Южный ожог - Александр Александрович Тамоников Страница 25

сожалением глянул на свой ободранный кулак. Ладно, не страшно, расстановку сил он примерно представлял. Офицер поедал его глазами, полными ненависти. Какой дьявол придумал этих русских?! Из-за них приходится страдать цивилизованным европейцам! Глаза помутнели, офицер умер. Старушка сидела неподвижно, отрешенно смотрела на происходящее. Остальные немцы тоже отмучились. Гагарин деловито стал обчищать подсумки убитых. Велиханов обернулся, забрызганное кровью лицо светилось от счастья.

– Отвел душу? – хмыкнул Глеб. – Думаешь, это все? – Он на цыпочках подбежал к оконцу, отогнул шторку.

Вездеходы застыли на краю деревни, из выхлопных труб вырывалась черная гарь. Солдаты мирно переговаривались. С подножки спрыгнул водитель, потянулся.

– Без стрельбы не обойтись, – прошептал Гагарин.

– Похоже, так, – согласился Шубин. – Но лучше стрелять в доме – хоть не так звуки стрельбы разнесутся. Надеюсь, мы не сильно рискуем…

Он с сожалением глянул на мертвого офицера, перешагнул через тело и вышел в сени. Дверь приоткрылась с протяжным скрипом.

– Эй, все сюда, водители тоже! – крикнул он по-немецки, не показывая носа и усердно копируя хрипотцу эсэсовского офицера.

Кажется, клюнули. Солдаты переглянулись, сделав недоуменные лица. Но побежали выполнять приказание. Спрыгнули еще двое, к ним присоединились водители, облаченные в тот же зимний камуфляж. Двигатели продолжали работать – глушить их на холоде было неразумно. Группа из шести военнослужащих проследовала через калитку, растянулась по двору.

– Могло быть хуже, – хмыкнул Гагарин, стоявший сзади.

«Но могло быть и лучше», – подумал Глеб. Избежать стрельбы уже не могли. Он успокаивал себя: это не страшно. Во-первых, неизвестно, кто стрелял. Во-вторых, на этом берегу противника больше нет (если немцы не тянутся пешком по пояс в снегу), а на правом берегу могут и не слышать – скалы глушат звуки.

В горницу вломились трое, остальные застряли в сенях. Их взорам предстала старушка – божий одуванчик: она сидела в углу, неподвижная, как мумия. Мертвые тела накрыли старым тряпьем, сдернутым с вешалки. А еще Лобов притащил из спальни покрывало, набросил на офицера. Требовалось лишь несколько секунд – чтобы побольше народа вошло в горницу. Но вошли только трое. В первые мгновения они ничего не поняли, в глазах широкоплечего «первопроходца» промелькнуло изумление. Старушку солдат проигнорировал, взгляд уперся в скрюченную кисть, выглядывающую из-под покрывала. На среднем пальце мертвеца поблескивало золотое обручальное кольцо.

Шквал огня из спаленки повалил всю троицу! Те, что топтались в сенях, бросились на улицу. Красноармейцы стали стрелять им вслед одиночными – так точнее. Солдаты катились по крыльцу как бревна, оторвавшиеся от связки. Рослый субъект с белесым шрамом на глазу забился в агонии – Калманович прикончил его двумя ударами, не тратя пулю, о чем сейчас же пожалел, стал искать тряпку, чтобы оттереть с приклада «поганые выделения».

– Эй, вы закончили? – выкрикнул из дома Шубин.

– Так точно, товарищ капитан! – непринужденно отозвался книгочей Ярцев.

Красноармейцы заспешили наружу. Глеб перехватил библейский взгляд старушки, смутился. Она по-прежнему не шевелилась. От грохота в горнице, можно было оглохнуть. «Может, и оглохла», – подумал он.

– Эй, стоять! Кругом и шагом марш в дом! – крикнул Шубин, и бойцы с поскучневшими лицами потянулись обратно из сеней. – Убирать не научили за собой, товарищи? А придется. Мы же не заставим эту милую гражданку все тут разгребать? Как вы это представляете? Так, тела унести на задворки, за пределы участка. За пределы, я сказал, а не побросать за углом. К бабушке относиться уважительно, она нам очень помогла. Вымыть тут все, принести воды…

– Дров нарубить, – всунулся с улицы Ярцев.

– Именно, – кивнул Глеб. – А тебе, любитель сомнительной поэзии, особое задание. – Он прищурился, и Ярцев съежился. – Видишь это туловище в форме оберштурмфюрера? Аккуратно сними с него одежду, обувь – и не вздумай испачкать кровью. Потом упакуй и доставь в первую хату. Да живее, пока в одежду не впиталась трупная вонь.

– Вы серьезно, товарищ капитан? – пробормотал под сдавленные смешки побледневший боец. – А может быть…

– А если «может быть», тогда заставлю раздевать всех. Выполнять, товарищ красноармеец!

Реакции на стрельбу не последовало. Пока, во всяком случае. Люди Марголина и наблюдатели на скалах помалкивали. Бойцы толпились вокруг захваченных вездеходов, обсуждали их технические качества. Внутри никого не осталось – уже проверили. Звучали умные слова: «полный привод», «увеличенный дорожный просвет», «повышенная проходимость».

– А что, пусть будут, – засмеялся Лобов. – Лишняя веревочка в хозяйстве…

– Да ты уморил со своей веревочкой, – перебил бойца Шубин. – Так, кто сумеет управлять этим автомобилем, за руль, перебазировать транспорт на другую сторону деревни, укрыть под скалой. И двигатели не забыть заглушить, а то весь бензин спалим. Всем разойтись, не маячить на открытом пространстве. Не забываем про свои обязанности, товарищи…

Через полчаса послышался гул, и в небе возник самолет-разведчик «Фокке-Вульф», в просторечии «рама». Хвостовое оперение этой штуки опиралось на две параллельные балки, поэтому снизу он чем-то напоминал летающую форточку. Врасплох самолет не застал, и все же пришлось понервничать. Сержанты и командиры взводов орали как подорванные, загоняя красноармейцев в дома. В районе скал творилось то же самое. Бойцы забирались в расщелины, прятались под камнями. Те, кто был в маскхалатах, просто падали в снег и не шевелились. Нарастающий гул раздражал барабанные перепонки. Самолет вынырнул из облака, снизился. Он стал барражировать над Северским Донцом, сделал пару неспешных кругов. Что могли разглядеть с высоты пилоты? Шубин прилип к окну, сплющив о стекло нос. «Рама» витала над районом как назойливая оса. Грузовики под скалой летчики вряд ли видели, а вот стоящие рядом вездеходы вполне могли заметить. Это немецкие вездеходы, пилоты не слепые. В Красной армии подобная техника не использовалась.

Оставалось лишь гадать, какие выводы сделали пилоты. «Рама» убралась на юго-восток, скрылась за лесом, и Шубин облегченно выдохнул. Сидеть на месте он уже не мог, зудело во всех конечностях. На скалах шевелились люди, выползали из укрытий. Витиевато матерился красноармеец Павленко, бесхитростный рабочий парень из шахтерского Ворошиловграда. Он забрался в расщелину, а вот выбраться из нее не мог. Павленко тужился так, что трещали кости. Старчоус взялся ему помочь. Он посмеивался, вытаскивая товарища из объятий скалы.

– Вот скажи, Павленко, почему ты постоянно материшься? Как ни слышу тебя – одна нецензурщина. Мне вот интересно, девчонкам в любви ты тоже матом объясняешься?

– Да не могу я по-другому, – проворчал бывший шахтер, перемежая каждое приличное слово двумя-тремя неприличными. – Рад бы, да не научили, не все же, как ты, институты благородных девиц оканчивали…

– Товарищ капитан, посмотрите! – вдруг ахнул глазастый Панчехин. – Что там на правом берегу?.. Кажется, немцы…

– Не вставать! – Шубин нырнул за ближайший камень. – Передайте по цепи – всем лежать!

Ситуация