Павел Ермаков - Все. что могли Страница 22

Сцепив зубы, Ильин едва держался, чтобы не свалиться. Раненой ногой то ли зацепился за вылежину, то ли наскочил на сучок. Чувствовал, опять пошла кровь. Горошкин по тому, как напряглась рука капитана, опиравшаяся на его плечо, понял, что с ним творилось что-то неладное.

18

Шли всю ночь. Сменяясь, несли Ильина и Сыркова. Остановились передохнуть, Ильин подозвал старшину.

— Хватит вам маяться, оставьте нас с Сырковым, — тоном приказа сообщил он решение. — Доберетесь до села, где немцев нет. Вернетесь за нами с подводой.

— Да вы что, товарищ капитан! — неожиданно взорвался Горошкин. — Последним гадом-паразитом буду, если послушаюсь вас. Любой приказ выполню, только не такой. Нагонят фашисты, бой примем. Погибать, так вместе.

В голосе, во взгляде его, во всей напружинившейся фигуре была уверенность в своей правоте. Ильин невольно отвернулся, натянул фуражку на глаза. Глухо бросил Синяеву:

— Замполитрука, ты почему голоса не подаешь?

— А чего подавать? У нас с Василием одно мнение.

На рассвете вышли к хуторку у небольшой запруды, поросшей по берегам камышом. Синяев поднял руку, останавливая пограничников. Хутор выглядел жилым. У ворот сарая лежала горка свеженаколотых дров, на веревке сушилось белье. Хатка глядела на бойцов двумя оконцами.

— Погоди-постой, сперва я, — вышел вперед Горошкин.

— Сбрось, — показал Синяев на немецкий мундир. — Напугаешь хозяев.

— Тьфу, черт, — старшина расстегнулся, снял чужую форму.

Навстречу ему с хриплым лаем кинулся большой лохматый пес. Старшина отмахнулся от него автоматом, и тот злобно, с приступом зарычал.

На ходу повязывая голову белой косынкой, из хаты появилась пожилая женщина. Она уняла собаку, пристегнула ее на цепь, молча глядела на подходившего старшину.

— Здравствуйте, мил-человек, — по-доброму отозвалась она на приветствие. Может быть, уже не первого своего солдата видела здесь. На вопрос, не появлялись ли тут немцы, ответила, показалось, с видимым облегчением: — Уберег Бог от напасти. Хутор наш от дороги вдалеке.

— Мамаша, я не один. У нас командир пораненный. От границы идем.

Почему-то он сразу доверился этой женщине. Глядел на нее и видел свою родную мать в далекой глухой деревушке. Она так же, накинув на рано поседевшую голову старенький ситцевый платочек, выходила поутру доить корову, сыпала крошки квохчущим курам.

С трудом сдержав рванувшийся из груди стон — настолько остро воспринял нахлынувшее на него воспоминание, — Горошкин спросил, не смогут ли бойцы переждать у нее хотя бы денек, а там и дальше пойдут.

— Заходьте, будьте ласка. Несите вашего командира в хату, — женщина проворно отворила дверь.

Но одним днем, как предположил старшина, дело не обошлось. Нога у Ильина разболелась, колено разнесло. Хозяйка отлучилась в село, с нею пришел фельдшер, пожилой полноватый человек. У него торчала одинаковая по длине пегая щетина на голове и бороде. Он беспрестанно двигал по бугристому носу очки в роговой оправе, надувал щеки, фыркал и становился похожим на старого доброго ежа, которого рассердили шаловливые мальчишки. «Хорошо, что вовремя позвали, — бурчал он, ни на кого не обращая внимания, — промедли еще самую малость, прикинулась бы гангрена, там и самому Господу не известно, что было бы с ногой. Может, и отнимать пришлось бы». Покопавшись в ране, вогнав Ильина в полуобморочное состояние, фельдшер смазал ее принесенной с собой мазью, перевязал и напутствовал:

— Товарищ командир, велю вам обязательно лежать неделю, а то и две. Мышцу разорвало, надо дать ей срастись. Не дадите, все повторится. Я еще наведаюсь.

Ильин обещал не ослушаться.

— Мне ведь воевать надо. Без ноги какой я вояка? Через неделю ему, действительно, полегчало. Видно, большим докой в своем деле был старый сельский фельдшер.

Когда капитану стало лучше, Горошкин и Синяев явились к нему.

— Негоже без дела сидеть, — горячо доказывал старшина, будто капитан возражал. — До наших еще когда дойдем-дошкандыляем, а немца и здесь бить можно. Мы с Синяевым все обдумали. Одного кокнем, одним на фронте меньше будет, десяток ухлопаем — десяти не досчитаются.

— Вот как, со мной не посоветовались, а уже все по полочкам разложили, — притворно сердито начал капитан, но в душе был доволен — парни рвались в бой. — Я тоже валялся не зря, многое обдумал. Надо нам вести разведку, добывать оружие и продовольствие. Не хмурьтесь, решение ваше одобряю. Действуем так: вы попеременно возглавляете группы и выходите на дорогу, по которой ехали. Сегодня в ночь и начинайте. На врага идите наверняка, по-пограничному.

После первого поиска Горошкин возвратился раздосадованный и злой донельзя.

— Сначала-то шло гладко, — докладывал он, словно бы с трудом выталкивая короткие фразы. — Выждали одиночную машину. Шофера и второго солдата в кабине уложили разом. Автомобиль в кювет завалился. Мы в кузов, обыскивать. Тут нас и накрыли. До полувзвода. Взяли нас в шоры. Едва отбились. А трех бойцов не воротишь.

Слушая старшину, Ильин себя казнил. Обстановки толком не узнал. Бросил ребят на верную гибель. Противник наступает, постоянно гонит боевую технику и живую силу, подвозит продовольствие. Движение на шоссе активное. Так можно ли рассчитывать на другой результат от засады с отделением бойцов? Ох, эта рана, долго ли еще будет держать его на привязи?

— Жаль ребят, — в задумчивости сказал он, глядя на забинтованную голову старшины, тоже царапнуло осколком гранаты по виску. — Из какого пекла на границе вышли, а здесь не убереглись. Но где бой, там и потери. Без этого не повоюешь. Вот что, друзья… — Ильин поглядел в окно, помолчал и продолжил: — Надо искать людей, тех, кто не покорился, вон как хозяйкин муж. Они ушли в лес, намерены бороться с немцами.

— Выходит, партизанить?

— Не все ли равно, как уничтожать врага? — Ильин ухватился за спинку кровати, подтянулся и сел.

— Ясно-понятно, — поддержал старшина.

— К фронту выходить — тоже силы нужны, — согласился и Синяев. — Будем собирать.

Переговорили с хозяйкой, спросили, не знает ли она людей, которые не намерены отсиживаться в погребах, не смирились, готовы драться с врагом.

— Кое у кого я спрошу, — ответила женщина, будто только и ждала, когда они попытают ее об этом.

Сразу собралась и ушла.

19

Машину встряхивало, покачивало на ухабах, пружинное сиденье поскрипывало под Богайцом. Но это не мешало ему думать, строить планы, захватывающие дух и воображение. Да, он мог сейчас позволить себе такое — помечтать. Гауптман Зонгер советовал ему: надо понравиться высокому начальству. Богаец, кажется, не подкачал, на него обратили внимание. Своим пребыванием в особняке генерал остался доволен. Всего-то неделю довелось быть рядом, но эти дни запомнились.

А вот гауптману Зонгеру не повезло. Фатально не повезло. Какой-то солдат-пограничник застрелил его. Всюду хотел быть первым Отто Зонгер, любил порисоваться, пустить пыль в глаза. Гордо именовал себя разведчиком, бравировал этим званием. Но по сути-то был обыкновенным диверсантом.

Может быть, сам Бог направлял руку солдата, пославшего пулю в Зонгера? Он освободил Богайца от обязательства поделиться золотом с гауптманом.

Золото, кстати, в руках у Богайца. Спасибо отцу. Он неожиданно для сына появился вместе с важным немецким генералом. Огляделся, пообвык и, разумеется, втихую от немцев вскрыл надежно укрытый тайник. Когда в позапрошлом году пришлось поспешно оставить поместье, отец не вспомнил о нем. Возможно, и помнил, но не успел им воспользоваться. Сыну о нем сказал недавно, когда Леопольд полетел с группой Зонгера. Теперь часть золотишка досталась Леопольду. Так почему, с какого угару он должен был отдавать его Отто Зонгеру? За то, что помог освободить поместье? Его все равно заняли, и не важно, часом раньше или позже.

Одно беспокоило Лео — пока не вернул имущества, оставленного в особняке. Но вернет. Особенно при теперешнем его положении, из-под земли добудет.

Вчера после удачной охоты — хоть и не сезон, но косулю с выводком нашли и завалили, — отец в честь высокого гостя господина Вильгельма Стронге, как тот позволил себя называть, устроил торжественный обед. После Лео сообразил, что не столько в честь гостя, сколько ради самого Леопольда, то есть в его интересах.

Стол ломился от щедрых даров украинской земли, напитки лились рекой. Произносились многочисленные речи, тосты, здравицы. На обеде оказались два знакомых отцу генерала, ехавших в действующую армию. А ведь она победоносно наступает. Захвачена огромная территория, многие крупные города поставлены на колени, и генералы так хвалились, будто они завоевали русские земли. Господин Стронге напутствовал их скорее разгромить противника, завершить победоносную войну в этом году.