Юрий Стукалин - Последний защитник Брестской крепости Страница 21

С едой тоже был непорядок. Полевые кухни подвозили нерегулярно, да и качество пищи оставляло желать лучшего.

— Кормят полнейшим дерьмом, — возмущался Карл. — Да за то, что мы тут терпим, нас деликатесами должны потчевать!

— А ты что, избранный? — подначивал его Матиас.

— Да, именно так! — злился Риммер. — Мы вершим историю, а нас кормят всякой бурдой.

Но отсутствие достоверной информации и невкусная еда не могли сравниться с назойливыми, упрямыми русскими. За каждым кустом, на каждом дереве мог скрываться стрелок. Любая амбразура или окно таили в себе опасность. Русские прятались в казематах, в труднодоступных щелях, а вылезая оттуда, устраивали самоубийственные атаки. Их выкашивали пулеметами, но они не оставляли попыток вырваться.

«Что это, — думал Матиас, — истерика, агония или преданность своему долгу?»

Когда человек видит, что шансов выжить нет, он, следуя инстинкту самосохранения, пытается спасти свою шкуру. Но русские были сделаны из другого теста. И это обстоятельство пугало Матиаса. Они не ценили собственную жизнь и готовы были терпеть любые лишения.

Еще утром двадцать третьего после артобстрела было решено послать к русским парламентера. Глыба выбрал из толпы пленных красноармейцев самого молодого.

Худой лопоухий парень представлял собой жалкое зрелище. Он трясся от страха и долго не мог понять, что от него хотят, но был готов сделать что угодно, лишь бы ему сохранили жизнь.

— Вот так должен выглядеть настоящий русский, — констатировал, глядя на него, Карл. — Трусливый, преданный хозяевам евнух.

Лейтенант Пабст сунул парню в руку белую тряпку и жестами приказал идти к воротам. Медленно, ссутулившись, тот побрел по мосту. Он шел, озираясь, постоянно оглядываясь назад — боялся получить немецкую пулю в затылок. Но, как выяснилось, ему больше следовало опасаться пули в лоб.

В полной тишине все наблюдали, как он подошел к башне с арочным проходом и, задрав голову к окнам, начал что-то лопотать по-своему. Время тянулось мучительно долго. Парень постоянно указывал рукой назад, в сторону немецких позиций и бубнил слова с заискивающей улыбкой на лице. Ему отвечал гортанный голос, но самого говорящего видно не было. Матиас не понимал, как эти люди не примут тот очевидный факт, что все для них кончено. Тупое упорство русских было необъяснимо для него, не укладывалось в голове.

Конечно, комиссаров ждет суровая участь, но простые солдаты останутся в живых, их покормят, окажут медицинскую помощь. Война проиграна, нет силы, способной противостоять вермахту. Для чего испытывать адские муки, сидеть, словно крысы, в казематах без воды и пищи, когда есть реальная возможность покончить со всем этим? Связать своих комиссаров и выйти с поднятыми руками. И все!

Одиночный винтовочный выстрел эхом разнесся по окрестностям. Лопоухий парень упал на спину, раскинув в стороны руки. Белая тряпка так и осталась зажатой в его пальцах.

— Ублюдки, — прошипел лейтенант Пабст. — Они прикончили парламентера!

Матиасу стало нехорошо. Он вдруг увидел лопоухого глазами русского солдата. Осознал вдруг, что для русских лопоухий вовсе не был парламентером. Для них он обыкновенное ничтожество и предатель — подлая сущность, нарушившая присягу, забывшая о солдатском долге, ради сохранения своей никчемной жизни готовая позволить врагу забрать собственный дом и сделаться жалким, убогим рабом. Лопоухий не только сам перешел на сторону врага, но и пытался убедить сражавшихся до конца солдат сложить оружие. Матиас попытался отогнать крамольные мысли, но становилось только хуже. Шел только второй день войны, а он уже невольно проникался уважением к врагу, начинал понимать, что эти люди просто так не сдадутся и с их упорством ему предстоит столкнуться еще не раз.

А двадцать пятого числа солдаты привели женщину. Она еле держалась на ногах. Ей поднесли ковш с водой, но она не притронулась. Потрескавшиеся губы, затуманившиеся глаза, полное нервное и физическое истощение. Женщина стояла, пошатываясь от слабости, и бесстрашно смотрела в глаза офицеру.

На ее правом плече обнаружили характерную гематому от приклада винтовки. Женщина стреляла в немецких солдат, пока не была поймана. Ей не угрожала смерть, сдайся она. Но женщина выбрала другую судьбу. С ней долго не церемонились, приказали казнить без проволочек.

Матиасу и Риммеру пришлось участвовать в расстрельной команде. Матиас стоял, с ужасом сознавая, что придется убивать женщину. Его не покидало ощущение, что он совершает нечто противоестественное. Риммер, заметив его колебания и, вероятно, поняв, о чем Хорн думает, проворчал:

— В башку бей, ей все равно конец.

Слова Риммера звучали отвратительно, но в них заключалась циничная правда.

Они выстрелили по команде одновременно. Матиас не смог превозмочь себя, пустил пулю сантиметрах в двадцати от ее головы. Он видел, как из стены брызнул фонтанчик кирпичной крошки именно там, куда он целился. Пабст тоже заметил, что кто-то специально выстрелил мимо пленницы. Он строго оглядел пятерых солдат, вставших навытяжку, но определить виновника не смог, а спрашивать не стал.

— Разойдись! — громко скомандовал лейтенант. — Риммер и Хорн, скиньте эту тушу в овраг.

Они ухватили женщину за ноги и оттащили к ближайшей яме. Матиас чувствовал, как к горлу подступает тошнота, пытался не смотреть на труп. Корил себя за слабость, надеясь, что однажды станет законченным циником, как Риммер. Иначе не выжить. Бей, пока есть патрон в патроннике, а когда кончатся заряды, режь штыком, лупи прикладом, ибо твоя жизнь теперь — борьба. Твоя жизнь — убийство…

Пабст, вероятно, все же приблизительно догадался, кто из пятерки солдат не стал стрелять в русскую. Ночью он поставил Матиаса и Риммера в караул. Карл явно был недоволен, но виду не показал. Одного взгляда Глыбы было достаточно, чтобы утихомирить любого.

Ночь была прохладной, влажной, но небо чистым, усыпанным россыпями маленьких ярких звезд. Изредка ввысь взлетали осветительные ракеты, издалека доносилась пальба, взрывы. Матиас настолько устал за последние дни, так хотел спать, что с трудом сдерживался, чтобы не закрыть глаза. Неожиданно сбоку в кустах раздался тихий шорох.

Матиас пригляделся. Ему показалось, что он на мгновение различил в темноте несколько крадущихся силуэтов. Или почудилось? Открыть огонь по копошащимся в кустах мышам и стать потом объектом насмешек ему совсем не хотелось.

— Там, в зарослях, — он слегка ткнул Риммера в плечо, — кажется, кто-то есть.

Ответить Карл не успел. Оглушительные выстрелы раздались в ночной тишине, неподалеку разорвалась граната, осыпав их комьями земли. Со всех сторон доносились крики раненых. В небо взметнулись россыпи осветительных ракет. Тьма отступила, и Матиас увидел ползающего на карачках Риммера. Тот пытался отыскать свой карабин. А потом он заметил удаляющиеся фигуры красноармейцев.

Хорн рванул к стоящему на треноге МГ-34. Расчет пулемета был мертв, но МГ-34 оказался цел и лента была заряжена. Матиас прицелился и нажал спусковой крючок. Пулемет задергался у него в руках, выплевывая пули в силуэты русских. Каждая пятая в ленте была трассирующей — уходила в темноту ночи стремительным ярким прочерком.

— Не дайте им прорваться! — услышал Хорн справа от себя крик лейтенанта Пабста. Глыба с колена палил по убегающим русским из МП-40.

Матиас, сжав зубы, бил по силуэтам из МГ-34, а когда закончилась лента, продолжал еще некоторое время жать на спусковой крючок.

— Суки, суки, — без конца монотонно повторял он, пока его отрывали от пулемета. Он находился в странном состоянии, не отдавал себе отчета. Подоспевшие пехотинцы оттащили его за мешки с песком и оставили там. Матиас сидел, растирая указательный палец на правой руке, а потом сгибая и разгибая его, будто продолжал стрелять по врагу. Риммер присел рядом.

Появившийся Глыба пристально посмотрел на них сверху, затем сунул в руки Риммеру плоскую фляжку.

— Дашь ему, — строго велел он, кивнув на Матиаса. — И не забудь вернуть флягу.

Когда лейтенант ушел докладывать об инциденте, Карл открутил крышку и приложился к горлышку. Внутри оказался хороший коньяк. Риммер передал фляжку Хорну, тот сделал большой глоток, думая, что это вода, и забился в кашле. Карл забрал из его рук коньяк, опасаясь, что Хорн его расплескает, и снова пригубил.

Сбегались солдаты, санитары. Пригнувшись, они торопились к раненым.

— Ну и дела, — сказал, закуривая сигарету, Риммер.

— О чем ты? — отстранение» поинтересовался Матиас, вытирая рот грязной ладонью. Коньяк чуть не сжег ему горло, но немного прочистил мозги. Он понемногу возвращался к реальности.

— О том, как ты им врезал, — ухмыльнулся Карл. — Настоящий зверюга!

— Это я со страху, — проворчал Матиас.