Александр Бондаренко - Ночная диверсия Страница 2

— Что же будет, отец? Ведь Гитлер готов вцепиться в горло Советскому Союзу. Кто нам поможет избавиться от бесноватого? Американцы? Англичане?

Фридрих Штрекке встал, и обойдя комнату, остановился за спиной сына.

Вот что, Отто. Ты не должен уподобляться кисейной барышне. Возьми себя в руки. Не к лицу так распускаться. Запомни раз и навсегда, что только русские товарищи помогут нам избавиться от нацизма. И ты должен сделать все, чтобы помогать им. Это твой долг. Это наш долг. Долг честных немцев, которым не по пути с коричневой чумой.

Несколько минут сидели молча. Потом Отто, как бы очнувшись от раздумья, с волнением проговорил:

— Я боюсь за тебя, отец. Ты знаешь, вчера с торговой делегацией сюда прибыл фон Говивиан. Ноя-то знаю, какой он «коммерсант». На завтра он пригласил меня к себе. Он считает, что я человек новой формации, в духе идеалов нацизма. Я ему нужен. Как поступать, мне ясно. Но что будет с тобой?

— Все будет хорошо. Как ты думаешь вести себя с этим бароном? Как его, фон Говивиан? Фамилия странная, что он, не немец?

— Да нет, он немец, да и барон настоящий. В разведке недавно, но, говорят, дьявольски способен,-быстро пойдет вверх. Буду вести себя так, как мы и договорились. Сейчас грудью на штыки не пойдешь. Бесполезно. Нужно бороться с ними другими методами. Я уже подал заявление с просьбой принять меня в национал-социалистическую партию. Я знаю, отец, что иду на трудное и опасное дело. Коммунисты должны иметь сочувствующих людей среди нацистов. Так нужно.

Видя, как встревожился отец, Отто попытался пошутить.

— Вот удивился бы мой будущий шеф, узнав, кого вербует. Наверное, глаза из орбит вылезли бы.

Но отец не принял шутку. Положив тяжелую руку на плечо сына, он предупредил:

— Будь осторожнее, сынок. Особенно здесь, при встречах с советскими товарищами…

Фридрих Штрекке считался одним из самых старых работников посольства. Приехал он в Москву еще задолго до прихода к власти Гитлера. Когда у власти встали фашисты, он со дня на день стал ждать, что его отзовут в Германию. Но о нем, казалось, забыли. Шли годы, менялись послы, а он все еще оставался на скромной должности сотрудника посольства. На протяжении нескольких лет, пока Отто учился в Берлине, ни на один день, ни на один час его не покидала смутная тревога за сына. И вот сегодня он опять не знает, что их ждет впереди. Раньше было опасно, но каково будет сейчас, когда сын становится на такой трудный путь?..

…Фридрих знал, что Отто не коммунист. Осуществлению этой заветной мечты сына — вступить в коммунистическую партию, помешал захват Гитлером власти. В глубине души старый работник посольства был рад тому, что сын не успел выполнить своего намерения. Бывая по делам службы или в отпуске в Германии, старый Штрекке не мог не видеть, какого размаха достиг националистический угар. Малейший намек о принадлежности к коммунистической партии или простой наговор грозил человеку тюрьмой или смертью.

Казалось, все свободное, мыслящее, борющееся погибло и утонуло в диком разгуле фашистской реакции.

Но даже сюда, в посольство в Москве, просачивались скупые вести о том, что нацистам не удалось полностью сломить, задушить, истребить коммунистов.

Измученная, израненная, потерявшая своих лучших сынов, коммунистическая партия Германии уходила все глубже в подполье и оттуда продолжала борьбу. Фридрих чувствовал, что какими-то невидимыми нитями сын связан с этим подпольем, что там, в Германии, он живет напряженной, полной риска и опасности жизнью.

И вместе со страхом за сына появилась гордость за людей, которые не согнулись, продолжают бороться.

Но Фридрих понимал, что только с Востока, со стороны Москвы можно ждать избавления от фашизма.

Долго, очень долго думал старый, честный работник посольства, прежде чем решиться на шаг, о котором он теперь не жалел.

В середине лета 1936 года посольство почти в полном составе выехало на два дня в загородную прогулку. Фридрих Штрекке, сославшись на плохое самочувствие, от поездки отказался. Долго бродил по Москве. Наконец, решившись, зашел в одно из районных отделений милиции и попросил доложить о нем начальнику.

Начальник милиции, еще молодой, с широким, чуть тронутым оспой лицом, оказался человеком сообразительным. Проверив иностранный паспорт и выслушав просьбу посетителя, он ничем не выдал своего удивления.

Попросив Штрекке немного подождать, он вышел, предварительно задернув штору. Не было ею долго, около часа.

Не лишенный наблюдательности, Фридрих успел заметить, что перед окном на скамейке появился милиционер, читающий газету. За дверью раздавались размеренные шаги. «Тоже охрана», — подумал он.

Постепенно в душу Фридриха стало вкрадываться волнение.

«Неужели не поверил? Как это будет глупо и нелепо. Ведь могут русские его поступок расценить, как провокацию? Конечно, могут».

Но вот в коридоре раздались шаги, шум голосов, и в кабинет вместе с начальником милиции вошел высокий, плотный человек в хорошо сшитом костюме. Внимательно посмотрев на Штрекке, он склонил голову, приветствуя его.

— Здравствуйте, господин Штрекке. Что привело вас сюда?

Начальник милиции вышел.

Фридрих говорил долго, сбивчиво. Ему все казалось, что он говорит неясно, что собеседник не понимает его, не верит. Но тот слушал внимательно, чуть покачивая головой.

— Вы коммунист? — услышал он вопрос.

— Нет, и очень сожалею об этом. Но и я и сын всей душой с вами, с коммунистами, и я горжусь этим.

Собеседник Фридриха очень подробно расспрашивал об Отто, и Штрекке почувствовал, что Отто гораздо больше интересует собеседника, чем он сам. Это немножко обидело старика.

Они говорили долго. В конце собеседник Фридриха попросил в случае приезда Отто познакомить его с ним и указал, как это сделать, не вызывая подозрений.

— До свидания, товарищ Штрекке.

Это слово «товарищ» прозвучало так неожиданно, так тепло и задушевно, что Фридрих поспешно отвернулся, стараясь скрыть набежавшую слезу.

…Отто рассчитывал погостить у отца десять-пятнадцать дней, а потом вернуться в Германию. Пора было приступать к работе. Ему уже обещали место инженера на авиационном заводе.

Встреча с фон Говивианом спутала все его планы.

Барону было не больше тридцати двух — тридцати трех лет. Прекрасно сшитый костюм ловко облегал фигуру. Лицо не лишено привлекательности, даже красиво. Тонкий прямой нос, густые разлетающиеся брови, светлые с льдинкой глаза. И только чуть выдвинутый подбородок и тонкие губы немного портили это лицо.

Встретил он Отто приветливо- Угостив французским коньяком, заговорил без дипломатических уловок.

— Вы прекрасно понимаете, что пригласил я вас не по вопросам торговли.

— Думаю, что нет. Зачем же?

— У посла, да и в Берлине сложилось мнение, что ваш отец достаточно потрудился для Германии. Ему необходим отдых. Думаю, отдых не будет затруднен материально. Как бы вы посмотрели, если бы освободившееся место мы предложили вам?

Отто был готов к любому разговору, но этот вопрос застиг его врасплох.

Несколько минут он сидел молча, напряженно обдумывая решение.

— Но я ведь инженер, а не дипломат, — неуверенно произнес он.

— Дипломатией у нас есть кому заниматься. А нас как раз и будут интересовать технические данные о России. Здесь и нужен человек с образованием вашего профиля, чтобы правильно разбираться в сведениях, поступающих от нашей агентурной сети.

— Могу ли я поговорить с отцом, прежде чем дать ответ?

— Да, конечно, мы вас не торопим. Думаю, что вам понятно, что с отцом можно говорить не обо всем.

— Разумеется.

— Тогда не смею вас задерживать. В субботу встретимся еще раз,- фон Говивиан проводил его до двери и пожал руку.

— Надеюсь, мы с вами будем друзьями. До встречи.

Отто просил отсрочки с ответом не только потому, что ему нужно было посоветоваться с отцом. Ему нужно было знать мнение по этому вопросу русских товарищей.

На другой день он встретился с «Аркадием Савельевичем». Это был тот самый товарищ, с которым когда-то беседовал Фридрих Штрекке.

Выслушав Отто, он задумался.

— Это несколько путает наши расчеты. Вы нам нужны были в Берлине. Но не беда. Найдется работа для вас и здесь. А дальше посмотрим по обстановке. В общем, соглашайтесь.

Через несколько дней Фридрих Штрекке выехал в Берлин. На вокзале, целуя сына, шепнул:

— Будь стойким, мальчик, и не рискуй зря. Я верю в тебя.

События развивались гораздо быстрей, чем предполагал Отто Штрекке.

1 сентября 1939 года радио принесло ошеломляющую весть — Гитлер напал на Польшу.

Уже через час посол собрал сотрудников у себя в кабинете. Мутные струи дождя потоками скатывались по стеклам, образуя на стенах зыбкие, колеблющиеся тени. Они еще больше подчеркивали гнетущую обстановку кабинета. Тяжелые дубовые кресла с высокими резными спинками затянуты в столь же тяжелые чехлы. Сидеть в этих креслах жестко и неуютно. Коричневые плотные портьеры с трудом пропускают в помещение скупой сентябрьский свет.