ВОЛЬФЗАНГЕР ВИЛЛИ - БЕСПОЩАДНАЯ БОЙНЯ ВОСТОЧНОГО ФРОНТА Страница 24

Я молча проводил свои дни.

Вставал, медленно гулял по раннему весенне­му лесу или в горах, но не мог найти никакого по­коя. Такими же были мои бессонные ночи. Я искал забвения и в конце концов находил его в морфии. Впадал в свинцовый сон, а с пробуждением снова наступали воспоминания, и мир казался пустым и страшным.

Только благодаря новым впечатлениям и встре­чам я начал постепенно выздоравливать и задумы­ваться о своем будущем.

Ясно осознал, что демобилизован и вернулся домой.

Я читал, но ни одна книга не доставляла мне удовлетворения. Я писал, но слова и мысли пута­лись, оставались бесцветными и не отвечали моим желаниям. Я слушал реквием Иоганна Брамса, но перед глазами стояло человеческое мясо. Трава и цветы в траве, казалось, навсегда засохли, и музы­ка только усиливала мою скорбь.

Однако я учился забывать войну и искал пути к

надежде. Отправился путешествовать, направив­шись на Боденское озеро, и там прошлое начало уходить. Его заменила случайная любовь. Началась новая жизнь и новые приключения. Это был зов луч­шего, более прекрасного мира, который возвращал все хорошее, что скрывалось во мне. И я мог спо­койно попрощаться с прошлым. В конце концов, это должно было случиться. Жизнь продолжалась38.

ПУТЕШЕСТВИЕ В РОССИЮ II

Летняя поездка

Итак, жизнь продолжалась. Мое возвращение домой вылилось в погоню за приключениями. Теперь я видел смысл моей жиз­ни лишь в праздниках, любовных интрижках и пу­тешествиях. Это давало мне возможность забыть войну или по крайней мере скрыть ее за тонким по­кровом.

Но это в конце концов привело меня к мысли от­правиться добровольно на фронт.

Я хотел вступить в спор с самим собой и выжечь огонь огнем, войну войной. Мною овладела какая-то жажда вновь пережить все страдания, тяжелый труд и дождаться мира. Меня уже не удовлетворяла жизнь, которую я вел. Я шел навстречу своей участи к своим страданиям. Ни на что не надеялся. Бросал в пропасть свою веру, свою душу, свою любовь.

В России я должен был снова обрести себя, там должна быть закончена моя дорога в процессе мое­го становления или гибели. Таким образом, я пы­тался обрести свою подлинную свободу даже в сол­датском мундире, возродиться как феникс из пепла. Пусть этот тяжелый жребий вновь падет на меня, и я не собирался от него убегать.

Никаким героическим нигилизмом, никакой особой необходимостью не было вызвано мое ре­шение, да и вера в Бога не давила на меня. Это был, пожалуй, сплошной авантюризм и жажда приключе­ний.

Я ожидал отъезда, предаваясь иллюзиям. И на­писал в альбоме своей возлюбленной: «Я подвел заключительную черту в моей жизни». Наша компа­ния праздновала, сидя за столом. Это была моя по­следняя ночь дома, и я уже почуял дымок будущего большого приключения.

Гром гремел за окном. С грозы началась моя поездка. Разрушенные города родины оставались позади. Места, где проходила моя молодость. Вея­ние времени. С вином и шампанским мы отмечали мой отъезд, и в полночь я, пьяный, уже выезжал из родного города, из своего дома, пожертвовав свое безоблачное существование на благо войне.

Я бросился навстречу своей участи и своей судьбе, но в тайне надеялся на возвращение домой. Что бы там ни было, но я хотел жить, дух времени и не уходящая тоска требовали этого. Впрочем, я не боялся бы и смерти, если, конечно, звезды этого захотят.

Поезд медленно катился на восток. Лодзь, Вар­шава, Орша, Смоленск. Я пил день и ночь, коньяк, водку, джин и редко, не более чем на один час, ос­тавался трезвым. Временами меня охватывал ужас перед наступающими испытаниями, и мысли о вой­не снова и снова приходили в голову. Я был весь в колебаниях и противоречиях. Надо ли было ехать? Но теперь, когда все было решено, не следовало предаваться сомнениям.

Война входила в компетенцию Бога. Только об­ращение к нему еще имело какой-то смысл. Однако я повсюду чувствовал уже запах тления, границы разумного расплывались, и оставалась только неиз­вестность. Я не понимал себя самого. Война была для меня одним из безумных средств к возвраще­нию домой, продиктованному моей совестью. Я нес в себе вину и в то же время вовсе не видел необхо­димости в своей гибели. Я жаждал покаяния, и моя жизнь уже стала необходима мне. Но в сердце я не примирился с окружающим меня миром, и только в алкоголе душа моя находила забвение.

Таким образом, я воспринимал свой отъезд как комедию, хаос противоречий, ошибок, перемен во взглядах, словах и изображениях. Внезапно меня охватывала жажда приключений, которая бросала легкомысленного молодого человека в пропасть, но он брал всю ответственность на себя и считал, что сейчас уже поздно лить слезы.

Огромная русская равнина снова открывалась перед окнами вагона. Серое небо, луга, редкие де­ревья, дома, крытые соломой. Шел дождь. Сено и зерно гнило. Я пил шнапс и спал.

Вечером в Смоленске я услышал песни женщин. Они стояли между поездами, которые двигались од­ни на восток, другие на запад. Они пели грустные песни о своей поруганной стране и заброшенной земле, потеря которых не оправдывала никаких жертв.

Среди лунной ночи звучали пастушьи рога. Они раздавались откуда-то издали. От них веяло гру­стью и тоской по родине, и в то же время у этих зву­ков была какая-то романтика. Как привет из враже­ской страны.

Вечером мы выгрузились в Ярцеве. Переноче­вали в амбаре, а потом целый день отдыхали в Фи­липпове. Там я снова наблюдал за пением и танца­ми девушек в вечернем свете под монотонную му­зыку балалайки. Девушки ходили по кругу среди молодых юношей, потом поворачивали, шли в об­ратную сторону и снова пели сильными молодыми голосами. Они извивались в танце, затем безмолв­но переходили на медленные движения, расходи­лись и выходили из круга.

Белые косынки выделялись на фоне заходящего солнца. Танцы продолжились снова, когда взошла луна. Мы видели, как ее свет отражался на непод­вижных лицах танцовщиц. Танец сопровождался ме­ланхолическим звучанием балалайки. Мы тоже пели и смеялись вместе с этими людьми, и этот старин­ный хоровод заставлял нас забыть о фронте.

Я был счастлив. Посреди России чувствовал се­бя снова дома. Казалось, тут была моя родина, и только в ней, в ее печали и радости мог я существо­вать. Только здесь моя душа находила какой-то странный отзвук.

Гроза гремела, окрашивая облака в какой-то желтоватый свет. Радуга образовала мост между кустарником ольхи, пастбищем и лесными поляна­ми. Я направился в Воротиново, деревню, руины ко­торой виднелись из высокой травы и изобилия цве­тов. Там проходила линия фронта, представляющая для нас большую опасность. Окопы русских находи­лись близко от наших, и ночью около них разрыва­лись снаряды.

Сорняки и цветы так сильно выросли, что в них буквально скрылся наш бункер. Расположенный на позиции у реки Вопь, он был довольно большим, и отдельные снаряды, долетев до него, взрывались у самых стен.

Я никак не мог привыкнуть к этим разрывам, это был мой дом, и я в нем не был случайным гостем39. Ночами мы производили земляные работы в покры­том туманом поле при лунном свете и звездах, вплоть до наступления серых сумерек. Свет стреми­тельно озарял поле. Рядом рвались снаряды, вы­стрелы из минометов вынуждали нас прятаться в укрытии, но опасность не пугала меня, а даже успо­каивала, укрепляла мою душу. А дневник, который я вел, помогал мне, позволял абстрагироваться от де й ств ител ьн ости.

Теперь сдержанная красота реки Вопь опреде­ляла мою жизнь, а не война. Восход солнца, утрен­няя заря и проплывающие облака, сумерки и свет звезд составляли мой мир, в котором я был доволен и весел. Я не хотел видеть ничего вокруг и вел себя как турист и авантюрист среди этой войны. Я пони­мал, что все правители хотели моей гибели, что лю­ди почти не принадлежали себе, а солдаты в окопах представляли собой скорее бездушные инструмен­ты разрушения, фанатиков заката планеты. Здесь почти не было перерывов между битвами, одиночки вспоминали только о Боге, а противники разделяли общую участь, хотя многие мечтали о плене, чтобы не оказаться обреченным на смерть, оказавшись ранеными на нейтральной полосе. Здесь господ­ствовала стихия, смерть и убийство, а целью борь­бы было отнюдь не столкновение мировоззрений, так как каждый боролся только за свою жизнь, а от­нюдь не за какие-то идеалы и стремления познать ее смысл. Здесь, в этом диком ужасе и в это безум­ное время я сумел существовать как турист между туманом на земле и звездами на небе.

Мы оставались у реки до конца жаркого июля, когда последовал приказ на марш. Так начались в этом году мои непредсказуемые поездки по Рос­сии.

Борьба

Мы отправились в путь в полночь. Звезды сияли над нейтральной полосой, прохлада струилась с ок­ропленных росой лугов, туман прикрывал лес. Мы шагали спокойно навстречу наступающему дню и новым приключениям. У нас появилась какая-то вновь разбуженная воля к жизни. Бледный утренний свет выявлял контуры деревенских построек, зеле­новатые и красноватые огни сверкали на кромке об­лаков, и глубокая тишина стояла в марширующих солдатских рядах.