Ракипов - По следам героев Страница 21

Рвались снаряды полковой артиллерии, прямой наводкой били противотанковые пушки. То один, то другой танк замирал, словно наткнувшись на невидимую стену. Однако сквозь грохот разрывов всё явственнее и явственнее слышались леденящий душу лязг гусениц и гул моторов бронированных чудовищ.

— Гвардейцы, не подводить! — командует самому себе Михаил.

Он здоровой рукой поправляет каску на голове, аккуратно выстраивает на бруствере гранаты, рядышком ставит и две бутылки с горючей смесью — габитовские «гостинцы».

Судя по звуку, танки прибавили скорость. Сквозь густую завесу пыли и дыма Михаил угадывает их башни с длинными хоботами пушек, а ещё немного погодя различает и немецких автоматчиков, прилепившихся к броне.

Вступает в дело вражеская артиллерия. Бьёт довольно точно, снаряды ложатся перед самыми траншеями. Небо воет и стонет, земля содрогается, стены траншей лопаются и из трещин под ноги струится песок — сама земля, кажется, просит пощады, просит защитить её от столь жестокого истязания.

«Придётся подпустить танки вплотную, — думаем Гарнизов. — Другого выхода нет. Пускай лезут, встретим гранатами, а пехота никуда не денется, очереди достанут!»

Команды открыть огонь Михаил не слышал. Только видел, как застрочил пулемёт Габитова — и автоматчиков словно корова слизнула с брони танка. Однако и немецкие танкисты заметили пулемётчика. Они бросили свою машину на его окоп, и она завертелась юлой. Габитов с зажатой в руке связкой гранат был смят гусеницами…

На позицию Гарнизова тоже надвигается вражеский танк. Только, видать, тяжёлый — идёт медленно. Со всех сторон его тоже облепили автоматчики в серых от пыли касках. Сержант давит на спусковой крючок. Пули вначале бьют по броне, но вторая очередь наполовину очищает танк. С десяток гитлеровцев, нелепо взмахнув руками, валятся на землю. Танк мчится на раненого сержанта.

— Погибну, но не пропущу! — кричит Гарнизов. Он швыряет в бронированную машину подаренные утром бутылки. — На, получай гостинцы!

В то же мгновение что-то горячее обжигает грудь. Михаил качается, но не падает. «Ага, смотровая щель в огне, это хорошо», — отмечает он. Но что это? Танк ещё не уничтожен, он уходит, пятится, словно ослеплённое чудовище! Автоматчиков не видно.

В Гарнизова попало уже не менее десятка пуль. Из ран хлещет кровь, она тонкими струйками стекает по углам рта, но он отчётливо видит: вражеский танк уходит, уходит, чтобы потом снова прийти. Нет, он не отпустит его ни за что!

Гарнизов выбирается из окопа. Тяжело переставляя ноги, качаясь, делает шаг, второй, третий. Ох, как тяжела граната… Зубы стиснуты, глаза прикованы к танку.

Сержант из последних сил бросает гранату. Раздаётся оглушительный взрыв. Тугая волна воздуха швыряет Михаила на землю, его насквозь прошивают осколки.

Над лощиной гремит могучее «ура!». Воодушевлённые подвигом комсомольца Гарнизова, гвардейцы поднимаются в атаку. Враг отступает…

Боевые друзья похоронили тело героя в селе Пархоменко Пархоменского района Харьковской области…

Передо мной Наградной лист. В конце его написано: «Указом Президиума Верховного Совета СССР от 10 января 1944 года гвардии сержанту Михаилу Тихоновичу Гарнизову присвоено звание Героя Советского Союза».

Я бережно закрываю папку с материалами о герое и в верхнем правом углу вижу штемпель: «На вечное хранение».

Сибиряк

Ахмет — сибирский парень. Вообще-то, честно признаться, он ещё не совсем парень. Чтобы по их сибирским меркам парнем называться, надо рост иметь. А он ростом не вышел. Вместо того, чтобы вверх расти, он, по словам матери, растёт вширь. Плечи все раздаются и раздаются, бицепсы круглые, упругие, как колени худосочного мальчишки. Зато щёки горят румянцем, большие тёмные глаза бойкие… Ахмет без похвальбы может заявить, что много знает, потому что читает много. Однако знаниями не хвастает, не кричит о них где попало. Спросят на уроке, он сперва сощурит глаза, подумает и только потом отвечает. Делает это, как подобает настоящим мужчинам: точно, кратко, понятно. Он терпеть не может тех, кто экает и мекает, жуёт ответ, словно жвачку.

Одним словом, на речи Ахмет краток, на работу — спор. Не ждёт, чтобы ему напоминали, что нужно что-то сделать: дрова колет, снег сгребает, за скотиной смотрит, воду носит, особенно когда мать топит баню или стирает. И ещё он умеет приготовить охотничью и рыбацкую снасть, «читать» звериные следы, по голосам узнавать множество птиц. Если прикинуть, этого не мало. А отец всё недоволен им. «Молодцу и сто ремёсел не помеха», — говорит он то и дело. У самого всё спорится: он и кузнец, и портной, и плотник, и рыбак. Пойдёт на охоту — белку бьёт в глаз. В общем, у отца золотые руки. В их Турьеве, пожалуй, нет другого такого мужика. Ахмет во всём стремится быть похожим на отца. Так же, как и он, ходит широким, быстрым шагом, говорит спокойно, уверенно, умеет быть хозяином своего слова.

Впрочем, того, кто не держит слова, в тайге и за человека не считают. А это почти то же, что в могилу живым ложиться. В тайге существует неписаный закон, который передаётся из поколения в поколение. Он гласит: будь всегда справедливым—заночевал на далёкой заимке — не съедай все запасы, думай о тех, кто придёт после тебя; пошёл дальше, оставь, если можешь, часть своих припасов, особенно спичек, чаю, соли; попросит тебя таёжник о чем-нибудь и ты пообещаешь сделать, — умри, но сделай.

Татары в Сибири — народ пришлый. Их и до сих пор считают пришлыми, хотя живут они здесь с незапамятных времён.

Коренные сибиряки уважают их за прямоту, чувство собственного достоинства, человечность. У татар есть поговорка: джигит говорит раз. Это золотая поговорка. Может, поэтому никто не лезет с нравоучениями, попусту не чешет языками. Сибиряки, если говорят, то говорят в дело, подумав, трезво. Особенно мужчины. За примером далеко ходить не надо. У Ахмета отец такой. А сам Ахмет? Мальчишки пытались дать ему кличку Пустомеля. Как бы не так! Не выйдет!

Нынче вот, как и в позапрошлом году, в тайге, похоже, будет бескормица. Значит, медведи не смогут осенью нагулять жира. А тощим, им не спится, вылезают из берлог. Таких медведей называют шатунами. Голодные, они зимой набрасываются на людей. Вот схватится Ахмет с таким медведем один на один и заткнёт рты мальчишкам. Докажет, кто он такой. А то вишь что придумали — пустомеля!

В Сибири много не только леса. Тут много и воды. В Иртыш, что берёт начало где-то в Китае и далеко в тундре сливается с Обью, стекаются Ишим, Тара, Омь и десятки более мелких притоков. Поглядишь на его русло — зачаруешься! Такой красоты нигде не увидишь! Кроме рек и речушек, здесь нет числа озёрам. Правда, они не такие большие и глубокие, как Байкал, но зато разбросаны, можно сказать, на каждом шагу. Поэтому здешняя детвора, ещё толком не научившись ходить, уже барахтается в воде. Думаете, Ахмет отставал от других? Этого ещё не хватало! Он уже с малых лет умеет плавать. И вообще он станет лучшим пловцом не только в селе, но и во всём районе. Потому что он может и сажёнками, и на боку, и на спине, и ныряет он здорово. Короче говоря, Ахмет в воде, что рыба. Волны плавно и нежно ласкают его смуглое тело, качают на гребне и словно нашёптывают: «Плыви дальше, плыви дальше». Ахмету кажется, что волны сами несут его, бережно поддерживая, а он загребает руками, лишь желая обнять их… Однажды, вволю накупавшись, он блаженно растянулся на песке, размечтался вслух:

— Когда-нибудь я так далеко заплыву, что весь мир удивлю…

Что тут поднялось! Ребята начали насмехаться, подзуживать.

— Ты заплывёшь? Да ты и плавать-то как следует не умеешь, только хвастаешь, галоши заливаешь!

— Ему и до водоворота не дотянуть!

— Сказал удивлю, значит, удивлю! — упрямо повторил Ахмет.

— Куда тебе!

— А вот глядите!

Разгорячённый спором, Ахмет не помня себя взбежал на подмытый весенним половодьем берег, козырьком нависший над рекой, откуда ещё никто из мальчишек не нырял, и, бросившись ласточкой в воду, поплыл сажёнками. Дальше, дальше. Он знает: сейчас ребята во все глаза наблюдают за ним. Удивлять так удивлять! Но что это? Кажется, начали уставать руки?.. Пустяки. Можно лечь на спину и отдохнуть. Нет, отдыхать он не станет. Лучше нырнёт. Тем более, что ребята смотрят. Ахмет набрал В лёгкие побольше воздуха и нырнул. Вытянув руки и энергично работая ногами, опускался всё глубже. Просвечиваемая солнечными лучами, зелёная наверху, вода становилась всё темнее и заметно холоднее. Однако Ахмету не хотелось выныривать. Если так быстро вынырнуть, разве удивишь ребят?

Воображение разыгралось… Вот сейчас отворятся волшебные ворота, и Ахмет пойдёт по мраморным ступеням в подводное царство. Двери сами распахнутся перед ним. Роскошные залы полны всяких сокровищ. В одном — шелка, во втором — бархат и парча, в третьем — серебро и золото. Ахмет ни к чему даже пальцем не прикоснётся. Он знает: притронься хоть кончиком пальца — и тотчас превратишься в каменного истукана. А вот если открыть золотую клетку в глубине четвёртого зала и зарубить золотой саблей сидящего в ней коршуна, ничего с тобой не случится. Золотая сабля навеки станет твоей и…