Петр Лебеденко - Навстречу ветрам Страница 23

На минуту наступило молчание, и вдруг послышался голос Яши Райтмана:

Скажи, Абрам, не точно так же думал и я?

Яша думал так же, — ответил Абрам. — Но он говорит не всегда то, что думает.

И все-таки большинство высказалось за то, чтобы готовиться как кому удобнее. Вначале Никита, Андрей, Абрам и Яша Райтман и еще двое сильных курсантов объединились в одну группу и стали заниматься вместе. Дело у них двигалось быстро: за десять дней (на подготовку к экзаменам отпускался месяц) они успели повторить большую часть материала. Но потом Андрей сказал:

Называем себя комсомольцами, а товарищей бросили. Какой будет толк, если половина группы сдаст экзамен на отлично, а другие сядут в калошу. Слава будет нам?

Позор будет нам, — подтвердил Абрам.

Я сам об этом все время думаю, — Никита закрыл конспекты и встал. — Нам надо разделиться и идти помогать тем, кто нуждается в помощи. А такие есть…

Пойдем в народ! — засмеялся Яша и посмотрел на Абрама: — Правильно я говорю, Абрам?

Конечно, если бы Абрам сказал, что Яша говорит неправильно, Яша немедленно с ним согласился бы. Авторитет брата был для Яши непоколебим. Яша считал брата самым умным человеком на свете, с которым нигде и никогда не пропадешь. С детства меньший брат привык, что все сложные вопросы должен решать Абрам, и никогда не сомневался, что любой вопрос будет решен правильно. С какими бы трудностями ни встречался Яша, он никогда не пасовал перед ними, но… только чтобы Абрам был рядом. По этому поводу Вася Нечмирев сочинил такой анекдот.

Сидит однажды Яша Райтман в кабинете аэронавигации, — рассказывал он, поглядывая на Яшу, — как вдруг слышит грохот, миллион чертей, шум, крики, в общем — светопреставление. «Что бы это могло быть?» — подумал Яша. В это время в кабинет влетает Никита Безденежный и орет благим матом: «Яша, землетрясение!» И что вы думаете? Яша оглянулся и, увидев брата, спокойно ответил: «Абрам здесь? Здесь. Значит, все в порядке».

В классах, в кабинетах, у экспонатов моторов и самолетов, под каждым деревцом, под каждым кустиком в этот месяц можно было увидеть небольшую группку курсантов, готовящихся к экзаменам. И только стадион и танцплощадки опустели, словно это был не май с белыми цветами яблонь и теплыми ветерками, а ноябрь с дождями и слякотью. Почти никто не ходил в кино, в парке не было видно гуляющих, и уж, конечно, никто не просил увольнительных в город.

Только один Никита Безденежный каждую субботу приходил к старшине эскадрильи и говорил:

Разрешите съездить в город, товарищ старшина. Очень важное дело…

Старшина эскадрильи не спрашивал, какое у него дело в областном городе. Он знал, что Никита ездит проведывать Анну Буранову.

В тот день, когда Анна открыла глаза и почувствовала, что все ее тело спеленуто бинтами, ей показалось, будто время остановилось. Она не знала, какую битву вели врачи за ее жизнь, не подозревала, что кровь Никиты, которую он дал на второй день после катастрофы, смешалась с ее кровью.

За время, прошедшее с того рокового дня, никто не услышал от нее ни одного слова. Анна лежала на спине и бездумно смотрела на матовый плафон, висевший над ее головой. В ее потухших глазах не было ни страданий ни радости. Думала ли она о чем-нибудь? Вспоминала ли что-нибудь?..

Впервые она встала с кровати в тот день, когда за окном падали белые звездочки снега. Ее подвели к окну, усадили в кресло и оставили одну. Врач стоял за ширмой и внимательно наблюдал за девушкой. Он увидел, как ее лицо вдруг оживилось, она подняла руку и невнятно что-то проговорила. Врач подался всем телом вперед, но остался за своим укрытием. На его лице появилась улыбка.

«Это уже победа!» — подумал он.

Они падают, падают! — неожиданно вскрикнула Анна.

Снежинки? — продолжая улыбаться, врач подошел к ней, но Анна, казалось, его не увидела.

Падают и не раскрываются! — И рассмеялась.

Улыбка на лице врача внезапно погасла: так она рассмеялась.

Я думала, это парашюты, — проговорила она разочарованно. — А это белые тюльпаны. Откуда они?

Врач стоял молча, опустив голову.

Стучат? — она посмотрела на него и протянула к нему руку. — Вы слышите? Это, наверно, Саша Карева. Скажите, чтобы она больше не приходила. Мне это надоело. Ужасно надоело.

Анна провела рукой по лбу, на котором выступили маленькие капельки пота, и опять умолкла. Надолго. Казалось, навсегда. Дни проходили за днями, уже вьюжил февраль, сек оконные стекла косыми струями ледяной крупы, а она молчала. Для нее словно не существовало ничего окружающего. Все, что было вне ее внутреннего мира, не касалось ее сознания. Да и был ли у нее внутренний мир? Вечно потухший взгляд, безвольные, чисто механические движения, ни проблеска мысли!

В марте вызвали из столицы профессора-психиатра. Ознакомившись с многочисленными листами истории болезни, профессор вошел в палату. Анна сидела у окна и безразлично смотрела на молоденький клен. Легкий стук двери на минуту привлек ее внимание, и она оглянулась.

— Вдыхаем запахи весны? — весело спросил профессор. — Почему в одиночестве?

Она молча отвернулась и снова стала смотреть на клен. Тогда профессор придвинул к креслу маленькую скамеечку и сел у ног Анны,

Вы Анна Буранова? — он осторожно взял ее руку и легонько пожал.

Анна не попыталась освободить свою руку. Она, вероятно, ничего не чувствовала. И он это понял: ее взгляд ни на секунду не остановился на его лице, словно перед ней была пустота.

Она молча встала с кресла и, опираясь на палочку, начала медленно ходить по палате: от одной стены к другой, от кровати к окну. Профессор пристально следил за каждым ее движением, и лицо его становилось все более угрюмым. Наконец он поднялся и вышел из палаты.

Так скоро? — удивился главный врач клиники. — Вы смотрели ее?

Ваш диагноз совершенно правильный, — ответил профессор. — Мне только необходимо уточнить некоторые детали. Вы будете свободны вечером, коллега? Я подъеду в клинику к девяти часам.

К вашим услугам, профессор.

А в шесть часов вечера приехал Никита. Он привез букет подснежников и теперь стоял в приемной, смущенно переступая с ноги на ногу.

И сегодня не пустите? — спросил он у старушки санитарки, которая обычно на его просьбы всегда отвечала: «Не велено».

Сегодня пущу, — улыбнулась старушка. — Профессор из Москвы приехал, так разрешил. Надевай халат, летчик.

Правда? — Никита не мог поверить своему счастью. — Правда, бабушка?

Да правда, правда! Давай я помогу тебе облачиться.

И вот Никита у двери палаты. Сердце его то колотится так часто и громко, что он испуганно прислушивается к его стуку, то совсем замирает. Рядом с Никитой стоит главврач и дает ему последние наставления.

Ну, идите, — наконец услышал он. — И не забудьте: десять минут.

Никита зачем-то переложил подснежники из одной руки в другую и, осторожно приоткрыв дверь, вошел в палату.

Анна, как обычно, сидела у окна. Он тихонько подошел к ней и через ее плечо бросил подснежники ей на колени. Она не вздрогнула, не обернулась. Спокойно взяла цветы и положила их на подоконник.

— Аня, — позвал Никита.

Девушка молчала. Бездумными глазами она смотрела на верхушку клена.

Он положил руки на ее плечи и склонился головой к голове:

Ты меня слышишь, Аня?

Медленно, словно это давалось ей с большим трудом, Анна повернула голову и посмотрела на Никиту. Ни один мускул не дрогнул на ее лице. Взгляд больших утомленных глаз был безразличен и тускл.

Ты не помнишь меня, Аня? Я — Никита? Никита Безденежный! — голос его дрожал, в нем уже чувствовались слезы.

Она встала с кресла и отошла от окна. Подойдя к стене, девушка прислонилась к ней и молча смотрела на Никиту. Ни удивления, ни радости!

И Никита не выдержал. Он бросился к ней, крепко обнял и прижал ее голову к своей груди. Вытирая слезы о ее волосы, Никита шептал только одно слово:

Аня… Аня…

Вдруг она вздрогнула и тихонько отстранила Никиту от себя. Он посмотрел ей в лицо, и ему показалось, что она хочет что-то сказать.

Анна протянула к нему руку и пальцем коснулась застывшей слезинки на его щеке.

Что это? — спросила она.

Голос у нее был слабый и вздрагивающий. Никита прижал ее руку к своему лицу, а сам смотрел в ее такие милые, так много выстрадавшие, глаза. И в этих глазах затеплилась улыбка.

Это ты, Никита? — прошептала она.

Никита прильнул к ней и услышал, как она порывисто, словно ей от волнения не хватало воздуха, горячо дышала.

Часть вторая

Глава первая

Казалось, море слегка взгрустнуло. Прикорнуло у берега и задумалось. Порой вздохнет печально, перешепчется о чем-то с легким вечерним бризом и снова смолкнет. Далеко-далеко, почти на горизонте, темнеет парус. И кажется, что это одинокий странник в пустыне ищет и никак не найдет тропку к теплому вечернему огоньку. Куда ни повернется, куда ни направит свой путь — всюду унылые холмики волн. Да и ищет ли он что-нибудь? И парус ли это? Может быть, причудливая тень вон той далекой тучки спустилась на море и загляделась в зеленоватый сумрак глубинной дали?..