Иван Шевцов - Бородинское поле Страница 19

- Лежите, товарищ лейтенант. Это старший сержант Кавбух фрица угощает.

Шутка механика-водителя показалась Игорю неуместной. Ему хотелось задать сразу дюжину разных вопросов, но он спросил о том, что, по его мнению, было главным:

- Где наш танк?

- Сгорел, товарищ лейтенант. Усманов и Голубев - убиты. - Усманов был наводчиком, Голубев заряжающим. - А вас контузило. Вы были без сознания… И нога у вас… ранена.

Игорь не видел говорящего, он только слышал его голос, тихий, мягкий и шепелявый. Он ощупал свою ногу. Штанина выше колена была разрезана, под ней бинты. Ранен, контужен, танк сгорел, двое из экипажа убиты. Как это все случилось? Когда? Сколько времени прошло? Игорь прислушался. Где-то вдали шел бой, судя по грохоту взрывов и отчаянной, взахлеб, скороговорке пулеметов, - жаркий, жестокий бой. Потом выстрел невдалеке - и в ту же секунду свист снаряда совсем рядом, над головой.

- Это откуда? - встревоженно спросил Игорь.

- Фриц. Из танка. По нашему танку лупит. Сейчас старший сержант ему ответит.

И опять в голосе механика-водителя послышалась какая-то неуместная беспечность, обыденность, неестественная для данных обстоятельств.

- Подойди сюда, помоги мне встать, - позвал он механика-водителя.

Тот подошел и встал, прислонясь спиной к танку. Все лицо его было забинтовано, оставлены только три отверстия - для глаз и рта. В руках он держал вынутый из кобуры пистолет и гранату.

- Что с тобой? - спросил пораженный Макаров.

- Обгорел малость. Лицо вот повредил, - был спокойный ответ.

- А я как тут очутился?

- Я вас доставил. На себе донес.

- Как же ты донес? - Он хотел сказать "такой слабачок", но сказал: - Я ведь тяжелый.

- Нести ничего, не тяжело. Трудней было из танка вас вытащить.

Опять грохнула пушка, и потом вслед за ней длинная пулеметная очередь из танка.

- Где немцы? Кавбух где? Да помоги же мне встать, - приказал Игорь, и в голосе его уже звучали властные нотки.

- Сейчас я старшего сержанта кликну.

Он постучал пистолетом по броне, и тотчас же из танка появился Добрыня. Вид у него был угрюмый и злой, в глазах решительность и ожесточение, которого прежде Макаров не замечал.

- Очнулся? Ну, значит, будем жить, командир, если сумеем отсюда выбраться, - сказал Кавбух, опасливо выглядывая из-за танка туда, куда была направлена пушка.

Уже без посторонней помощи Игорь поднялся на локтях и сел, ощупывая раненую ногу.

- Болит? - спросил Добрыня.

Вместо ответа Игорь сказал:

- Доложи обстановку.

- Обстановка такая: куда ни кинь - везде клин, - мрачно ответил Добрыня и присел на землю рядом с Игорем. - Вы были без памяти. Вон Кирюха вас из клыков у смерти вытащил. - Он кивнул на механика-водителя. - Если б не Кирюха… - Он не закончил фразу, вздохнул.

"Значит, новенького Кириллом звать", - мысленно повторил и взглянул на своего спасителя виновато и благодарно. И чтоб скрыть это смешанное чувство признательности, неловкости и угрызения совести, спросил Кавбуха:

- Где немцы?

- Главные силы ушли на Мценск, так что мы оказались у них в тылу. Но это еще полбеды. Беда в том, что мы двигаться не можем. Обезножели.

- Что случилось?

- Аккумуляторы полетели. Намертво, - сказал как отрубил Добрыня.

- А не пытались снять с моего танка?

Горькая гримаса исказила темное, измазанное копотью, грязью и соляркой лицо Добрыни.

- Там все внутренности сгорели. Одна коробка осталась.

Над ними снова пролетел снаряд, совсем невдалеке в кустах разорвался.

- Откуда это? - спросил Игорь.

- Да все "кум" никак не угомонится, - ответил Добрыня. - В гости идти побаивается, издали гостинцы шлет. А мы и отблагодарить как следует не можем: снаряды у нас кончаются. - Он встал и, хоронясь за танк, стал смотреть в сторону противника.

- Весь боекомплект? - встрепенулся Игорь.

- Так времени сколько прошло. Им тоже досталось. Вон они, наши крестники. - Добрыня кивнул в поле. - Стоят, голубчики, молчком. И уже не вякнут.

- Помогите мне, Кирилл, - попросил Игорь.

Ему помогли подняться. Опираясь на одну ногу и на плечо подхватившего его Добрыня, Игорь подошел к танку, навалился на радиатор, всматриваясь в открытое поле. Он увидел совсем невдалеке три немецких танка. Они стояли на значительном расстоянии друг от друга, как бы образуя полукруг; два из них тупо глядели в эту сторону стволами пушек, не проявляя ни малейших признаков жизни. Третий, самый ближайший, стоял задом, из разверзнутого, искореженного радиатора еще дымилась тонкая струя.

- Эти что - мертвецы? - спросил Игорь, кивая в сторону танков.

- Покойнички, - подтвердил Добрыня. - Вот тот, левофланговый, вас подсадил. А потом мы его. Отлично горел. До сих пор еще смердит.

- А "кум"?

- "Кум" далеко. Вон на краю балки, почти у среза кустов.

Теперь и Игорь рассмотрел вдалеке четвертый немецкий танк. Проговорил негромко:

- Так это, кажись, тот самый, мой крестник. Мы с ним состязались. А где-то недалеко от него, левее, не видно из-за кустов, должен быть самый первый, который с первого выстрела просверлили. А второй, выходит, все еще жив?

По кустам, запыхавшись, бежал заряжающий второго танка, которого Добрыня посылал разведать южный край балки. Взволнованно доложил:

- Товарищ командир… - но, увидев Макарова, запнулся и уже к нему: - Товарищ лейтенант, там немцы. Сюда идут. По кустам.

- Много? - быстро спросил Игорь.

- Точно невозможно определить - в кустах.

- А приблизительно? Два, двадцать или двести?

- Я видел человек десять, - смутился боец.

- Где десять, там и сто, - мрачно сказал Добрыня и посмотрел на Игоря преданно-спокойным взглядом. - У нас, товарищ командир, для пехоты есть несколько картечных снарядов, да и патроны - почти полный боекомплект. Будем отбиваться. А вот ежели кум со своей родней пожалует, тогда песню про "Варяга" запоем.

- Пограничники в первый день войны, когда шли в смертельную атаку, пели "Интернационал", - отчеканил Игорь. - Я видел этих ребят на границе и сегодня видел, как лейтенант Гришин - запомни его фамилию - за несколько минут до своей гибели сбил "юнкерс" из противотанкового ружья.

Почему он вспомнил сейчас этого лейтенанта? Может, вдруг почувствовал свой долг перед его памятью, священную обязанность отплатить врагу. Он сейчас пожалел, что отпустил тех двоих оставшихся в живых пограничников, свой "десант", как назвал их Дмитрий Лаврененко. Как бы они сейчас пригодились, именно сейчас, когда по узкой гряде кустарника к ним крадется отряд врага. И еще ему захотелось пойти к своему сгоревшему танку и собственными глазами увидеть все, что с ним сталось, убедиться, что наводчик и заряжающий убиты и сгорели в танке, что все произошло именно так, как доложил ему этот маленький, щупленький Кирилл, его спаситель, которого он при первой встрече не то что невзлюбил, а принял с холодком, и теперь не мог избавиться от досадного чувства неловкости и стыда. Он посмотрел на Кавбуха долгим, пристальным взглядом и вдруг увидел в Добрыне нечто новое, чего раньше не было или не замечалось: спокойствие, хладнокровие и презрение к опасности. И еще - уверенность и ответственность хозяина. Мелькнула мысль: таким Добрыню сделали последние часы боя, когда он, Игорь Макаров, лежал контуженый, без сознания. Но эту мысль оборвало непреодолимое желание пойти к своему танку, хотя он и понимал, что это невозможно: во-первых, раненный в ногу, он не может идти, боль по-прежнему не утихала, очевидно, задета кость, и, во-вторых, там, возле его танка, теперь немцы. И тогда он с какой-то жестокой злостью и от физической боли и оттого, что враг возле его танка, приказал:

- Давай, Добрыня Никитич, шрапнелью по кустам!

- А может, вы, товарищ лейтенант, в танк? - предложил Кавбух.

Игорь отрицательно замотал головой, и Добрыня понял: уговаривать бесполезно. Приказав двум танкистам оставаться здесь с лейтенантом, сам полез в танк и уже через несколько минут ударил по кустам шрапнелью. Пулемет пока молчал: Добрыня берег патроны. Отозвался и "кум", сразу тремя снарядами, по-прежнему не двигаясь с места. Один снаряд упал в нескольких шагах от танка, и Игорь слышал, как осколки клевали броню. Когда он говорил о пограничниках, которые в первый день войны умирали с пением "Интернационала", он думал о судьбе своего взвода и о том, что почти не было шансов на благополучный исход. Но не возможный трагический исход боя пугал Макарова - Игорь не был трусом, тревожило ранение, которое делало его беспомощным.

Случилось то, что должно было случиться: встреченные шрапнелью фашисты залегли и не решались двигаться вперед, на советский танк; обезноженный "кум" не спеша посылал снаряд за снарядом, но значительное расстояние не позволяло ему точно поразить танк, тем более лобовую броню. Вот тогда-то и появились еще три немецких танка. Только шли они с другой, противоположной стороны, от Мценска, где то ненадолго затихал, то снова гремел бой. Там действительно создалось тяжелое, критическое положение. Дивизия генерала Лемельзена, несмотря на урон, двумя колоннами продолжала наступать параллельно справа и слева от шоссе. Ее передовые танки вклинились в нашу оборону и потеснили стрелковые части генерала Лелюшенко, которые, понеся потери и опасаясь окружения при открытых флангах, вынуждены были отойти на южную окраину Мценска.