Игорь Никулин - Добро Пожаловать В Ад Страница 26

Выехав за границу поста, Ваха нажал на тормоза. На обочине голосовала белокурая девушка в спортивной куртке, у ног ее стоял кожаный рюкзачок.

Подбежав к машине, она улыбнулась очаровательной улыбкой водителю.

— До Грозного не подкинете?

— Почему нет? — воскликнул Мамед, не сводя глаз с ее ладной фигурки. — Садись.

— Нет, правда, мальчики? — переспросила она.

Якушев открыл дверь и потеснился. Она села рядом, обдавая его сладким ароматом духов.

— Поехали? — обернулся Ваха.

Жигуленок взревел и сайгаком помчался вперед…

— Вы тоже журналист? — повернувшись к попутчице, спросил Якушев.

Поправив ладошкой сваливающуюся челку обесцвеченных волос, она удивилась:

— А что, у меня на лбу написано?

— Не-ет, — отвлекаясь от дороги, обернулся Ваха. — Просто нормальные люди стараются уехать из Чечни, а не наоборот.

— Что же, — она пожала худыми плечиками. — Вы правы. Я корреспондент радио «Свобода»…

— У вас в редакции мужиков не нашлось? — задал вопрос Якушев.

Ваха снова забыл о руле; машина меж тем с приличной скоростью неслась по шоссе.

— Вот еще, — фыркнула она. — Как будто только мужики в состоянии делать нормальные репортажи?.. Наш главный в этом смысле без предрассудков. Дал команду послать от отдела человека, и ему по барабану, кто поедет: в штанах или в юбке. Лишь бы материал приходил вовремя, да стоящий материал…

— Вы, поди, еще и жребий бросали?

— А это выглядит смешным?

— В некотором роде… Некоторые правдами и неправдами отмазываются от таких командировок. Я не берусь, конечно, утверждать со стопроцентной уверенностью, но наш спецкор, которого пришлось заменять, неприкрыто закосил… Сейчас уже в Москве, рад не рад, что успел сделать ноги.

— О-о, как все запущено, — протянула она. — Нет, в нашем коллективе скоты не задерживаются… Когда я вытянула короткую спичку, ребята проходу не давали: откажись да откажись. Черта с два! Я не феминистка, но считаю: в некоторых обстоятельствах женщина даст фору любому мужику.

Ваха, прислушивавшийся к разговору, только и покрутил головой.

— И вы сумели уже воспользоваться своей неотразимостью? — на полном серьезе спросил Якушев.

— Да где уж там, — ответила она, покусывая пухлую губку. — Я же хотела по нормальному. Военные плачутся, что журналисты больше внимания оказывают не им, а повстанцам. Про армию забыли и наплевали. Даже депутаты Госдумы, наведываясь в Чечню, навещают не увязшие в полях войска, а генерала Дудаева, и ведут с ним невнятные переговоры.

— Так значит, вы надеялись работать с военными?

— Вот именно!.. Да только зря! У пресс-центра информацию клещами не выудишь. Комсостав на контакт не больно идет. К одному полковнику из штаба пыталась подмылиться, так он открыто сказал: «За все надо платить». Причем, ему нужны не деньги, а натура…

— Знакомая картина, — согласился Якушев. — Как я понимаю, «гражданских» журналистов здесь кидают повсеместно …

— Правильно подметили… В нашей гостинице жили ребята из «Военного вестника». Им — никаких препонов. Поверите, даже вертолет выделяли, чтобы в какую-то удаленную часть смотаться.

— Остается по-доброму позавидовать. Как один мой знакомый, редактор областной газеты, в свое время завидовал редактору «Гудка». Не надо изворачиваться, придумывать что-то новое, иногда не брезговать желтизной, чтобы не потерять своего читателя. Что бы не написал, и как бы не написал, все равно разберут — в подписчиках все МПС ходит.

Она негромко засмеялась.

— А я полторы недели провела в Моздоке. Сначала пыталась договориться со штабистами, потом пошла в «народ», к ребятам, которых со дня на день сюда отправят. Бесполезно, шарахаются, как бес от ладана. Интервью не возьмешь, по каждому вопросу требуют письменного разрешения начальства или ссылаются на все тот же пресс-центр.

— И вы решили работать самостоятельно…

— Абсолютно верно. Никто за меня ответственности не несет, никто не будет контролировать каждый шаг. Я ни от кого не завишу, и качество материала, и его полнота — все только от уровня моего профессионализма.

Замолчав, она немного опустила боковое стекло и полезла в рюкзачок за сигаретой.

— А я вас, журналистов, не понимаю, — гортанно заговорил Мамед. — И чего не сидится на месте, чего вы все ищете приключений на свою голову? Вот слушаю вас и диву даюсь: ради какой-то статейки собой рисковать? Там идет война, там не шутят, а убивают, и не смотрят, во что ты одет. Поверьте, пуле до лампочки: ополченец или журналист. И бомбе без разницы, на кого свалиться.

— Хорошо, ты нас не понимаешь, — возразил Якушев. — Тогда давай напрямую, без кривотолков. Я вот тоже вас не возьму в толк. Чего вам мирно не жилось? Чего вам не хватает? Просили суверенитета, получили! Только независимость, это не просто принятие каких-то решений без оглядки на чужого дядю. Это еще и ответственность за принятые решения. Кто сказал, что можно безнаказанно грабить поезда, угонять самолеты, проводить финансовые аферы…

— Аферы?! Поверь мне на слово… — Мамед просунулся между сиденьями, ткнул себя большим пальцем в грудь. — Я автослесарь. Жил неплохо и при Советской власти, и при демократах. Пока у людей есть машины, пока машины бьются, такие как я, без куска хлеба не будут сидеть. И меня не касалось, кто управляет республикой, и как. Но что мне, простому «костоправу» делать, когда кто-то пришел на мою землю с оружием, чтобы учить меня, как нужно жить. Прикажете любить летчика, который сыпет бомбы на город, в котором я родился и вырос? Нас поголовно назвали бандитами, поставили вне закона. А нам ничего не остается, как объединяться в ополчение. Армия идет уничтожать бандформирования, то есть нас. Так мне сидеть сложа руки и ждать, когда войска войдут в город, когда любой солдат сможет поставить меня к стенке? Или я имею право защищаться? Какой вы оставили мне выбор?

— Ерунда! — заспорил Якушев. — Послушать тебя, так наша армия, в которой, наверняка, когда-то и ты служил, состоит не из восемнадцатилетних салаг, а из палачей и убийц. И попробуй поставить себя на их место. Идешь по своей, исконно российской земле, в тебя стреляют, кому не лень. Извини, но и я бы дрался за свою жизнь, а на войне — ты же не станешь отрицать, что идет настоящая гражданская война? — прав тот, кто раньше выстрелил.

— Значит, ты признаешь…

— Хватит! — рявкнул на младшего брата Ваха. — Лучше готовьтесь, за поворотом будет «контроль».

На пониженной скорости «жигуленок» медленно подъезжал к блокпосту. От полосатого шлагбаума, перекрывшего дорогу, к машине шел омоновец в пятнистой куртке и в лихо заломленном черном берете. Автомат с откинутым металлическим прикладом висел у него на плече; подняв ладонь в беспалой кожаной перчатке, он велел остановиться.

С поля, что виднелось сразу за деревьями, раздавался сухой треск, будто медведь бродил по куче слежавшегося валежника.

— Стреляют, что ли? — завертел головой Якушев.

— Не бойся, — успокоил его Мамед и кивком подбородка показал на густые заросли придорожного кустарника. — Ребята дурью маются.

Сквозь переплетенные ветви Якушеву удалось разглядеть недалекую фигуру, стрелявшую из автомата по составленным в ряд бутылкам.

Омоновец, не дойдя нескольких шагов до «жигулей», пальцем поманил к себе водителя. Ваха выбрался на дорогу и полез во внутренний карман за документами.

— Руки! — выкрикнул омоновец, хватаясь за автомат. — На капот, живо! Все из машины!!!

Ваха в нелепой позе прошествовал к «жигулям», разложил руки на забрызганном капоте. Держа его на мушке, милиционер пинком заставил шире раздвинуть ноги и приступил к досмотру.

От блокпоста подошел его долговязый напарник в раздутом от автоматных рожков разгрузочном жилете, наставил дуло на пассажиров.

— Вам неясна команда? — холодно спросил он.

Им пришлось последовать примеру Вахи, встав на раскоряку возле машины и попирая ее руками.

Созерцая крышу автомобиля, пока боец обшаривал его одежду, Якушев покосился на кустарник, откуда, ломая ветки, вывалил едва живой боец в камуфляжной хламиде. Берет его, сложенный вдвое, покоился на плече, пристегнутый погоном. Нетвердой походкой он приблизился к машине и, встав напротив напряженной спины Вахи, взвел затвор.

— Чеченец? — заплетающимся языком спросил он.

Ваха оставил пьяный вопрос без ответа.

— Молчишь? — взбрындил боец, дернул его за плечо, разворачивая лицом к себе. — А может тебя кончить, пока ты по нашим т а м стрелять не начал? А? Хороший чечен — мертвый чечен! Ведь верно?!

Ваха продолжал молчать, хотя по нему было видно, что он не прочь проверить челюсть обидчика на прочность.

— А, старшой? — окликнул тот товарища в беспалых перчатках, который рылся в машине. — Нарисовать третий глаз во лбу… Во, — он вынул из клапана гранату и взвесил ее на ладони. — И никакая проверка не докопается… Да?!