Артем Ивановский - Утерянные победы Красной Армии Страница 23

Надо сказать, что в Ставке не одобряли принятого Еременко решения. В упоминавшейся выше телефонограмме Сталин указал командующему Брянским фронтом на совершенную ошибку: «…Несмотря на работу авиации и наземных частей, Почеп и Стародуб остаются в руках противника… Ставка требует, чтобы войска… вышибли противника из района Стародуб, Почеп и разгромили его по-настоящему». Все правильно: разгром фланга немедленно ставил бы Гудериана в критическое положение. Но так как 47-й мотокорпус атаковали лишь 108-я и 110-я советские танковые бригады, причем последняя появилась в районе боев только 1 сентября, немцы смогли выдержать натиск противника.

Однако возможности противодействия 2-й танковой группе Гудериана отнюдь не исчерпывались силами одного Брянского фронта. Если в Ставке ВГК и Генеральном штабе полагали, что его сил недостаточно, то следовало провести более крупномасштабную операцию. 14 июля 1941 года был сформирован Резервный фронт. В его состав вошли 24-я, 28-я, 29-я, 30-я, 31-я и 32-я армии. Конечно, ко времени описываемых событий на Юго-Западном фронте часть этих войск сгинула в Смоленском сражении. Тем не менее на 25 августа 1941 года Резервный фронт располагал четырьмя армиями.

В полосе фронта установилось затишье. Немцы перешли к обороне. Поэтому была реальная возможность решать, куда направить войска. А решение напрашивалось само собой: по соседству Брянский фронт, у которого недостаточно сил. Немцы собираются проводить крупные наступательные операции на юго-западном направлении, и их намерения советскому командованию известны. Мало того, что Гитлер совершил непростительную ошибку, в критический для Красной Армии момент отдав своим войскам «стоп-приказ» на главном стратегическом направлении. Вот мнение А.М. Василевского: «Задержка наступления врага на главном — московском направлении — явилась для нас крупным стратегическим успехом. Советское командование получило дополнительное время как для создания новых мощных резервов, так и для укрепления Москвы»[101]. А пока в Ставке Гитлера шли «серьезные дискуссии о необходимости изменения всего замысла компании», советская Ставка успела сформировать и выставить на московском направлении еще две армии — 33-ю и 34-ю. Гитлер же совершил еще и вторую ошибку: подставил Красной Армии фланг своей атакующей Юго-Западный фронт группировки. И ничем не обеспечил его.

Дискуссии в Ставке фюрера были далеки от завершения, когда начальник Генерального штаба Красной Армии Г.К. Жуков уже предугадал планы фашистских захватчиков. 29 июля, в последний день своего пребывания на этом высоком посту, он сделал доклад Верховному Главнокомандующему:

— На московском стратегическом направлении немцы в ближайшие дни не смогут вести наступательную операцию… У них здесь нет крупных стратегических резервов для обеспечения правого и левого крыла группы армий «Центр»…

— Что вы предлагаете? — спросил И.В. Сталин.

— Прежде всего укрепить Центральный фронт, передав ему не менее трех армий, усиленных артиллерией…

— Вы что же, — спросил И.В. Сталин, — считаете возможным ослабить направление на Москву?

— Нет, не считаю. Через 12–15 дней мы можем перебросить с Дальнего Востока не менее восьми вполне боеспособных дивизий, в том числе одну танковую. Такая группа войск не ослабит, а усилит московское направление… Юго-Западный фронт необходимо целиком отвести за Днепр.

— А как же Киев? — спросил И.В. Сталин.

— Киев придется оставить, — ответил я, — на западном направлении нужно немедля организовать контрудар с целью ликвидации ельнинского выступа. Этот плацдарм противник может использовать для удара на Москву.

— Какие там еще контрудары, что за чепуха? — вспылил И. В. Сталин…[102].

Чепуха не чепуха, но вопросы к этому докладу действительно есть. Прежде всего, если немцы на московском направлении не могут предпринимать наступательных действий, то какой смысл организовывать контрудар с целью ликвидации ельнинского выступа? Г.К. Жуков в своей знаменитой телефонограмме на имя Сталина сообщал: «Возможный замысел противника: разгромить Центральный фронт… ударом с тыла разгромить Юго-Западный фронт. После чего — главный удар на Москву в обход Брянских лесов»[103]. Схожего мнения придерживались и в Генштабе: «В первой половине августа Верховное Главнокомандование и Генеральный штаб полагали, что и в дальнейшем усилия врага преимущественно будут направлены на захват Москвы. При этом считалось наиболее вероятным, что противник на сей раз нанесет фланговые удары мощными танковыми группировками в обход главных сил Западного фронта и самой Москвы, с севера — через Калинин, с Юга — из района Брянска, через Орел и Тулу»[104].

Заметим, что ельнинский выступ, как плацдарм для удара на Москву, нигде не упоминается. В то же время главная угроза нависает над Юго-Западным фронтом, а парирующий немецкое наступление на юг Брянский фронт, по общему мнению советских военачальников, слишком слаб для выполнения поставленных перед ним задач. Какой же вывод? А вывод был сделан следующий: предоставить Юго-Западный и Брянский фронты ожидающей их судьбе и атаковать ельнинский выступ, который немцам для наступления на Москву не нужен. Вот такое складывается впечатление.

На самом деле цель наступательной операции Резервного фронта была иная. Речь отнюдь не шла о какой-то «ликвидации плацдарма для броска на Москву». 25 августа в Ставке было принято новое, совершенно правильное решение нанести удар по перешедшим к обороне войскам группы армий «Центр» и при его успехе обрушиться на тылы 2-й танковой группы. Обратимся к мемуарам A.M. Василевского: «Он [Сталин], преуменьшал угрозу окружения основных сил фронта, переоценивал возможность фронта ликвидировать угрозу собственными силами и еще больше переоценивал предпринятое Западным, Резервным и Брянским фронтами наступление во фланг и тыл мощной группировке врага, наносившей удар по северному крылу Юго-Западного фронта»[105]. Другое дело, что такое наступление в районе ельнинского выступа было ошибкой. А все рассуждения о «плацдарме для броска на Москву» были придуманы задним числом.

Мотивы решения ясны. Так как свои будущие удары на Москву немцы планируют наносить мощными танковыми группировками, естественное желание советского командования — лишить врага такой возможности путем уничтожения 2-й танковой группы Гудериана. Если ее нет — нет и удара на Москву. Потеря 2-й танковой группы и, что вполне реально, 2-й армии означает переход инициативы к советским войскам. Жуков докладывал Сталину, что резервов у группы армий «Центр» нет. Их действительно не было. С потерей 2-й танковой группы и 2-й армии на правом фланге группы армий «Центр» появится брешь, которую закрыть нечем. Вот по этой бреши и надо будет всей мощью ударить.

Имелись ли какие-то основания считать такой план нереальным и невыполнимым? Нет. И фланг, и тыл Гудериана были открыты для удара. Это факт. Войска Брянского, Резервного и Западного фронтов без помех могли высвободить силы для нанесения такого удара. Сил трех фронтов для ликвидации одной, причем наступавшей не в полном составе танковой группы хватало с головой. Поэтому A.M. Василевский напрасно обвинял Сталина в «преуменьшении» и «переоценке». Возможности открывались просто блестящие. И Киев оставлять не надо.

Вот Брянский фронт нанес удар в голову 2-й танковой группы и нажал на ее фланг. Какова реакция Гудериана? «С учетом атак на оба фланга и усиленного давления русских на фронт, особенно на участке 10-й мотопехотной дивизии, у меня возникало все больше сомнений в том, что имеющихся сил достаточно для продолжения наступления. И я запросил командование группы армий вернуть мне 46-й мотокорпус. Однако 30 августа мне прислали только пехотный полк «Великая Германия»[106]. И в дальнейшем подкрепления к Гудериану поступали, как он сам выразился, «в час по чайной ложке». Видимо, в штабе группы армий «Центр» кое-кто крепко недолюбливал прославленного танкового генерала и делал все для того, чтобы в той операции он свернул себе шею.

6 сентября Гудериан обратился к самому командующему фельдмаршалу фон Боку с просьбой подкрепить танковую группу 46-м мотокорпусом. Он отмечает ограниченную боевую мощь всех своих подразделений, крайнюю необходимость в отдыхе и восстановлении после двух с половиной месяцев изматывающих боев и тяжелых потерь. Вместо танков ему присылают 1-ю кавалерийскую дивизию. А фланг все растягивается. Тыл оборонять вообще нечем, так как еще 31 августа был исчерпан последний резерв — хлебопеки.

Нет никаких сомнений в том, что в случае удара двух-трех армий Резервного фронта в тыл 2-й танковой группы от нее осталось бы только воспоминание. В составе этого фронта находилось не менее пятисот танков, которым Гудериану просто нечего было противопоставить. Вот что он писал о плачевном состоянии своих войск: «Затем я побывал в нескольких подразделениях 3-й танковой дивизии и пообщался с подполковником Мюнцелем, командиром 6-го танкового полка. В тот день [15 сентября], в распоряжении Мюнцеля был только один танк T-IV, три танка T-III и шесть танков T-II, то есть от целого полка осталось только десять танков»[107]. Даже соединение с Клейстом в Лохвице оказывалось бесполезным, так как появление в тылу 2-й танковой группы крупных сил русских неизбежно срывало весь замысел операции по окружению войск Юго-Западного фронта. Таким образом, вместо грандиозной победы немцы потерпели бы грандиозное поражение. Вместо продолжения наступательных операций они вынуждены были бы перейти к обороне, а значит — потерять инициативу. А операция «Тайфун» так и осталась бы на бумаге.