Павел Цупко - Торпедоносцы Страница 22

— То он, товарищ капитан, отпускает усы. Дал зарок не брить их до конца войны. Взял пример со штурмовиков.

Мещерин насмешливо скосил глаза:

— Обращайтесь!

— Миша! Прилетел Макарихин с Лясиным к нам в полк. Пойдем встречать!

— Макарихин? — переспросил комэск и ему тоже захотелось повидать своего бывшего заместителя. — Где он?

— На стоянке, товарищ капитан. У штаба. У штаба стоял одинокий А-20Ж. Толпа встречающих уже разошлась. У носа самолета лежала груда вещей и парашютов. Летчики толпились в сторонке. Выделялись ростом Богачев, Конько и Иванов. Над ними витал табачный дым.

При подходе командования третьей экскадрильи летчики расступились. В середине круга стоял одетый в серый летный костюм Федор Макарихин, такой же, как на перегонке, худенький, аккуратный, подвижный, с карими глазами мечтателя и негромким голосом. Ростом старший лейтенант как-то не вышел, но это не мешало его прочной славе одного из лучших летчиков перегоночного полка. Как-то по прилету в Новосибирск на его самолете не вышла правая нога шасси, и Федор Николаевич пошел на большой риск: решил посадить машину на одно колесо. Выполнил это он блестяще, чем сразу заставил говорить о себе всех перегонщиков. Самолет остался совершенно целым. На нем был поврежден лишь винт правого мотора да слегка помята консоль крыла. Талант!

Прилет в минно-торпедный авиаполк такого командира-летчика порадовал всех, кто его знал. Потому ему и устроили такую теплую встречу.

— С прилетом, дорогой Федор Николаевич! — крепко пожал руку Макарихину Мещерин. — Значит, опять вместе? Куда же вас определили?

— Во вторую эскадрилью заместителем. А это, — обернулся он к застенчиво стоявшему позади широкоплечему офицеру, — мой штурман Александр Петрович Лясин. Знакомьтесь!

— Лейтенант Лясин! — взял под козырек молодой человек.

— Как тут у вас? — спросил Макарихин, протягивая Мещерину пачку сигарет. — Говорят, имеете потери?

— Потери есть, где их не бывает? Война. Зато потопили три десятка фашистских «калош»!

Поговорить не дали: заурчал мотором подъехавший автостартер. Экипаж кинулся грузить на него вещи.

— Как освободитесь, приходите, Федор Николаевич, к нам в третью! — пригласил Мещерин. — Расскажете, как поживают наши перегонщики, что нового у них?

— Обязательно!..

Техник-лейтенант Беликов сидел на ступеньке самолетной стремянки и, томясь от длительного ожидания, смотрел на запад в ту сторону, где далеко за лесом находилось невидимое с паневежисского аэродрома море. На рассвете в его туманные просторы улетели замкомэск Борисов в паре с лейтенантом Башаевым и почему-то до сих пор не возвращались. По натуре Виктор Беликов был человеком беспокойным, больше всего на свете любил самолетную технику, а летчиков боготворил. Поэтому, когда они улетали, не находил себе места от тревоги за их судьбы и за машину. Нет, качество и надежность подготовки материальной части его не волновали — тут он был уверен, все ими, техниками и механиками, было сделано на совесть. Но летчики… Они-то улетали в бои, а там… И Виктор желал только одного: пусть самолеты, моторы, оружие будут разбиты, с дырами и перебитыми трубопроводами, с разорванными тросами и разрушенными приборами, с выведенными из строя узлами и агрегатами — конечно, для него, техника, это очередные бессонные ночи и много работы — пусть, но лишь бы летчики возвращались домой.

Пока Виктору в этом везло. Но, как говорят в авиации, раз на раз не всегда сходится. Беликов вытащил из кармана куртки трофейные авиационные часы — он снял их с разбитого самолета, сам отремонтировал и теперь пользовался за неимением наручных. Часы были специальные. На них было два циферблата: большой во весь круг — показывал обычное время и маленький — замерял полетное. По большому циферблату выходило, что приближался обед, по маленькому — что торпедоносцы находились в воздухе больше четырех часов. Следовательно, если свободная охота экипажа Борисова прошла благополучно, то летчикам пора бы уже вернуться. Но их не было. Почему?..

По возрасту Беликов от своих командиров отличался мало. Правда, на флоте он служил побольше штурмана Рачкова — с 1938 года. В тот год он, как и его друзья-комсомольцы, выдержав конкурсные вступительные экзамены, поступил в военно-морское авиатехническое училище, а через два года, закончив его, получил желанную специальность авиационного техника, воинское звание младшего воентехника и назначение на Балтику в 1-й минно-торпедный авиаполк — тот самый, который в августе 1941 года прославился смелыми налетами на Берлин экипажей Преображенского, Ефремова и других и стал гвардейским. Там и служил до начала 1944 года. Тогда как раз началось формирование нового минно-торпедного полка и ему, технику звена, предложили временно перейти в него, чтобы помочь организовать новое хозяйство. Он перешел, да так и остался. И не жалеет. Наоборот, гордится, что его опыт пригодился.

У подножки стремянки рядом с аккуратно составленными в пирамиду тормозными колодками, прямо на земле, завернувшись в брезентовые чехлы, беспробудным сном спали уставшие за ночь техники, механики, мотористы эскадрильи. Растянувшись во весь рост, положив под голову шапку, вместе со всеми мирно похрапывал инженер Завьялов, умаявшийся не меньше остальных. К нему жался свернувшийся калачиком хозяин богачевской машины сержант Смирнов. На его ноги удобно положил кудлатую голову механик по вооружению Василий Шашмин, а к нему пристроились сразу три моториста.

Все спали так крепко, что их не могли разбудить даже грохочущие звуки работающего на полную мощность фронтового аэродрома; воздух буквально разрывался от могучего рокота авиационных моторов — пикировщики и истребители, торпедоносцы и топмачтовики в одиночку и парами, большими и малыми группами улетали на боевые задания, возвращались и снова улетали. Иногда по небу проносились на запад или возвращались эскадрильи дальних и ближних бомбардировщиков из фронтовой авиации — то армейские летчики летали бомбить укрепления Курземского полуострова, где в Курляндии окопались недобитые гитлеровцы. Положение немцев в этой курляндской группировке вообще-то было безнадежным: прижатые к морю нашими войсками, отрезанные от путей отступления в Восточную Пруссию, они были обречены. Но, как недавно рассказывал на политинформации секретарь комсомольской организации Рачков, гитлеровское командование еще на что-то надеялось, издавало один приказ свирепее другого и тем заставляло солдат и офицеров держаться до последнего, и те не складывали оружия. Опираясь на мощные укрепления пинии Тукумс — Либава, немцам удалось во второй половине октября отбить два наступления войск Красной Армии, и теперь они спешно наращивали укрепления, сгоняя на их строительство латышей и получая помощь морем. Потому-то армейские летчики и не снижали темп авиационного наступления на врага, а балтийские — били по морским коммуникациям и блокировали с моря их военно-морские базы в Виндаве, Либаве, Мемеле…

— Летят? — прервал мысли техника проснувшийся Смирнов.

Беликов сверху посмотрел на худенького сержанта, успокоил:

— Нет, Виталий! Спи! Покажутся — не сомневайся, разбужу!

— Но я же ясно слышу гул! — не согласился тот и сел, продирая глаза и отряхивая остатки сна.

Виталий Смирнов среднего роста, русоволос, с открытыми и приятными чертами еще чистого мальчишеского лица и пристальными серыми глазами был на три года моложе своего коллеги; авиаучилище техников он окончил уже в войну, в Ленинград прибыл в мае при формировании этого авиаполка, на «отлично» прошел стажировку и был допущен к самостоятельной работе, принял у старшины Терещенко самолет младшего лейтенанта Богачева. Беликов еще в период стажировки отметил старательного сержанта, проникся к нему доверием, а потом уважением: на такого добросовестного механика можно было положиться полностью. Позже они подружились. В немалой степени их дружбе способствовало то, что экипажи летчиков Борисова и Богачева были дружны еще с перегонки. Потому, когда летчики улетали, оба техника старались держаться друг к другу поближе.

— То, Виталик, возвращаются «пешки», ходили на Либаву. Спи!

— «Пешки» летят с моря, а я слышу гул с другой стороны! — Смирнов встал на ноги, потянулся, аппетитно зевнув.

— Точно! Вон же летят торпедоносцы! — Смирнов показал на восток.

С той стороны доносился могуче-грозный гул, Беликов прислушался к нему, потом спрыгнул со стремянки и под облаками разглядел быстро приближающиеся черточки. Их было девять. Что за самолеты и почему они приближались к аэродрому с востока? Может, немецкие? Аэродром Паневежис, хотя и находился вблизи линии фронта, но гитлеровская авиация его не беспокоила, даже не вела разведку. Вот почему появление целой эскадрильи неизвестных самолетов насторожило техника и он бросился к телефону.