Бернард Ньюмен - Шпион Страница 22

Я, разумеется, был обязан не подвергать мое положение риску по пустякам. Мне было бы легко собирать фрагменты информации, которая была бы ценной, нет, скорее бесценной, для британского и французского командования, но с самого начала я намеревался (и в категорической форме потребовал этого в Военном министерстве в Лондоне) рисковать своей работой и жизнью только в самых важных случаях. Пусть мне было не по нутру эффективно исполнять обязанности штабного офицера в армии противника и тем самым, возможно, помогать немцам лишать жизни англичан и французов. Но, несмотря на это, передо мной открывалась перспектива сослужить моей стране такую службу, которая намного перевесила бы такие небольшие беды, потому что, увы, чего стоит жизнь одного человека на войне? Погибший солдат — огромная потеря для его родных и друзей, но чтобы произвести впечатление на ум военного, вам следует говорить о смерти тысяч человек. Ради моей работы мне пришлось отбросить человеколюбие и превратиться в настоящего профессионального солдата, рассматривая, как настоящий полководец, людей так же, как пешек в шахматной игре. Если военный думает по-другому, если он позволяет человеколюбию взять верх над разумом, он не станет по-настоящему успешным командиром. Как раз в ту минуту, когда он должен быть жестоким и беспощадным, его сердце подаст голос вместо его ума, и сражение будет проиграно.

Потому я намеревался поступать следующим образом: выполнять свою работу хорошо и тщательно, в настоящей немецкой манере, и таким образом завоевать доверие моих начальников. Если мне это удастся, тогда однажды жизненно важная информация сама попадет в мои руки. В таком случае, но только в таком случае, я был готов рискнуть всем.

Это было бы сравнительно легко, если бы я не переживал из-за того, что мне придется переправлять в Англию целую кучу донесений. Как это делать? Помимо всего, с какой вероятностью противник при необходимости сможет выйти на след отправителя? И я совсем не доверял большинству агентов, действовавшим во Франции и в Бельгии. Из каждых трех агентов, возможно, один был искренним мужчиной (или женщиной!), занимавшимся шпионажем из любви к своей родине, а не ради британского золота. Но кто сможет мне сказать, кто из агентов является этим одним порядочным человеком, а кто — двумя другими? Поэтому вопрос связи — самый сложный для разведчика. [12] Я снова сошлюсь на обычный шпионский роман, в котором показано, как искусно — порой слишком искусно — шпион получает информацию, но совершенно опускается намного более серьезная проблема: как этот шпион передает собранную информацию в свой центр. С самого начала я решил, что только в самых чрезвычайных обстоятельствах воспользуюсь услугами сети организованных “почтальонов” и никогда не буду применять шифры и чернила для тайнописи, которые так любят шпионы из романов. Я разработал свои собственные методы связи — намного проще, чем описанные в популярной литературе, но очень эффективные, которые немецкие цензоры практически не могли бы разоблачить. Дальше все зависело от проницательности умных голов, которым эти сообщения направлялись. И следует сказать, в противоположность превалирующему сегодня мнению, Военное министерство НЕ было полностью заполнено идиотами от рождения. В действительности, каждое послание, которое я послал на родину, было правильно расшифровано и понято.

Мне приказано было явиться с рапортом к генерал-майору Цёлльнеру, начальнику штаба генерала Эриха фон Фалькенхайна, который, как известно, был начальником Генерального штаба. А это значило, что именно он был настоящим Главнокомандующим германскими войсками. Номинальным Главнокомандующим, конечно, оставался Кайзер, но его реальное влияние всю войну было ничтожным, и никто, похоже, даже не делал вид, что консультируется с ним. Тут, видимо, стоило бы объяснить нашему читателю особенности немецкого принципа командования. У каждой немецкой армии был командующий, которым был обычно кто-то из принцев либо весьма достойный генерал из какого-то старинного рода. В качестве помощника у командующего был начальник штаба, и во всех практических вопросах именно начальник штаба командовал армией. Если группы армий под командованием Германского Кронпринца и Баварского Кронпринца Рупрехта готовились к битве, то для обсуждения вопросов подготовки к сражению встречались не Их Королевские Высочества, а соответствующие начальники штабов. Уверен, что сейчас всему миру уже известны взаимоотношения между фельдмаршалом Паулем фон Гинденбургом и его начальником штаба.

Я не ожидал, что удача будет сопутствовать мне всегда. Меня направили не в оперативное, как я надеялся, а в разведывательное управление. Но, во всяком случае, это было практически ничуть не хуже, особенно в немецкой армии, где разведке уделялось очень большое внимание и к ее пророчествам и предупреждениям прислушивались куда больше, нежели в армиях стран Антанты. Я на своей шкуре испытал, как разведка британской армии проводила огромную работу и готовила удивительно точные прогнозы, которые, однако, полностью игнорировало оперативное командование. У французов положение было еще хуже.

Моим шефом оказался полковник Вальтер Николаи, возможно, самый успешный офицер разведки из всех стран, участвовавших в войне. Он принял меня очень тепло и объяснил, что попросил назначить меня именно к нему из-за моего знания Англии, которое я приобрел не только за несколько недель плена, но, прежде всего, благодаря посещениям моих английских родственников в довоенное время. Он также был наслышан о моем великолепном английском. Он проверил меня и остался вполне доволен. Затем я узнал, что моей работой будет именно та, которой я так хотел бы избежать — разведка против моей страны. Но, во всяком случае, дело было сделано — и, конечно, при необходимости я всегда мог бы незаметно опустить что-то жизненно важное из своих докладов.

Через несколько дней, которые я использовал для изучения рутинной работы в штабе, меня посадили в маленькую комнату вместе с двумя другими офицерами. Здесь мы занимались массой донесений, поступавших из немецких дивизий, корпусов и армий, действовавших против англичан. Тут были захваченные британские приказы, сообщения о частях на передовой, отчеты о допросах военнопленных и так далее. Моя работа первые пару месяцев состояла в идентификации различных британских дивизий на фронте, определения их номеров и если возможно — точного их расположения. Если у меня возникали сомнения, я всегда мог попросить немецкие армейские части немедленно уточнить неясности — обычно уточнение происходило в форме рейда с целью захвата пленного. Все мои опасения по поводу отсутствия образования в Академии Генштаба исчезли, потому что я уже делал подобную работу на британской стороне и был вполне уверен что смогу сделать то же и для немцев. На самом деле, еще в первые недели этой деятельности, я получил несколько благодарностей, Меня это очень обрадовало, потому что полковник Николаи был не из тех людей, кто расточает комплименты. Это был удивительно жесткий и никогда не устающий работник, и он требовал от своего штата следовать его примеру. У него не было места для лентяев или рутинно мыслящих людей. Ему нужны были люди с идеями, и он безжалостно прогонял всякого, кто не отвечал его стандартам. Потому я был очень доволен, что с самого начала произвел на него хорошее впечатление, потому что мне хотелось бы остаться на этой интересной должности. Конечно, кое-что обязательно должно было измениться в ближайшее время.

За первую неделю не случилось ничего, что потревожило бы меня. Все служащие в штабе офицеры никогда раньше не знали Адольфа, потому встретили меня без каких-либо вопросов. Подробности моего побега были хорошо известны по всей Германии, историю о нем опубликовали многие немецкие газеты, снабдим ее фотографией. Человек, изображенный на ней был одновременно похож и на меня, и на Адольфа. На всякий случай, чтобы вообще больше не возникало никаких вопросов, ко мне на короткое время в гости приехал после своего отпуска лейтенант Фрайберг, с которым мы вместе сбежали из плена, — он как раз ехал на базу подлодок в Вильгельмсхафене для дальнейшего прохождения службы. А так как оказалось, что он родственник начальника полевой железнодорожной службы Генерального штаба генерала Грёнера, то знакомства, с которыми Фрайберг помог мне, могли оказаться для меня бесценными. После его визита Генеральный штаб скорее заподозрил бы в чем-то самого Фалькенхайна, чем меня.

Но уже на второй неделе мне пришлось испытать первый шок. Я шел по улицам Шарлевиля от моего бюро в дом, служивший столовой, когда вдруг услышал за спиной торопливые шаги. Обернувшись, я увидел молодого офицера, сияющего от возбуждения. Он протянул руку и схватил мою, пожав ее так сильно, что мои пальцы заболели.