Дитер Нолль - Приключения Вернера Хольта Страница 25

Вечерело. Над ними пролетел самолет с яркими бортогнями. Бергер оставил обоих друзей у бараков. Хольт и Гомулка направились к себе.

В зыбких сумерках-циднелась какая-то фигура — это был Готтескнехт. Запрокинув голову, он следил за самолетом, кружившим над городом. Обойти вахмистра было невозможно.

— Ну-ка сюда!

— Влепит он нам плохо, — прошептал Гомулка. — Господин вахмистр?

— Совершали вечерний променад?

— Решили немного осмотреться, господин вахмистр!

— Что ж, узнали что-нибудь новенькое? Насчет вашего… назначения и тому подобное?

— Кое-что узнали, господин вахмистр! — Зачем я стану врать, подумал Хольт.

— Ну, расскажите и мне. Любопытно, чего вы тут наслушались.

— Да вот насчет Гамбурга, господин вахмистр, там, говорят, был полный разгром… И насчет Рурской области…

— Да вы, оказывается, все разнюхали! Разгром — это, пожалуй, неплохо сказано… С вами я уже знаком, — обратился он к Хольту. — Ваша фамилия — Хольт, а ваша… погодите-ка… Отец у вас адвокат, это я запомнил, а вот фамилия…

— Курсант Гомулка, господин вахмистр!

— Что это вы раскричались? Или вам нехорошо? Охота вам орать в такой чудный вечер! — Готтескнехт достал из кармана сигарету, и Хольт после некоторого колебания дал ему закурить.

— Послушайте, что я вам скажу, — доверительно начал Готтескнехт. — Я хочу подать вам добрый совет. Научитесь разбираться в людях. На прусской службе это самое важное! Перед строем я тоже требую, чтобы все у меня было по струнке — ать, два! — служба есть служба, а иначе будет у тебя не боевое подразделение, а орда папуасов… — Хольт и Гомулка рассмеялись. — Вот видите! Ну а вечерком, когда я с вами беседую частным образом и поблизости нет генерала, покажите, что вы ребята воспитанные, из порядочных семейств, сами знаете — светский лоск и приятные манеры.

— Мы это учтем, господин вахмистр, — обещал Хольт.

— Роскошно! Ставлю вам единицу за то, что вы такие понятливые молодые люди! — И Готтескнехт вытащил записную книжку. Но тут произошло нечто необычайное, на что Хольт смотрел со все возрастающим удивлением. Готтескнехт с минуту подержал книжку, словно о чем-то размышляя, а потом снова воткнул ее за борт мундира. Он уставился в пространство неподвижным взглядом, повел плечами, будто мундир ему тесен, покрутил головой, будто воротник жмет, и лицо у него как-то странно изменилось: другое выражение, другая осанка и даже голос другой, точно он снял маску. Он подошел ближе к обоим друзьям, и стало видно, что это уже немолодой, вконец усталый человек с морщинистым лицом и тревожным взглядом.

— То, что вы узнали, — сказал он тихо, — вам знать не положено. Обещайте же: никому ни слова! Если пойдут разговоры… ни в коем случае не поддерживайте. Вы должны меня понять. Я прикажу, чтобы никто с той батареи не смел с вами разговаривать. Вы еще слишком молоды. Нехорошо, чтобы у вас заранее подрывали боевой дух, — еще до того, как в дело попадете. Вы меня поняли?

— Мы никому не расскажем… Это точно!.. Можете на нас положиться!

— Порядок! — сказал Готтескнехт. — А теперь ступайте спать. Здесь вам нелегко придется. Мне приказано обучить вас в кратчайший срок. Томми времени не теряют. Ночи нет, чтобы не бомбили. Батарея должна быть укомплектована как можно скорее. А пока что берегите силы, они вам еще понадобятся! Спокойной ночи! Или вам что-нибудь от меня нужно?

— Пожалуй, неудобно вас просить… Обоим нам хотелось бы в огневой взвод!

— Не возражаю! — Готтескнехт повернулся и зашагал неторопливо прочь, заложив руки за спину и опустив голову.

2

Хольт смотрел ему вслед. Темнота вокруг стала непроницаемой. Он услышал голос Уты: «Все жертвы напрасны»… Его знобило,

Хольт, уже одетый, вышел на двор. Он любил этот ранний час, короткий промежуток между бледным мерцанием зари и пробуждением дня, когда щелкают первые дрозды и капельки сверкающей росы висят на травинках. Он думал об Уте.

Он еще накануне вечером собирался ей написать, но смертельно устал и не помня себя повалился на соломенный тюфяк. Поднялся Хольт вместе с солнцем. Как обычно, сделал десять приседаний, умылся под краном на дворе, оделся и растолкал Вольцова и Гомулку. В бараке только еще затрещал звонок, а Гомулка уже вышел к Хольту.

— Чудесно встать спозаранку. А у них там свалка из-за тазов.

Хольт стал насвистывать песенку «Раннее утро — любимая наша пора». Но вспомнив следующий стих, он осекся.

— Что же ты замолчал? — спросил Гомулка. — Продолжай! — и процитировал: — «Мы земли новые, да, новые добудем…» Кстати, я уже три дня как не слышал сводки…

— Русские очистили от наших войск весь Донецкий бассейн…

— И Сицилию мы окончательно потеряли, — буркнул Гомулка.

— Итальянцы предали…

Гомулка ничего не ответил, носком башмака он ковырял черную землю. Хольта неприятно поразило его молчание, и это чувство еще усилилось, когда Гомулка сказал:

— А ведь как подумаешь… капитуляция Италии — тревожный симптом.

— Надо с честью сносить неудачи, — возразил Хольт. — Фюрер сказал, что без Италии мы только сильнее.

Гомулка неопределенно кивнул.

Хольт подумал: Не следует поддаваться пессимистическим настроениям, надо держать себя в руках!

Ровно в семь просунулась в дверь голова старшего ефрейтора.

— Выходите. Да поживее! Прошу!

Когда все высыпали на улицу, он скомандовал:

— А ну, по росту становись, черти-турки! Я старший ефрейтор Шмидлинг, и как я теперь ваш инструктор, обязаны обращаться не иначе, как «господин». И нечего ржать! Эй, ты, третий во второй шеренге, чего глаза вылупил?

— Я и не думал смеяться, — обиженно отозвался Надлер.

— Я требую, чтобы соблюдать дис-чип-лину! — выкрикнул Шмидлинг. Видно было, что со словом «дисциплина» он не в ладах. — Внимание! Сейчас я вам назову фамилии, которые обязаны присутствовать, и как прочту, — который должен быть здесь, обязан сказать «Здесь!» Поняли?

— Так точно, господин старший ефрейтор! — проорал вместе с другими Хольт.

Старший ефрейтор прочитал все фамилии — от Бранцнера до Эберта.

— Так, значит, все налицо. Все в полном порядке. А теперь вас перво-наперво нужно одеть.

В кладовой какой-то мрачно настроенный унтер-офицер окинул Хольта небрежным взглядом и швырнул ему в руки трое длинных серых кальсон, нижние рубахи из плотной шершавой ткани, тренировочные брюки и три пары шерстяных носков. «Размер обуви!» В ту же секунду в него полетели высокие черные башмаки на шнурках и парусиновые обмотки.

— Вон!

В следующем помещении каждому выдали комбинезон, серо-голубую форму военно-воздушных сил, но только без погон и петлиц, двубортный плащ, лыжную шапку, каску, пояс с крючком, котелок, масленку из желтой пластмассы и смену постельного белья в голубую шашечку.

— Вон! Чего вам еще надо?

Выйдя во двор, Вольцов заворчал:

— А как же выходная форма?

— Ишь чего захотел! Какое тебе еще увольнение во время при прохождении боевой подготовки! — Шмидлинг не совсем складно строил свои фразы. — Ну, чего ждете? Комбинезоны надеть, — крикнул он им вслед, — на ученье полагается в комбинезонах.

— Тоже мне начальник! — буркнул Вольцов. — В германской армии старший ефрейтор — ноль без палочки. А этот еще над нами куражится.

— По-моему, он добродушный малый, — возразил Хольт. Но тут опять раздался окрик:

— Выходи!

Два других ефрейтора стали на правом фланге. Когда у бараков показался Готтескнехт, Шмидлинг удвоил старания, его изборожденное морщинами лицо даже перекосило от усердия.

— Учебная команда… смирно! Для приветствия господина вахмистра… направо равняйсь! — Он отдал честь и отрапортовал по всей форме.

— Благодарю. Вольно! — Готтескнехт держался с достоинством генерала. — Ваша боевая подготовка начинается в знаменательный момент. А потому долго мы с вами канителиться не будем — месяц, ну полтора! Служба вам предстоит нелегкая — будете вкалывать с семи утра до восьми вечера за вычетом часа на обед. Ночной отдых от десяти до шести соблюдать железно, иначе придется иметь дело со мной. Никаких карт и тому подобных развлечений, понятно?.. Да, кстати, вы этого еще не знаете. Когда я говорю «понятно» — это у меня такое выражение. У каждого начальника могут быть свои словечки. Но если я скажу: «Вы меня поняли?» — это значит, я жду ответа! Вы меня поняли?

— Так точно, господин вахмистр!

— Ладно, продолжим беседу. Два раза в неделю у вас будут ночные занятия по три часа кряду. Ваша боевая подготовка почти полностью сведется к занятиям у орудий и с приборами управления огнем в условиях боевой обстановки со всеми причиндалами. Кроме того, мне вменено в обязанность поднатаскать вас в теории зенитной стрельбы. Вот где вы можете доказать, что вы люди с соображением. Все остальное — а именно чем отличается начальник от прочих смертных, и всю муру с газами, и меры против шпионажа, и прочий вздор мы с вами пройдем галопом. На строевые учения уделим сегодня и завтра по два часа — я думаю, за глаза хватит. Если с построением будут неполадки, мы это наверстаем в воскресенье на дополнительных послеобеденных занятиях. Немного движенья вам не помешает! Ну-ка, вы, толстяк со свиными глазками, как вас звать?