и София Исидоровна осталась жить в квартире с 6-летним внуком Витей Зархом и Надеждой Фоминичной Шидловской. В этом особняке разместилось также государственное учреждение, поселился учитель Лебедев с семьей и еще одна многодетная еврейская семья, а в годы войны некоторое время жил художник В. Хрусталев, человек порядочный, державшийся в стороне от оккупационных властей.